Наполеон Первый. Его жизнь и его время - Фридрих Кирхейзен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С твердой решимостью и силою воли, присущей ему, он ревностно принялся за итальянский язык, чтобы прочесть в оригинале “Giustificazione” и “Disingnanno” Филипини и чтобы слиться с народом, который он мечтал освободить от тирании и гнета. Ему хотелось поднять свою страну на высшую ступень благосостояния, он понимал, что это возможно исключительно путем поощрения земледелия. Он обратил поэтому внимание своих соотечественников на цветущую французскую агрикультуру, которую они должны взять себе за образец. Сам он решил подать им пример во владениях своей земли, но встретил энергичное сопротивление дяди Люциано, который не хотел дать ни одного су и полунегодующе, полушутливо назвал племянника: “il novatore”. Во всем же остальном Наполеон сходился во взглядах со стариком, мимо которого прошло три четверти столетия. С ним он говорил много о бедствиях, постигших его родину; здесь его понимали, здесь корсиканец говорил с корсиканцем.
Тем временем шестимесячный отпуск приходил к концу. Нужно было снова подготовиться к жизни с людьми, не понимавшими его. А к этому у молодого лейтенанта не было, по-видимому, ни малейшей охоты. Кроме того, и здоровье несколько ослабело. Весною 1787 года он заболел перемежающейся лихорадкой, которая с тех пор не оставляла его. Наполеон упоминает о ней в письме от 1 апреля 1787 года к известному женевскому врачу Тиссо. Эта лихорадка послужила ему поводом к ходатайству о продлении отпуска.
Просьба его была уважена, и 16 мая он получил новый шестимесячный отпуск. В этом нет ничего удивительного, так как в королевских полках существовал обычай просить всегда о продлении отпусков; иногда такое прошение подавалось даже до двух раз. Каждый офицер пользовался этим, и почти никогда не случалось, чтобы кто-нибудь возвращался в установленный срок. В этом отношении полк “Ла Фер” был чрезвычайно снисходителен к офицерам.
Наполеон был счастлив, получив возможность прожить в кругу своих еще полгода или, вернее, даже семь месяцев, потому что корсиканцам давался еще месяц для путешествия. Что он не попусту тратил время, мы уже знаем.
Его заботила теперь больше всего школа шелководства, основанная его отцом и приносившая чрезвычайно скудные доходы. Несмотря на обещания, государство с 1786 года не выдавало Летиции никакого пособия, и все ее попытки и ходатайства дяди рушились о недружелюбное отношение нового интенданта де ла Гильоми. Бонапарты замечали, что у них нет больше друзей и покровителей. Бушпорн, предшественник Гильоми, в 1785 году был переведен с Корсики; Марбеф умер. Старания молодого артиллерийского офицера оставались бесплодными. Ла Гильоми был очень порядочным человеком, но думал, что ничего не может сделать без исполнения всех формальностей. Он оправдывался тем, что не может выдать пособия Летиции без согласия генерал-контролера в Париже.
Снова наступил конец отпуску, но сейчас, когда семья ожидала получение небольшой суммы, Наполеон совсем уже не мог уехать. Предстоял, кроме того, созыв корсиканских сословий, и он должен был присутствовать на нем в интересах семьи. В начале сентября он послал поэтому новое прошение о продлении отпуска, не прося, однако, о жалованье. В качестве причины своей просьбы он выставлял то, что должен “участвовать в собрании корсиканских сословий, чтобы заявить о правах своей семьи”. И снова прошение его было удовлетворено. Новый отпуск продолжался с 1 декабря 1787 года по 31 мая 1788 года.
Сословия, однако, не собрались, и в начале октября 1787 года мы видим Наполеона в Париже. Так как он понял, что все старания относительно школы шелководства на Корсике тщетны, то решился обратиться по этому поводу лично к генерал-контролеру. Дядя Люциано дал ему немного денег на дорогу, и юный проситель остановился в отеле “Шербург” на улице Сен-Оноре. Чтобы добиться признания своих прав, он пустил в ход все связи и выказал в этом отношении тο же упорство и тο же терпение, что и его отец.
Бонапарт отправился к генерал-контролеру с рекомендательным письмом от тулузского архиепископа. В Версаль его отвезла одна из старых пролеток, именовавшихся “voiture de la cour”. Эти старые рыдваны были, по мнению Наполеона, очень “комфортабельны”. Скоростью они, однако, не отличались, так как от Парижа до Версаля ехали целых пять часов. Наконец Бонапарт приехал на место, но здесь его постигло жестокое разочарование. Об его деде вообще не знали ничего; тут не было даже документов, свидетельствовавших об основании школы.
Но этим отделаться от него было нельзя, – он был слишком сыном Карло. Он с таким красноречием защищал интересы семьи, что генерал-контролер счел своим долгом не лишать его последней надежды. Он обещал ему сообщить интенданту на Корсике, что разрешает ему полную свободу действий в этом деле.
Но этого Наполеону было мало. Он воспользовался своим пребыванием в Версале, чтобы испросить еще вакансии для Люсьена, и добился с этой целью аудиенции у министра финансов Ломени, графа де Бриенна. Бонапарту дали неопределенные обещания, и, таким образом, почти ничего не добившись, он должен был двинуться в обратный путь.
Чрезвычайно разбитым вернулся он в Париж, в город, в котором впервые почувствовал себя предоставленным самому себе. Он блуждал по улицам, осматривал достопримечательности и в свои восемнадцать лет пришел в конце концов к выводу, что общественные нравы города и его жизнь в корне своем развращены и испорчены. Впервые здесь в жизнь Наполеона вторглась женщина, впервые испытал он искушение!
22 ноября он был в итальянском театре и возвращался через Пале-Рояль, царство приключений и полусвета. Смеясь и шутя, бушевала вокруг него фривольная толпа, перекидываясь разгоряченными взглядами, – много вызывающих жестов обращалось и к молодому артиллерийскому офицеру. Среди многочисленных красивых и уродливых жриц Венеры, выставлявших здесь на показ свои прелести, ему особенно бросилась в глаза одна, поразившая его своим скромным видом, нежной фигурой и юностью. Он собрался с духом и заговорил с нею. Но заговорил не обычным тоном молодых людей его возраста. Точно экзаменатор, предлагал он молодой девушке различные вопросы, как и почему дошла она до ее печальной профессии, кто был ее соблазнителем и так далее. Девушка откровенно рассказала свою историю – знакомство их закончилось в пустой комнате отеля, в котором остановился Наполеон.
Пламя чувственности в Наполеоне угасло так же быстро, как и вспыхнуло. Слова, произнесенные им в бытность императором: “Любовь создана для других, не для меня. Меня всецело заполняет политика”, могли быть, по-видимому, применены к нему уже и в то время. Гораздо сильнее и неотступнее действовала на него любовь к отечеству, историю которого он начал писать. Через несколько дней после своего приключения, 27 ноября, он 11 часов вечера записал в свой дневник: “Я едва достиг зрелого возраста… как уже берусь за историю! Я знаю свои слабости… но, быть может, как раз это наилучшее душевное состояние для такого рода работы. Мною владеет воодушевление, которое разрушается в нашем сердце более глубоким изучением людей. Подкупность зрелого возраста не осквернит моего пера! При чтении описания наших страданий я вижу, дорогие соотечественники, как текут у вас горячие слезы!”
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});