В поисках ветра силы - Алекс Родин

Именно это - переживание сущности своего "Я" - мне хотелось найти и в солнечном блеске над побережьем Крыма, и в белизне горных склонов Памира, и в раскалённом солнце пустыни над Туркестаном и во всех мгновениях "великого полдня" над полевыми дорогами Приднепровской Украины. Ведь найти его - значит найти самого себя. Оказалось, что мне суждено было обрести это не где-то в далёких краях, а на песчаных обрывах прибрежных гор.

В один из майских дней 1986 года, стоя на своей пристани, я смотрел на небо над бучацкими горами и думал о том, что завтра утром уйду туда, в глубину яркого я пестрого мира - поистине, фантастического мира! - над которым никогда не меркнет свет солнца. Там, в самом сердце тех гор, синеющих вдали в мареве, есть заветное для меня место, влекущее к себе. Вчера туда уже поехала компания, и Коля, высунувшись в своей коричневой шляпе из "метеора", махнул мне рукой... Там, недалеко от едва заметного устья Голубого каньона - а утренние часы небо над ним действительно ослепляет своей голубизной - есть лагуна, образованная полосой гальки, намытой прибоем; и черепаховое озеро с гладким чёрным зеркалом воды.

На этой окатанной серой гальке давно исчезнувших морей, перед осыпающимся светлым песчаным обрывом, белизной своего песка намекающим на солнечный свет, можно будет остановиться, снять рюкзак, лечь спиной на теплые камни лицом к бездонному небу и ждать, пока коснётся меня луч белой звезды солнца.

Рядом будет плескаться прозрачная волна; бесконечное синее, почти морское пространство, простирающееся до самого горизонта и юго-восточный бриз... Да, это оно - согласие с жизнью, когда знаешь, что в этот миг с тобой происходит именно то, чего бы ты желал, и ничего лучшего даже не представляешь... Протянув руку к зениту, я буду играть с ней, белой звездой, вспыхивающей между пальцами. В такой игре раскрывается моя сущность, для которой ничего больше не нужно кроме этого мгновения, длящегося вечно...

Избранник свободы...

"Свiт ловив мене та не вмiймав"

Возвращаясь в Киев, опалённый солнцем и с грязью всех далеких дорог на рюкзаке, я обычно шёл с речного вокзала через Подол, где в парке напротив Братского монастыря среди лип стоит памятник Григорию Сковороде страннику с котомкой, похожей на тот армейский рюкзак, с которым начинались когда-то в 1979 году и мои странствия. Глядя на статую философа, я думал о том, что Григорий тоже был бродягой, как и я. "Свiт ловив мене, та не впiймав" - только за эти слова ему уже можно было поставить памятник. Присев на скамейку в этом парке, приятно бывает на несколько мгновений отрешится от всего и взглянуть на прожитую жизнь, наслаждаясь контрастом между миром полевых дорог и пространством города.

Ведь какие неслабые годы пролетели над нашими головами и над Вечным Городом, столь же извечно рождающем в душах грезы! Снова и снова переживать эти яркие островки памяти... снова гулять по Петровской аллее под белым дождем облетающих каштанов и вспоминать вкус давно выпитого вина; снова очаровываться давно отзвучавшей музыкой и не померкшей красотой пролетевших лет... Но неужели может настать такое время, когда Даль отвернёт свою улыбку от меня, и мне придётся с сожаление сказать себе: "So old for rock-n-roll, so young for die..."?

Для чего, в сущности, живёт человек на свете? Для дела своего? Для долга? Нет, разве что для счастья. А счастье неотделимо от дела, долга, призвания. Именно счастье оказывается конечной целью существования. Как найти ответ на вопрос:

удалась ли жизнь? По исполнению своего дела или призвания не получится, ибо кто его знает, какое моё настоящее призвание - сидеть с девками в баре на Крещатике, писать книги вроде этой, или странствовать по дорогам. Только по счастью можно решить, удалась ли жизнь. Если оно есть, то не важно, что человек делал - исследовал запредельные пространства, торговал джинсами на базаре или пас гусей в селе; люди ведь разные, и счастье тоже разное для всех.

В радиоактивное лето 1986 года я редко бывал в городе - приезжал на два или три дня, а потом - обратно. И снова мимо меня неслись берега зелёные горы; белый веер брызг за кормой "ракеты" и раскачивающееся в небе солнце. Тогда опять всё становилось так просто, и всё быстрее и быстрее вращался вокруг меня фантастический мир, где смешались реальность и иллюзия, уже не оставляя времени на размышления о смысле и бессмыслии.

