Полковник Ф.Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг.: история и мемуары - Ник Барон

Мне казалось, что у карелов должно иметься какое-либо сверхъестественное объяснение этому электрическому явлению, но в ответ на мой вопрос они всего лишь сказали, что скоро с юга придет вьюга. На морских пехотинцев это произвело большее впечатление. Они благоговейно молчали, лишь изредка восклицая: «Ничего себе!»

С приходом зимы я столкнулся с другим арктическим явлением, неизвестным в наших широтах. «Дед Мороз щелкает пальцами» — эта фраза ни о чем мне не говорила, когда я был ребенком, однако на севере России у детей, должно быть, совершенно иное представление о выходках Деда Мороза. Его суставы едва ли могли произвести такие звуки, какие мне довелось услышать однажды ночью в Кеми! Чуть позже полуночи, когда заснеженный пейзаж засверкал бриллиантами и арктическая луна сияла так ярко, что любой предмет был виден на расстоянии многих миль, я шел пешком со станции в Кемь. Пятидесятиградусный мороз <—45 по Цельсию — Примеч. перев.> — загнал всех жителей в дома, и царила такая тишина, что было слышно, как кровь бежит по венам. Проходя через старое кладбище с десятками деревянных памятников — это был самый прямой маршрут, — я неожиданно вздрогнул от раздавшегося слева звука, похожего на пистолетный выстрел. Я тут же спрятался. Однако немного поразмыслив и оглядевшись, я с облегчением понял, что звук был вызван треснувшим и упавшим деревянным крестом, не выдержавшим ударов непогоды. Я посмеялся над своей минутной тревогой еще и потому, что вспомнил: ни один русский не осмелится пройти через кладбище в подобную ночь, как, впрочем, и в любую другую.

Добравшись до окрестностей города, я сделал лишь пару шагов по «тротуару», как под моим весом треснула доска. Это послужило сигналом для начала необычного представления. Я замер, с тревогой ожидая, что старая деревянная церковь вот-вот развалится на моих глазах — так сильно она трещала и грохотала. Мне было слышно, как рушится деревянный мост через реку, хотя зрительно с ним ничего не происходило. В театре, стоявшем на острове, казалось, стреляли из десятка невидимых пулеметов. Каждый дом, крыша и сарай в городе вносили свой вклад в пугающий и почти оглушающий грохот.

Пораженный, я стоял в дверном проеме, ожидая, что все жители сейчас ринутся вон из своих домов, но они так ничего и не услышали, а если и услышали, то не обратили внимания на эту шутку природы, так как ничто вокруг не шелохнулось.

Примерно через десять минут от всего этого шума остались лишь отдельные звуки, потом прекратились и они, и на заколдованный город опустилась еще более пугающая тишина.

Позже мне объяснили этот любопытный случай. Все оказалось просто: весь этот шум был вызван влиянием сильных морозов на влагу внутри дерева, когда любая слабая вибрация могла привести к результату, который мне довелось наблюдать.

К рождеству 1918 г. зима окончательно установилась, и мы смогли организовать почтовое и транспортное сообщение по льду реки <Кемь>. В Юшкозере Хитона, по-видимому, вполне устраивало его карельское подразделение и количество припасов на складе. Его радиостанция позволяла ему получать новости из разных источников и каждый день вместе с регулярными сводками отправлять нам просьбы о книгах и табаке. Гарнизонный взвод Карельского полка отвечал за охрану станции, моста и железной дороги, а после того, как все признали абсолютную порядочность карелов, им также доверили охранять вагоны, которыми нам доставлялись припасы. На Поповом Острове разместился строительный взвод, и еще довольно много квалифицированных карелов было нанято для изготовления тележных колес и «дуг»[35] — высоких деревянных арок, закрепляемых над шеей животного, которые использовались для того, чтобы удерживать оглобли саней и телег. В них на севере ощущался большой недостаток. Эти же люди строили ездовые сани, которые были примерно девяти футов длиной, четырех футов шириной и около тридцати дюймов высотой в центральной части. Сверху сани примерно на треть длины были покрыты брезентом. По своему устройству они напоминали дощатый плоскодонный ялик с приподнятым носом, чтобы защищать пассажиров от плотного снега, летящего из-под копыт лошади. Деревянным полозьям отдавалось предпочтение перед железными, и благодаря тому, что они были прекрасно отполированы, одна лошадь могла с легкостью тянуть очень тяжелый груз по смерзшемуся снегу.

Григорий, старший карельский офицер, назначил в качестве извозчика для моих легких саней рыжебородого гиганта, чье имя было таким же огромным, как и он сам. Для удобства мы сократили его до Микки. Он принял это обращение с широкой ухмылкой, которая, казалось, была неотъемлемой частью его жизни. С собой он привел гнедую лошадку, которую представил нам Мышкой[36], то есть маленькой мышью. Позже мы обнаружили, что это животное ростом лишь чуть выше четырнадцати ладоней[37] было самым быстрым ездовым пони в округе; у этой лошадки было львиное сердце, и поездка за пятьдесят верст была лишь разминкой для ее невероятно проворных ног. Мне всегда было приятно ехать в санях и слушать, как Микки разговаривает со своим другом. Однажды я спросил его, что случится, если он ударит Мышку хлыстом или палкой. Он перестал улыбаться, его глаза удивленно расширились, и, покачивая головой, он торжественно сказал: «Бедняжка умрет от разрыва сердца».

Среди всевозможного снаряжения, присланного нам Военным министерством, оказались и лыжи швейцарского образца. Впрочем, карелы предпочитали использовать свои собственные, которые были на шестнадцать дюймов длиннее и на два дюйма уже; единственными креплениями на них были два ремня: один для носка обуви, второй закреплялся на лодыжке. Мы постоянно практиковались в езде на лыжах, пока не научились сохранять вертикальное положение и передвигаться более-менее успешно, однако так и не смогли сравняться в мастерстве с карелами, которые катались на лыжах с самого раннего детства.

<Ииво> Ахава, офицер разведчиков, время от времени демонстрировал свое блестящее умение кататься на лыжах. Он прыгал с утеса высотой 200 футов, едва касаясь уступов лыжами, все это без каких-либо пауз и совершенно не теряя равновесия, и тут же — проходило гораздо меньше времени, чем нужно, чтобы описать это — проносился, словно ласточка, над замерзшей рекой. В другой раз он выбирал быстрого северного оленя, который, как говорили, мог бежать со скоростью сорок миль в час. Он набрасывал на него сбрую из каната или веревки, закреплял ее на шее животного и, пропустив под туловищем оленя, привязывал к своему запястью. К основанию рогов привязывался поводок, который наездник крепко сжимал в правой руке, в то время как в левой он держал хлыст. Даже на максимальной скорости он легко справлялся с самыми отчаянными попытками оленя освободиться и контролировал каждое движение — мог в любой момент повернуть направо или налево, а на полную остановку ему требовалось всего лишь несколько футов.