Игра без козырей - Дик Фрэнсис

— Сомневаюсь, чтобы страховая компания в данном случае оплатила вам убытки, — возразил я. — Они заявят, что скачки могли бы состояться, если бы вы приложили больше усилий.

— Сегодня понедельник, — проговорил лорд Хегборн, размышляя вслух. — Скачки должны состояться в пятницу. Предположим, мы вызовем завтра бульдозер. Опилки успеют разбросать в среду и четверг. Да, это звучит здраво.

— Но стоимость... — начал капитан Оксон.

— Думаю, что деньги должны быть найдены, — перебил его лорд Хегборн. — Передайте мистеру Фотертону, когда он приедет сюда, что я санкционирую расходы. Счет будет оплачен тем или иным путем. Но, на мой взгляд, нет причины, которая помешала бы нам принять меры.

У меня вертелось на языке замечание, что если бы Оксон вызвал бульдозер в первый же день, он сэкономил бы на оплате бесполезного недельного труда шести землекопов. Но битва уже была выиграна, и я благородно сдержался, хотя и продолжал считать Оксона дураком. Обычная традиция поручать управление ипподромами отставным армейским и морским офицерам чаще всего срабатывала, но в данном случае это было явно не так.

Втроем мы молча возвращались к трибунам. Лорд Хегборн сжал губы, увидев их запущенный вид. А я думал о том, как жалко, что за Сибери отвечает директор, чье сердце и дом далеко отсюда, на процветающих скаковых дорожках Бристоля. Если бы мне поручили заботу о Сибери, то я еще год назад заметил бы, что доходы падают, что Сибери нужен новый директор-распорядитель, заинтересованный в судьбе ипподрома, более того, чьи средства существования зависят от того, будет ли ипподром открыт и дальше. Ошибки, проволочки, неразбериха ложно понимаемая субординация, неудачи управляющих ипподромом послужили бесценным подарком для Крея, который давно готовился захватить земли Сибери.

Мистер Фотертон, конечно, был встревожен, но ничего не сделал, чтобы спасти положение. Он только поделился с Чарлзом своими заботами на одном из заседаний стюардов. А Чарлз, не зная, как отвлечь мои мысли от простреленного живота и, вероятно, искренне обеспокоенный судьбой Сибери, подбросил факты мне. Разумеется, свойственным только ему, своеобразным способом.

Случайность попыток спасти Сибери ужасала. Я всерьез задумался, владеет ли Фотертон большим пакетом акций и насколько он сам заинтересован в продаже земель ипподрома. Я решил, что надо тщательно ознакомиться со списком акционеров.

Капитан Оксон и лорд Хегборн обошли трибуны и направились через ворота к дороге, где через три сотни ярдов располагался блок конюшен со столовой и квартирой капитана Оксона наверху. Я следовал за ними.

По предложению лорда Хегборна капитан Оксон позвонил в местную фирму проката строительной техники и заказал на завтрашнее утро бульдозер. Его поведение стало еще более взвинченным, а отношение ко мне — еще более подозрительным, когда он предложил нам сандвичи с ветчиной и маринованными овощами, а я отказался, хотя истекал слюной от вожделения. Капитан Оксон не знал, что я всего лишь две недели назад выписался из больницы и мне предстояло ждать еще не менее двух недель, прежде чем свежий хлеб, ветчина, горчица и всевозможные маринады вернутся в мое меню. Крайне прискорбно.

После сандвичей лорд Хегборн решил совершить инспекцию помещений, и мы втроем обошли блок конюшен, общежитие конюхов, столовую, кухню и кабинеты административных служащих. Везде одна и та же картина постепенного ветшания, только несколько деревянных боксов для лошадей сверкали свежей краской — прежние трели, и пришлось построить новые. Больше нигде следов покраски или подновления мы не заметили.

Потом мы снова вернулись к ипподрому, прошли через главные ворота, миновали длинный ряд трибун, весовую, столовые, бары, гардеробы, построенные на противоположной от мест для зрителей стороне трибун. В одном конце располагались кабинет директора ипподрома, комната прессы и комната стюардов, в другом — пункт первой помощи и склад. Вдоль всего здания по центру шел широкий коридор, куда выходили вторые двери большинства комнат и лестницы трибун. Мы осмотрели все, даже спустились в бойлерную и помещение, где хранилось топливо. А я ностальгически заглянул в весовую и раздевалку.

В огромном здании стоял промозглый холод, пахло сыростью и пылью. Ничто здесь не выглядело новым. Образцовый пример мерзости запустения. Тоскливый вид местных сооружений вместе с повторявшимися несчастьями на скаковых дорожках уменьшали энтузиазм у желающих спасать ипподром.