Под выгоревшим флагом на корме "ракеты" - фамильярно треплющемся на ветру флагом свободы - я стоял, засунув руки в карманы штанов и смотрел на пенный след, убегающий назад и теряющийся вдали, где на горизонте остался город. "Нет, - думал я, - никогда не заканчивается юность, потому что она - не возраст, не период жизни, и даже не яркий взлёт судьбы. Это состояние души; закипающий в сердце солнечный газ полдня; невидимый ветер силы, танцующий во мне. А такие вещи, если они есть, не стареют никогда".

Ведь "свiт ловив мене, та не вмiймав..."

Smiles of the Beyond

Летом 1986 года произошло самое глубокое для меня погружение в мир призрачных гор и, пожалуй, именно тот год был наиболее ярким в моих поисках "ветра силы".

Работа на пристани не только давала возможность иметь базу, где можно было оставлять вещи и ночевать в холодное время, но и предполагала наличие свободного времени, в которое я мог делать, что хотел.

В восемь часов утра я сдавал дежурство Шкиперу, надевал рюкзак и, не задерживаясь на барже ни минуты, уходил в холмы, где странствовал двое суток, предоставленный самому себе, после чего должен был утром появиться на работе и принять вахту. Когда погода была хорошей, уходить было легко даль звала, а солнечный свет и синева небес обещали новые приключения, которые столь щедро дарил мне в то лето мир - этот совершеннейший из всех учителей.

Но солнце светило, конечно же, не всегда, и временами приходилось уходить с баржи в плохую погоду, когда даже собаку на улицу не выгонят. Сначала я чувствовал себя неуютно, если приходилось отправляться бродить по лесам и полям под проливным дождем, но сидеть в своей каюте мне тоже не хотелось - я ведь не для того я бросил всё и приехал сюда...

Постепенно степень погружения нарастала и я всё больше проникался чисто природными ритмами, как дикий зверь. Звери ведь не боятся дождя и бури они либо идут по своим делам, либо укрываются в логове. Для меня таким логовом стала Бабина гора, где тем летом я проводил большую часть времени. Меня влекли настроения бучацкого посвящения, испытанные в прошлом году, и я хотел как можно глубже погрузиться в них.

Я считал, что надолго обосновался в Григоровке и моя дальнейшая жизнь будет связана с этими местами где, наконец, можно будет жить особой, альтернативной эзотерической жизнью. Но интуиция временами подсказывала, что всё может сложиться по иному, у меня на самом деле не так много времени и необходимо торопиться обрести плоды бучацкого посвящения.

Об этом напоминал пока ещё далекий гул бульдозеров, доносящийся иногда по ночам - на мир Волшебных Гор стала наступать стройка очередной электростанции и со стороны Студенца начали прокладывать широкую дорогу. Потом, когда настал крах советской власти, это строительство приостановилось, но разрушений наделало немало, оставив после себя срытые горы и вырубленные леса. Тем же летом мне все чаще и чаще пришлось сталкиваться со следами строительной деятельности и в глубине души начало зарождаться чувство обреченности этого райского мира лесов и гор.

И если раньше, в годы трахтемировского посвящения я думал, что моя жизнь вольного странника может продолжаться бесконечно, то бучацкое посвящение стало неразрывно связанным с чувством обреченности. В действительности дело было даже не в стройке, а в чём-то ином - в какой-то смертоносности, скрытой в самой природе этого волшебного мира. И хотя потом мне пришлось провести в этих горах ещё очень много лет, гораздо больше, чем я мог подумать в 1986 году, чувство обречённости не покидало меня все эти годы. Оно было подобным появлению в чистом небе перистых облаков, наползающих из-за гор и обещающих неизбежную порчу погоды.

Но тогда, летом 1986-го, я еще мало задумывался об этом и наслаждался своей свободой. Лето в год чернобыльской катастрофы было засушливым и жарким, много дней подряд мир был заполнен столь любимым мной сверкающим светом, а людей в тех краях было совсем мало - все, кто мог, покинул центральную часть Украины, где дули радиоактивные ветры, и уехал куда-нибудь подальше.

А мне было наплевать на Чернобыль - меня влекла Бабина гора. С пристани её было хорошо видно - по утрам, вечером или в жаркий полдень этот самый дальний мыс, из-за которого появлялась белая точка "метеора", притягивал мой взор к себе, и с самого утра, сдав вахту, я устремлялся туда.

Пройдя по коровьим тропинкам через заброшенный сад, я выходил на широкий пляж, где обычно купался. С тех пор это место перед началом бучацкого леса надолго запомнилось мне - когда я выходил из воды на песок, под палящее солнце, а впереди виднелись покрытые лесом зеленые горы, на ум часто приходили слова Ауробиндо из "Синтеза йоги": "Глядя на грандиозную йогу природы, я снова говорю, что йога - это осознанная жизнь, а жизнь неосознанная йога". И потом, когда я шёл босыми ногами по лесным тропинкам, то поднимаясь на горы, то спускаясь в долины, эти слова звучали в моей душе как заклинание: "... вся жизнь - это неосознанная йога".