Бывший. Ты только моя - Адриана Дари

руках. — Всем лучшее подавай. А лучшая комната одна… Чердак остался. Коли хотите — добро пожаловать, коли нет — вон, в пятой землянке, пустят на лавку.

Ник опускает подбородок и сверлящим взглядом смотрит на хозяйку. Он ничего не говорит, но женщина меняется в лице.

— Чердак большой и обжитой, — отговаривается она. — Да и уединения вам с…

Тут женщина, наконец, обращает внимание на меня. Но ее взгляд мне не нравится — через распахнувшийся плащ она видит отсутствие амулета. Нетрудно догадаться, какое мнение складывается обо мне.

— В общем, тихо там, — подводит черту женщина.

— Нас здесь нет. Еду сама приносить нам будешь, — отрезает Ник. — И воды два ведра. И котелок кипятка. Сейчас же.

Хозяйка таверны вздрагивает от тона, протягивает ключ и сразу кидается через низкую дверь на кухню.

Ник обхватывает пальцами мою руку чуть выше локтя и тянет вверх по лестнице. Мы поднимаемся на четыре лестничных пролета и оказываемся перед единственной дверью, которую он открывает с помощью ключа и, осмотрев помещение, впускает меня.

Парой щелчков зажигает свечи и осматривает помещение. Одна большая двуспальная кровать с простым деревянным изголовьем и льняным постельным бельем, стол у окна с письменными принадлежностями, пара стульев и умывальник в самом углу.

Ник чего-то ждет, отходя к окну, а я терпеливо присаживаюсь на стул, рассматривая наш ночлег и прикидывая, где мне устроиться спать. Кровать-то одна!

Но сейчас даже не это беспокоит больше — нужно как можно быстрее перевязать раны Ника, но тот медлит.

Вскоре становится понятно, чего он ждал: хозяйка приносит то, что мужчина затребовал, и скрывается за дверью.

Как только она уходит, я тут же подскакиваю, скидывая свой плащ и ныряя в сумку за бинтами. Ник тоже снимает плащ и небрежно бросает на второй стул, а потом устало опускается на кровать и прикрывает глаза.

Я смешиваю в тазике воду нужной температуры, подхожу к Нику и опускаюсь на колени около кровати, размышляя, как мне подступиться к его ране.

— Господин Сайланд, — начинаю я.

Он морщится и рычит.

— Хватит, — резко бросает. — Хватит так меня называть, хватит этого притворства. Я же знаю, что ты так и не смирилась. Иди ешь.

Не перечу, не напоминаю, что он сам приказал так его называть. Сейчас важнее обработать рану. А потом смогу и поесть.

— Николас, надо снять рубашку, чтобы я могла перевязать тебя, — говорю я, надеясь, что мне не придется с ним снова спорить.

Но мужчина не возмущается, лишь кидает на меня очень сосредоточенный взгляд, в котором мелькает еще что-то… А потом стягивает через голову рубашку и снова откидывается на подушки. Я на миг замираю, глядя на его совершенный торс, сейчас перевязанный несколькими слоями бинтов. Во мне борются желание дотронуться до него, провести пальцами и страх сделать больно.

Мне кажется, или Ник довольно ухмыляется, видя мою реакцию? Но, когда я на него смотрю, он уже лежит, прикрыв глаза.

Аккуратно снимаю окровавленные бинты: на боку, прямо под ребрами, краснеют и сочатся кровью три глубокие царапины с рваными краями. Обмакиваю сложенные в несколько раз чистые бинты в воду и промываю кожу вокруг раны.

Стараюсь едва касаться, чтобы, не приведите боги, не причинить Нику боль. Промываю бинты, смываю пот с широкой груди Ника, с рельефного живота. Касаюсь шеи, ключиц… В груди трепет и переполняющие через край нежность и желание позаботиться.

Его грудь тяжело и высоко поднимается, как будто ему так же, как мне, сложно дышать. Мышцы под моими руками будто деревенеют от напряжения.

На кончиках пальцев чувствую легкое странное покалывание. Неосознанно, будто в трансе, скольжу пальцами по горячей коже Ника, чувствуя, как она словно нагревается еще сильнее. А потом дотрагиваюсь до краев раны, и в этот момент Ник перехватывает меня за запястье.

Наваждение пропадает, а я сталкиваюсь с потемневшим взглядом глубоких синих глаз, смотрящих на меня из-под полуприкрытых ресниц. Большим пальцем он гладит по внутренней стороне запястья, заставляя мое сердце ускоряться и делая мое дыхание настолько поверхностным, что удивительно, что мне вообще хватает воздуха.

Я облизываю внезапно пересохшие губы, а Ник касается их своим взглядом, потом отпускает мою руку и прикрывает глаза, откидываясь на подушку.

Беру себя в руки, сосредотачиваясь на ране, и накладываю повязку, сетуя, что лекарь так и не успел приготовить мазь. Пока я слой за слоем наматываю бинт, Ник, не открывая глаз, задает вопрос.

— Испугалась? — говорит в потолок, я даже не совсем понимаю, о чем он, поэтому замираю, хмурюсь и неопределенно веду плечом. — Конечно, испугалась. Мне жаль, что ты оказалась под угрозой. Я не ожидал, что малец сбежит из дома и спрячется на дворе.

Я отмалчиваюсь. Тем более, что я больше напугана не этим внезапным нападением, а мыслями о том, что может произойти с моим сыном. Возможно, стоит рассказать об этом Нику?

— Ты видишь, что происходит при ранних оборотах, когда рядом нет отца или главы клана, — словно в ответ на эти мои тяжелые мысли произносит Ник. — Лекарь сказал, что это может грозить твоему сыну.

Руки замирают и начинают дрожать, не позволяя мне завязать узел на бинте. Перевожу ошарашенный взгляд на Ника и понимаю, что он смотрит в упор на меня уже некоторое время.

— Теперь ответь мне на один вопрос: “Зачем ты лишаешь своего сына шанса на спасение? Зачем ты украла его у отца и главы клана?”

Ник будто видит меня насквозь, пронзает своим взглядом. Я понимаю, что сейчас просто не могу соврать. Я должна ему рассказать про настоящего отца Риана.

Глава 26. Напрасно

Ник садится на кровати, кладет мне руку на щеку, не давая отвернуться, и поглаживает большим пальцем. Вроде нежно, а вроде показывая, что намерен получить от меня ответ. Закусываю губу и все же ухожу от его прикосновения.

— Николас. — Я кое-как завязываю бинт, беру тазик и отхожу к умывальнику, надеясь, что так будет проще говорить. — Я должна тебе кое-что сказать…

Боги! Как же