Путь Моргана - Колин Маккалоу

– Наш папа самый лучший, правда? – спросил он.

– Да, – подтвердила Пег, тщетно ожидая, что ее назовут самой лучшей мамой. Год назад равнодушие сына вкупе с подобным замечанием вызвало бы в душе Пег прилив ненависти к Ричарду, но с недавних пор она поняла, что ее ненависть ничего не изменит. Значит, остается только соглашаться с мужем и угождать ему. Уильям Генри обожает его. О чем еще может мечтать женщина? Ее сын и муж нашли общий язык.

В самом начале нового, тысяча семьсот восемьдесят четвертого года Ричард отправился на Нэрроу-Уайн-стрит, посетить завод мистера Латимера.

Похожее на амбар строение на Нэрроу-Уайн-стрит было сложено из обтесанных глыб известняка, почерневших от копоти; по его фасаду располагался ряд громадных, окованных железом дверей, из которых обычно вырывались грохот, жар и клубы дыма.

Как странно! Все двери были заперты. Праздник для рабочих Латимера, которым не платили с самого Рождества, выдался слишком длинным. Пройдя вдоль здания, Ричард подергал все двери по очереди, но безуспешно, а потом обогнул завод со стороны узкого переулка и нашел одну открытую дверь. Внутри строения его встретила гробовая тишина; печи были потушены, горны пусты, огромная паровая машина застыла неподвижно в окружении станков.

Покинув завод, Ричард направился к Фруму, воды которого выглядели такими же серыми и хмурыми, как зимнее небо.

– Ричард! Ричард!

Обернувшись, он увидел, что к нему спешит кузен Джеймс-аптекарь, ломая руки.

– Дик сказал, что ты здесь… Ричард, какой ужас!

Ричард уже все понял, но все-таки спросил:

– В чем дело, кузен Джеймс?

– Латимер пропал! Сбежал с нашими деньгами!

Дубовый причальный столб, сохранившийся, должно быть, еще со времен древних римлян, торчал у берега реки. Прислонившись к нему, Ричард закрыл глаза.

– Значит, он болван. Его поймают.

В ответ кузен Джеймс-аптекарь разрыдался.

– Кузен Джеймс, полно! Это еще не конец света, – принялся утешать его Ричард, обнимая за плечи, подводя к каменной глыбе и усаживая на нее. – Прошу тебя, не плачь!

– Не могу! Во всем виноват только я! Если бы не я, ты сохранил бы деньги. Я могу позволить себе расплачиваться за собственную глупость, но то, что ты потерял все, несправедливо!

Не чувствуя никакой боли, кроме беспокойства за любимого родственника, Ричард смотрел на Фрум, ничего не видя. Потеря денег не шла ни в какое сравнение со смертью малышки Мэри. Деньги – это дело наживное.

– Я живу своим умом, кузен Джеймс, и тебе следовало бы знать, что меня невозможно втянуть в рискованную затею вопреки моей воле. Никто не виноват в случившемся, ни ты, ни я. Вытри глаза и подробно объясни, что произошло, – попросил Ричард, протягивая Джеймсу носовой платок.

Кузен Джеймс-аптекарь извлек из кармана свой платок, вытер лицо и постепенно успокоился.

– Своих денег мы больше не увидим, Ричард, – сообщил он. – Латимер завладел ими и бежал в Коннектикут, где вместе с Пикаром намерен изготавливать паровые машины. После войны патенты Уатта были признаны в Америке недействительными.

– Да он далеко не глуп! – воскликнул Ричард. – Но нельзя ли наложить арест на завод Уосборо и вернуть наши деньги, продав цепи, изготовленные для Адмиралтейства?

– Боюсь, нет. Завод Уосборо не принадлежит Латимеру. Его тесть, богатый глостерский сыродел, приобрел его в качестве приданого для жены Латимера. Его тестю также принадлежит дом на Дав-стрит.

– Тогда идем домой, – решил Ричард, – в «Герб бочара». Тебе не повредит кружка рома, кузен Джеймс.

Надо отдать Дику должное: он промолчал, ни разу не произнеся неизбежного «я же говорил вам!». Переведя взгляд со спокойного лица Ричарда на подавленное лицо кузена Джеймса-аптекаря, Дик мудро промолчал.

– Важно только то, – произнес Ричард, – что теперь мне нечем платить за учебу Уильяма Генри.

– Неужели ты не зол? – нахмурившись, спросил Дик.

– Нет, отец. Если бы мне была уготована судьбой только потеря денег, я бы порадовался этому. А если бы я лишился Пег? – У него перехватило дыхание. – Или Уильяма Генри?

– Да, я понимаю, понимаю. – Дик протянул руку и крепко пожал пальцы сына. – А что касается учебы Уильяма Генри, остается лишь радоваться тому, что у нас есть таверна. Он окончит школу Колстона, на это нам хватит средств. Целых три года нам не о чем беспокоиться.

– А тем временем я должен найти работу. «Герб бочара» приносит слишком небольшой доход, чтобы прокормить не только твою семью, но и мою. – Ричард поднес ладонь отца к щеке. – Отец, я искренне благодарен тебе.

– О-о-о! – Этим восклицанием Дик скрыл смущение при виде неподобающего мужчине проявления признательности. – Вспомнил! Тому Кейву как раз нужен работник! Человек, умеющий паять, ковать и крепить медь. Отправляйся к нему, Ричард. Возможно, это не самый блестящий выход, но фунт в неделю – гораздо лучше, чем ничего.

Владеть винокуренным заводом в Бристоле было все равно что иметь собственный монетный двор: какими бы трудными ни становились времена, сколько бы человек ни теряли работу, спрос на ром никогда не падал настолько, чтобы влиять на его цену. Ром был не только излюбленным напитком бристольцев: его бочками грузили на все корабли, чтобы избежать матросских бунтов. За ежедневную порцию рома матросы соглашались питаться черствыми галетами и тухлой солониной, не возражая даже против телесных наказаний.

Завод мистера Кейва с виду напоминал крепость. Он занимал почти целый квартал на Редклифф-стрит, близ причалов, откуда на завод доставляли сахар из Вест-Индии и грузили бочонки разных размеров на лихтеры, едва за груз успевали расплатиться. Заводские погреба были обширны и неприступны и подобно большинству городских погребов простирались далеко за пределы самого строения. В сущности, под Бристолем образовался целый лабиринт катакомб, поэтому на городские улицы не допускались тяжело груженные повозки, а товары вывозили на санях, поскольку вес распределялся на полозья более равномерно, нежели на колеса.

Перегонные аппараты размещались в просторной комнате на первом этаже, освещенной пламенем печей. В целом зрелище напоминало металлический лес: округлые медные стволы покоились на фундаментах из обожженного кирпича, листвой служили крепко сколоченные дубовые бочки в форме усеченного конуса. Весь завод пропах дымом, перебродившим суслом, патокой и кружащими голову парами рома. Этот запах был ненавистен Ричарду; изо дня в день вдыхая пары рома, он не испытывал ни малейшего желания променять кружку пива на лучший из напитков мистера Кейва.

Сам Томас Кейв редко появлялся на заводе: здесь безраздельно правил надсмотрщик Уильям Торн. Подобострастный с Кейвом и безжалостный с рабочими, Торн был человеком того сорта, какому, по мнению Ричарда, самое место на галере вроде судна «Александер». Торн с явным удовольствием избивал подмастерьев плеткой, превращая жизнь работников Кейва в настоящий ад. Смерив Ричарда взглядом и ограничившись рядом кратких распоряжений, Торн перестал обращать на него внимание.