Капитан Оксон сказал, что главной причиной всеобщего обветшания служит морской воздух, потому что ипподром расположен в полумиле от берега — и, по сути, он был прав. Морской воздух свободно гулял по ипподрому.

В конце концов мы вернулись к воротам, где стояла моя машина и, прежде чем уехать, еще раз посмотрели на трибуны, которые в это промозглое ноябрьское утро казались еще более заброшенными, разрушенными и пустыми, а начавшийся моросящий дождь затянул их тонкой, пропитанной солью пеленой.

— Что можно сделать? — спросил лорд Хегборн, когда мы проезжали мимо рядов бунгало по дороге домой.

— Не знаю, — покачал я головой.

— Мертвое место.

Я не стал спорить. Мне тоже казалось, что время упущено и Сибери не спасти. Назначенные на пятницу и субботу соревнования состоятся, но собранных денег не хватит, чтобы покрыть расходы. Ни одна компания не может выдержать бесконечные убытки. Сибери мог бы закрыть образовавшуюся брешь, взяв деньги из резервного фонда, но, изучив балансовые отчеты за несколько лет, я знал, что в этом фонде всего несколько тысяч фунтов стерлингов. Дело уже давно шло к упадку. Банкротство поджидало за ближайшим углом. Может быть, лучше, реально взглянув на ситуацию, признать, что у Сибери нет будущего, и продать землю по самой высокой цене какую только предложат? В конце концов, многие мечтают о равнинной земле на берегу моря. И почему бы акционерам не получить вознаграждение за долгую лояльность и мизерные дивиденды и не продать акции, за которые они когда-то платили по фунту, за восемь фунтов? Многие обрадуются, если Сибери пойдет с молотка, и никто не почувствует утраты. Сейчас лучше думать о людях, которые выиграют от продажи земли, а сам ипподром уже не спасти.

Спокойное течение моих мыслей вдруг прервалось, будто от резкого нажатия на тормоза. Я понял, что, должно быть, так смотрят на проблему и директор-распорядитель ипподрома мистер Фотертон, и управляющий Ок-сон, и многие стюарды. Это объясняет, почему они так удивительно мало делают, чтобы спасти Сибери. Они легко воспринимают поражение и считают его не только безвредным, но даже полезным, выгодным. Ведь то же случилось с другими ипподромами, даже такими крупными, как Херст-парк и Бирмингем. Почему же это не может произойти с Сибери?

Какое имеет значение, что еще одни соревнования пополнят список ушедших в прошлое? Какое имеет значение, что занятые люди, вроде старшего инспектора Корниша из Данстейбла, не смогут посмотреть скачки потому, что ипподром от них расположен очень далеко? Какое имеет значение, что люди, проводившие отпуск в Сибери, теперь поедут на другой курорт, а владельцы гостиниц обанкротятся?

«Владельцам скакунов, — подумал я, — надо бы стеной встать на защиту Сибери, потому что нет лучше ипподрома для их лошадей». Но они, конечно, не встанут. Их трудно убедить, даже если в прошлом они сами участвовали в соревнованиях, что там лучшие скаковые дорожки. Они видят только обшарпанные трибуны, а не прекрасно расположенные и хорошо построенные препятствия, которые словно приглашают лошадей прыгать. Они не понимают, какое удовольствие для их лошадей скакать по пружинящей под копытами земле или подойти к препятствию по плавно изогнутой дуге дорожки, которая идеальна для толчка даже на скорости. На многих других ипподромах лошади сбиваются и теряют ритм, потому что на дистанции там много резких поворотов и углов. Ничего подобного не случается в Сибери. Строитель этого ипподрома свою задачу выполнил блестяще, а регулярные визиты главного инспектора ипподромов позволили сохранить его работу. Быстрые, красивые, безопасные скачки — вот что такое Сибери.

Надо что-то сделать, опередив Крея.

С одной стороны — Крей, с другой — инертность распорядителей скачек... В порыве злости я нажал на акселератор, и машина понеслась по холмам, будто птица. Теперь я нечасто ездил с такой скоростью, мне еще не хватало второй руки на руле. Взлетев на очередной холм, я вспомнил о нервах своего пассажира и позволил стрелке спидометра застыть на пятидесяти.

— У меня такое же чувство, — сказал лорд Хегборн. Я удивленно взглянул на него.

— Ситуация приводит в ярость, — кивнул он. — Такой прекрасный ипподром, и ничего не сделаешь.

— Его можно спасти, — возразил я.

— Как?

— Новым подходом... — Я остановился.