Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1] - Константин Путилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне кажется, что если бы мышь бросилась ко мне, то я в состоянии был бы от нее удирать самым позорным образом...
Ну, а испытывать страх, настоящий страх перед лицом опасности как-то мешала служба... Верьте не верьте, но это так... Так торопишься и стараешься исполнить задуманное дело, что как-то и страх пропадает. Ну, и счастье, конечно, как-то служило...
При задержании в вертепах столицы грабителей и беглых каторжников часто приходилось встречать с их стороны более или менее энергичное и даже с оружием в руках сопротивление. Но в этих случаях как-то всегда своевременно ко мне на выручку поспевала помощь.
Когда возвращаешься домой после подобных ночных экскурсий, иногда придет в голову мысль: «Что было бы со мной, если бы помощь запоздала?.. Но и только...» Перекрестишься, поблагодаришь товарищей или подчиненных и забываешь...
Впрочем, нечто вроде тяжелого мучительного страха переживал и я. Только в этих случаях приходилось попадать в несколько необычную и «неслужебную», так сказать, обстановку.
Об одном из таких памятных случаев, произошедших со мной на самых первых порах моей сыскной деятельности, я и хочу рассказать...
В 1858 году в Петербурге еще не существовало сыскного отделения и розыском ведала наружная полиция в лице квартальных надзирателей и их помощников. В мой район (квартального надзирателя Спасской части) входили: Толкучий рынок и ближайшие к нему улицы, а также переулки, заселенные преимущественно подонками столицы.
Дела было много: убийства, грабежи и кражи следовали одно за другим, требуя от полицейских чинов напряженной работы.
Несколько легче было только летом. С наступлением теплой поры многие преступные элементы, как тараканы, «расползались» в разные стороны, в окрестностях же столицы, где они хотя и пошаливали, но о кровавых преступлениях редко было слышно.
Пользуясь этим, я частенько навещал мою семью, проводившую лето на даче в третьем Парголове. Наслаждаться прелестями дачной жизни приходилось, однако, недолго. Приедешь, бывало, на своем Серке (о железных дорогах тогда еще и помину не было) на дачу часам к пяти, пообедаешь с семьей, погуляешь, а уж часам к пяти вечера спешишь обратно в город, чтобы успеть рассмотреть вечернюю почту и подготовиться к утреннему докладу у оберполицеймейстера.
15 августа, как теперь помню, в день рождения моей годовалой дочурки Евгении, к обеду забрели кое-кто из дачных соседей, и у нас вышло что-то вроде домашнего торжества. От оживленной беседы перешли к картам. Я и не заметил, как подкралась ночь. Часы пробили два.
¾ Неужели ты сегодня поедешь в город? Смотри, какая глухая ночь! Останься до утра! — говорила жена, увидев мои сборы к отъезду.
«А и в самом деле, не остаться ли до завтра? — подумалось мне. — А срочные дела? А составление утреннего доклада? А явка к начальству? Когда это я все успею, если еще промедлю?» — живее молнии пронеслись в голове эти мысли, и минутная нерешительность была подавлена сознанием необходимости немедленного отъезда.
Не прошло и четверти часа, как мой иноходец Серко, запряженный в легкий кабриолет, стоял у крыльца. Небо было покрыто тучами, и ночь была довольно темная.
Впрочем, дорога по шоссе была ровная и хорошо знакомая. Поэтому я не старался сдерживать моего ретивого коня, думая одно: скорее бы доехать до моей петербургской квартиры.
Убаюкиваемый ездой, я было вздремнул и, чтобы рассеять сон, закурил папиросу, для чего придержал лошадь. Серко пошел шагом.
Из-за туч выбилась луна. Посветлело. Прелестная теплая августовская ночь навеяла на меня какое-то совершенно не свойственное полицейскому мечтательное настроение. Давно забытые картины из детской жизни вставали одна за другой в моей памяти.
Вспомнилось мне, как в темные ночи мальчишкой 10—12 лет тайком от отца хаживал я за несколько верст от дома на реку Оскол ловить раков. Поставишь сети, разведешь на берегу костер и сидишь себе один-одинешенек, прислушиваясь к однообразному покряхтыванию засевшего где-то коростеля. От этой картины я перенесся в уездный город Старый Оскол где протекли годы моего детства. Тут, как живой, предстал передо мною неизменный в течение тридцати лет партнер моего отца в шашки, соборный дьякон Василий Егорович — виновник моих частых детских огорчений. Бывало, только еще издали завидит отец подходящую к дому широкоплечую фигуру «Священного мужа», так величали прихожане своего дьякона, как уже кричит:
¾ Ванюшка! Расставляй проворнее шашки!
А «Священный муж», пожав руку отца, со словами: «Где же мой дружок» беспокойно осматривается кругом. И горе мне, если я замешкаюсь. Быстрым маневром мой враг приближался ко мне, завладевал моим ухом и басил:
¾ Постреленок, набей-ка погуще трубочку!
Это набивание трубочки было для меня инквизиторской пыткой. Решив отомстить врагу, я в один прекрасный вечер раскрошил ненавистную трубку на мелкие части. Подвиг мой имел пренеприятные последствия: меня выдрали беспощадно...
Вдруг моя лошадь неожиданно остановилась и затем резко шарахнулась в сторону. Но в тот же момент чья-то сильная рука схватила Серко под уздцы и осадила его на месте... Я растерянно оглянулся вокруг и увидел по обеим сторонам своего кабриолета две самые странные и фантастические фигуры.
Рожи их были совершенно черны, а под глазами и вокруг рта обрисовывались широкие красные дугообразные полосы. На головах красовались остроконечные колпаки с белыми кисточками.
«Черти, совершенные черти, как их изображают на дешевых картинках... Недостает только хвоста и рогов», — подумал я. Однако ясное дело — жулики!
Вижу, что дело принимает для меня дурной оборот. У одного из злоумышленников, вскочившего на подножку кабриолета, оказался в руках топор. Подняв его вровень с моей шеей, он грубым и хриплым голосом, подражая трубе, прорычал:
¾ Нечестивый! Гряди за мною во ад!
Я собрал все присутствие духа.
¾ Полно дурака-то валять!.. Говори скорее, что тебе от меня надо?. Мне нужно торопиться в город, — проговорил я, смотря в упор на черта и в то же время обдумывая, как бы благополучно отделаться от этих мазаных бродяг.
¾ Митрич, брось комедь ломать! Вишь, прохвост (так окрестил меня другой мерзавец) не боится нечистой силы!
В ответ на замечание своего товарища, стоявшего с правой стороны кабриолета, Митрич уже вполне естественным голосом произнес:
¾ Давай деньги! А не то...
Жест топором докончил фразу, вполне для меня понятную.
«Заслониться левой рукой, а правой ударить злодея по голове так, чтобы последний слетел с подножки, а потом, воспользовавшись переполохом, тронуть вожжами лошадь»... — вот мысли, которые пронеслись было у меня в голове. Но брошенный вокруг взгляд сразу охладил мой порыв: с правой стороны кабриолета, плотно прижавшись к подножке, стоял второй бродяга, с толстой суковатой палкой в руках, одного удара которой было вполне достаточно, чтобы размозжить самый крепкий череп.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});