Там, где рождается любовь. Нейронаука о том, как мы выбираем и не выбираем друг друга - Стефани Качиоппо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В настоящее время существует множество приложений, позволяющих освоить практики осознанности и методы поведенческой терапии, с помощью которых можно научиться медитировать, вместо того чтобы прокручивать в голове навязчивые мысли, и получить новое представление не только о своем физическом и психическом здоровье, но и о функционировании мозга[141]. Со временем они приучат подавлять импульс к навязчивому сосредоточению на негативных прошлых и будущих событиях, приводя ПФК в более спокойное состояние. Приверженцы медитации и техник осознанности считают, что пребывание в моменте способно буквально очистить разум от нежелательных и бесполезных негативных мыслей и заменить их более позитивным конструктивным мышлением.
Кроме того, было доказано, что общение с природой тоже помогает сокращать количество навязчивых мыслей и регулировать активность ПФК. Например, в исследовании, проведенном в 2015 году в Стэнфорде, у участников, по 1,5 часа гулявших на свежем воздухе, снижалась нейронная активность в тех зонах ПФК, которые участвуют в появлении руминации[142]. Сливаясь с природой либо намеренно тренируя свое мышление, вы сможете получать гораздо более богатые, глубокие и значимые впечатления, чем все, что вы когда-либо планировали или воображали.
СУРОВАЯ ПРАВДА
С того вечера в Шанхае мы с Джоном все сильнее и сильнее влюблялись друг в друга, но вскоре и нас настигли навязчивые мысли. Нас разделял один важный биологический факт: возраст. Джону было шестьдесят. Мне — тридцать семь. Он беспокоился о том, хорошая ли идея — жениться на женщине намного моложе его. Я не думаю, что его заботило, как это выглядело и что могли бы подумать некоторые люди, основываясь на своих собственных сценариях «правильных отношений». Мне кажется, он вообще не думал о себе. Скорее он беспокоился обо мне.
Если бы с ним что-то случилось, я бы осталась одна и (что было гораздо хуже, с точки зрения Джона) была бы склонна к одиночеству. Джон знал — возможно, лучше всех на планете, — что одиночество может сделать со здоровым мозгом. И он был восприимчив к реальным рискам наших обстоятельств. Если бы мы связали себя узами брака, то, скорее всего, его не было бы рядом со мной в мой шестидесятый день рождения.
— С каких пор ты стал князем тьмы? — спросила я его.
Он улыбнулся, но затем его взгляд стал серьезным. Мы сидели в небольшом ресторане в каком-то немецком городе, название которого я уже не помню. Встречаться, находясь по разные стороны океана, не всегда означает роскошно колесить по миру. Иногда это утомительно. Та встреча была за несколько месяцев до Парижа. Джон совершил два перелета и одну поездку на поезде, чтобы увидеться со мной, и у нас был только один совместный вечер. Начало было прелестным: мы заплутали в незнакомом городе, ни на секунду не замолкали, все было романтично, незапланированно, спонтанно. Но после того как мы сели ужинать, разговор свернул от настоящего момента к надвигающемуся будущему.
— Может быть, мы и влюблены, но у нас пока нет никаких обязательств, — сказал Джон. — Мы все еще далеки от этого. Я знаю, потому что изучал, как одиночество одолевает овдовевшего супруга. Мысль о том, чтобы обречь тебя на это на долгие годы… Мне не позволяет совесть поставить тебя в такое положение.
Я упряма. Я велела ему забыть об этом и заявила, что никогда не позволю такой банальности, как возраст, диктовать правила нашей любви. Кроме того, он был в отличной форме. Он был так счастлив со мной, а я — с ним. Мы идеально подходили друг другу. И мы так быстро привязались друг к другу, что даже мысль о том, чтобы создать какие-то внешние ограничения для нашей любви, казалась мне искусственным вторжением. Оглядываясь назад, я не могу не думать о том, что на наши взгляды в тот момент повлиял не только возраст, но и наши научные специальности. Я изучала дарящую радость силу любви, а он — разрушительную силу одиночества.
Мы решили взять паузу на неделю. Ни телефонов, ни скайпа. Эмоциональная дистанция. Я с подругой отправилась исследовать пещеры на юге Франции, а он уехал в отпуск в Перу. В поездках мы оба приятно проводили время, пытаясь отвлечься от того, что так сильно скучали друг по другу, что было трудно дышать. Спустя неделю он прислал мне фотографию своей левой руки. На его безымянном пальце была серебряная полоска. «Я твой», — написал он.
РАЗРУШИТЕЛИ СВАДЕБ
«Можно ли выходить замуж в пиджаке?» — спрашивала я себя, обходя бутики Левого берега Парижа в поисках подходящего белого платья. Тем временем научная конференция превращалась в свадебную вечеринку. Мы не могли забронировать более подходящее место в такой короткий срок и поэтому решили провести импровизированную церемонию в уголке Люксембургского сада недалеко от нашего отеля. Джон попросил доктора Джека Роу, профессора общественного здравоохранения в Колумбийском университете и бывшего директора страхового гиганта «Аэтна», подвести меня к алтарю.
— Но я еще даже не познакомился с невестой! — сказал Джек.
Церемонию должна была вести Лаура Карстенсен. Нашим фотографом был социолог из Пенсильванского университета Фрэнк Фюрстенберг, вооруженный своим айпадом. Шеф-повар отеля приготовил свадебный торт всего за несколько часов. Экономист, участвовавший в конференции, не мог не посчитать, во сколько бы нам обошлась свадьба в Париже, если бы мы ее планировали: «Вы знаете, сколько денег вы экономите?!» Честно говоря, эта мысль даже не приходила нам в голову.
Пока мы с Джоном стояли там, связанные узами любви, я смотрела на окружающих людей, со многими из которых я только что познакомилась. Они светились. Никто из них не ожидал, что окажется на свадьбе, но каждый сыграл в этом событии свою роль и чувствовал себя причастным к чему-то особенному.
Когда Лаура закончила речь и мы должны были обменяться клятвами, я услышала громкий возглас на французском: «Внимание!» Две женщины-полицейские подошли сообщить, что наше мероприятие нарушает несколько правил парка. Находиться на газоне было категорически запрещено. Пока мы с Джоном стояли, держась за
