Город в осенних звездах - Майкл Муркок

- Это давно уже вышло из моды.-Я забавлялся на пару с Ла Арпом.

- Да! Как раз перед Новым Годом видел я брата твоего приятеля, князя Лобковича. Среди обширных знакомств его есть и астрологи тоже. Ты ведь знаешь его всеобъемлющую любознательность. Так вот, как он мне сказал, сейчас астрологи только и говорят что о некоем особом сближении нашего солнца с какими-то другими звездами.-Ла Арп пожал плечами.-Странно только, что именно Прага предоставляет и стойла, и ясли! И это город, отождествлявшийся всегда со здравым смыслом. Город, где, скажем так, плотность агностиков на один акр земли превосходит оную в Париже и Лондоне вместе взятых! Разве что лишь в Майpенбурге скептиков больше, чем в Праге.

- Удивительно только, что они не проводят свое совещание там. Где их, без сомнения, приняли бы еще даже радушнее.

- Тамошний принц не особенно жалует лиц, посвятивших себя изучению потусторонних влияний, равно как и адептов алхимии. Он в скором времени даже намерен принять закон, запрещающий тайные общества.

- Опасается потенциального якобинского клуба?

- Меньше, я думаю, чем наследных правителей. Основной его принцип: все открытия и знания должны быть предоставлены в распоряжение широкой публики. Он всегда был противником тайного накопления научных познаний, полагая, что любая секретность сама по себе порождает ненужные страхи и опасения в умах простых горожан, поскольку страхи сии выражаются в первую очередь в суеверном стремлении разрушить все неизвестное, а значит, сомнительное и пугающее. Принц Бадхофф-Фишер считает, что в подобных вопрос секретность близка, если не идентична, лжи, ибо обе они происходят из амбиций одного человека властвовать над другим.

- Стало быть, в скором времени в Майренбурге не будет уже никаких тайных обществ?

- Ну...-ла Арп вновь улыбнулся,-...во всяком случае, наименее из них секретные будут объявлены вне закона. Они, общества эти, сейчас уходят в подполье,-что вообще им свойственно,-и с превеликою неохотою принимают в ряды свои новых людей. Из страха предательства.

- Но тогда, в конечном итоге, они тихо зачахнут.

- В твоей логике есть изъян, дорогой мой фон Бек. Сообщества эти подобны блохам: вроде бы испустили уже дух, и вдруг на тебе-снова живы себе и здоровы и жаждут крови! Хотелось бы знать, что вообще привлекает мужчин и женщин к подобным вещам?

Мы обсуждали вопрос этот еще час или два, пока обоих нас не одолели усталость и желание немедленно лечь в постель. Рано утром я распрощался с любезным моим философом и выехал в яркое прохладное свечение рассвета, держа путь свой сначала в Вену, а потом, если я и там не сумею найти свою мадонну, в Прагу. В глубине сердца я верил и очень надеялся, что все же увижу ее много раньше,-нагоню по дороге,-и непрестанно твердил себе, что один всадник на лошади непременно обгонит карету, как однажды это уже случилось.

Но реальность не подтвердила пылких моих чаяний. Я ехал уже много дней,-бывало, не спал несколько суток кряду,-от города к городу, донимал всех встречных расспросами... но лишь для того, чтобы с горьким разочарованием обнаружить, что мы разминулись с моей герцогиней на какие-то считанные часы. Она как будто сама одержима была неутолимою тягой к некоей неуловимой и сверхъестественной цели. От постоянного недосыпа я пребывал в состоянии какого-то странного полубреда, и иногда мне казалось, что герцогиня моя есть некая ослепительная приманка, рукотворное создание, сотворенное исключительно для того, чтобы увлечь меня в центр Европы, все дальше и дальше. Но какая тому причина? Даже если кто-то и хочет заманить меня в западню,-то зачем? И кто? Явно не Монсорбье, который, наверное, до сих пор пытается разыскать меня (или же, если не сам Монсорбье, то один из его агентов,-я давно уже выучился различать эту породу людей). А, быть может, это она просто так забавляется, играя со мною? Но и в это я тоже не мог поверить.

Добравшись до Вены,-по очевидным причинам путешествовал я инкогнито,-начал я поиски в сем суматошном, явно перенаселенном городе. Из достоверных источников я узнал, что герцог Критский остановился у старинного своего приятеля, Эйленберга, в его имении, расположенном в городском предместье. Но приглашения туда раздобыть я не смог,-это вообще не представлялось возможным,-а когда я явился туда просто так, дальше ворот меня не пустили, сообщив только, что посетителей не принимают. Таким образом, не желая раскрывать своего настоящего имени,-и тем самым смущать Эйленберга, который был моему дядюшке близким другом и состоял с нами в дальнем родстве,-я сам создал себе дополнительное препятствие. Какое-то время я обивал каблуки по венским мостовым в надежде на случайную встречу с Эйленбергом, или герцогом, или обоими сразу. Но они так и не появились. Ходили слухи, что они сейчас поглощены неким важным научным опытом и вообще никуда не выходят. Все расспросы мои относительно герцогини также не принесли никаких плодов. Она как будто исчезла, растворилась в воздухе у самых городских ворот, из чего я заключил, что она решила не задерживаться в Вене и теперь уже опередила меня на несколько дней пути, если вообще не достигла Праги.

Словно в каком-то оцепенении, сотканном из сумасшедших догадок и неуверенности, я отбыл в Прагу. В последнее время я вообще не мог спать по ночам: меня донимали кошмарные сны, где я видел себя обнаженным, с мечом в руке... я бродил по подземным тоннелям в поисках какого-то громадного зверя, источающего зловоние... полузверя-получеловека, наделенного необычайной силой... чудовища, которое явилось на свет с единственной целью-уничтожить меня. Иногда в снах этих со мною была Либусса. Она улыбалась мне. Быть может, дразнила меня, насмехалась. Я никак не мог определить, любила она меня или просто использовала для каких-то ужасных своих забав, ведомых только ей. Иной раз она мне являлась не женщиной, но каким-то фантастическим существом. Или в мужском одеянии,-и называлась тогда своим братом. Так смущенный мой изнемогающий разум пытался извлечь хоть какую-то логику из всех этих противоречивых историй, каковые довелось мне услышать, преследуя женщину, встреченною мной лишь однажды и мимоходом.

То было как наваждение, как навязчивая идея. Я, трезво подумав, большая глупость. Я изводил себя, пытаясь проникнуть в тайну,-а ведь никакой тайны могло и не быть. Но, как бы я ни увещевал себя, я был просто не в состоянии избавиться от бремени некоей загадки, давлеющей надо мною. Я уверился твердо: едва я настигну Либуссу, едва увижу ее опять, я тут же пойму, что гнало меня вслед за нею. Она словно бы сделалась частью меня самого, открыв мне новый, неведомый прежде аспект моего естества.