Налево пойдешь - коня потеряешь - Рауль Мир-Хайдаров

-- Не волнуйтесь,-- если мы взялись за дело, АТС будет введена в строй в оговоренные сроки, и ни днем позже. Что же касается денег... Если бы возникла ситуация, о которой вы говорите, то деньги вышибли бы обратно, это я вам гарантирую... -- И после паузы добавил с улыбкой: -- С потрохами.

Зал оживился, в детали никто вникать не стал -- такое не поощрялось...

Теперь, когда Рашид адресовал вопросы только самому себе, ему хотелось быть таким же жестким и искренним в оценке своих поступков и своей судьбы, каким жестким он был в анализе жизни Дильбар, Фатхуллы, отца, Салиха-ака. Как при монтаже фильма, он вновь и вновь мысленно прокручивал "кадры", где был занят сам, и с горечью обнаруживал, что в главных ролях его почти нигде нет -- все статистом, на общем плане, в массовке, разве только в редких эпизодах, когда он был у себя, в домашней мастерской, наедине со сложной аппаратурой, вот тут-то он действительно главный, чувствует власть своего разума над тонкой техникой. "Бог, царь, волшебник",-- говорят о нем в "Ешлике" владельцы дорогой и редкой аппаратуры. Пожалуй, мастерская --единственное место, где он чувствует себя уверенно, тут ему, как Фатхулле у котла, подсказывать не стоит.

Будь Рашид человеком иного склада, он наверное, радовался бы широкому и интересному кругу общения жены, людям, что бывали у них. Но почему-то так получалось, что человек действительно интересный, ради которого и собирали гостей, отодвигался обычно на второй план -- всякий раз находился третьеразрядный художник, режиссер-неудачник, поэт-скандалист, который умело пользовался подвернувшейся трибуной. Выдавая себя за друга дома, рта не давал открыть другим, но многим гостям такой демагог казался незаурядной личностью, главным в компании, и ему внимали с интересом и почтением.

Если шальной гость не портил вечер, делал это кто-нибудь из незваных соседей. К примеру, Левка Катанян, у него прямо-таки нюх особый или сквозь стены видит: только соберутся гости -- тут же стук в дверь.

-- А вот и мы! -- радостно возвещал он, проталкивая вперед свою толстушку Гаянэ.

Левка работает в "Интуристе", в валютном баре, и является всегда с какой-нибудь диковинной бутылкой спиртного для женщин и непременно прихватывает один и тот же сорт виски, наверное - самый любимый. И носится с этой бутылкой как курица с яйцом, перебивая только-только налаживающийся интересный разговор.

-- "Белая лошадь", настоящая, в Шотландии по особому рецепту и из особой воды изготовленная,-- нахваливает он, намереваясь в который раз прочитать гостям получасовую лекцию о виски.

Познания свои Левка почерпнул на курсах барменов в Москве. Других разговоров он не ведет и слушать не любит.

И всякий раз находится человек, который непременно спросит:

-- А что, бывает "Белая лошадь" не настоящая?

Левка, до этого успевший объявить гостям, что он вылитый поздний Элвис Пресли, долго и громко хохочет, и его жирные плечи и щеки трясутся, как холодец.

-- Бывает, всякая лошадь бывает, но настоящая "Белая лошадь" только здесь или у меня дома. Англичане, шотландцы и прочие интеры пьют в моем баре тещин самогон, смешанный с коньяком. Тесть у меня экспедитором на винзаводе работает... И знаете, нахваливают клиенты, говорят, что лучше, чем в самой Шотландии виски. А я им отвечаю солидно: "А как же, экспорт есть экспорт, Катаняну самое качественное и отправляют". Но знаете, приятно слышать, что виски у меня лучше, чем в Шотландии, гордость берет за рецепт, я ведь сам химичу, никому не доверяю,-- и опять весело хохочет, не обращая внимания на гостей.

А тем не до смеха: желание попробовать настоящее виски как-то пропадает или, отравленные самомнением, пьют, не испытывая никакого удовольствия...

Или заявится бывшая хоккейная звезда, доигрывающая в "Бинокоре",-- тот ко всем приходил без приглашения, твердо убежденный, что ему везде и всегда рады. Приходит он один, но через час-другой появляется его жена Элеонора, вечно заспанная и всем недовольная томная красивая женщина; она тоже считала, что своим присутствием украшает провинцию, иначе Ташкент она и не называла. Когда-то давно, всего один сезон, играла она эпизодическую роль в спектакле театра "Современник", еще в старом здании, располагавшемся на площади Маяковского, но она почему-то любила другой ориентир и говорила: "Напротив ресторана "Пекин"". После двух-трех рюмок Элеонора пытается рассказать всем, какая у нее была замечательная роль и как она ее блестяще играла. Но как называлась пьеса, она запамятовала навсегда.

-- Ну, это неважно,-- небрежно роняла она, и все с ней соглашались.

Хоккеиста звали Эдик, но между собой его величали Ноздревым: играл ли он в карты, нарды или шахматы, все пытался словчить, обмануть, и каждый раз ловили его за руку, однажды даже крепко били, потому что играли всегда "на интерес".

Как только появлялся Эдик, Катанян тут же убирал со стола свою роскошную зажигалку "Ронсон".

-- Сопрет,-- убежденно говорил Левка, пряча ее в карман,-- непременно сопрет, уж я его знаю...

Хоккейную звезду отчислили из московского клуба за чрезмерную страсть к спиртному. Здесь, во второй лиге, с его слабостью мирились, и он потихоньку спивался. Хмелел он быстро, а опьянев, занимался постоянно одним и тем же--приставал к гостям с предложением обменяться часами.

-- Махнемся? -- говорил он кому-нибудь, зажав в кулаке свой задрипанный "Полет".

Махнуться он предлагал только тем, у кого были часы солидных фирм: "Радо", "Картье",-- дорогие и редкие часы здесь входили в обязательный джентльменский набор. Гостям, впервые столкнувшимся с бывшей спортивной звездой, и отказать было неловко, и с часами расставаться не хотелось. Но Анюта цепко держала хоккеиста в поле зрения, и, зная его повадки, вовремя приходила гостю на помощь.

-- Эдик, обирать моих гостей -- это уж слишком, даже для такой знаменитости, как ты! -- сердилась властная хозяйка дома.

Обиженный Эдик уходил сразу -- тихо, без скандала, но непременно прихватив со стола бутылку.

-- У меня тяжелое похмелье,-- объяснял он свой жест.

Через час-полтора, не попрощавшись, уходила и Элеонора.

Попав несколько раз впросак, Рашид терялся, искренне жалея, что пропустил возможность пообщаться с интересной личностью, как хозяин дома чувствовал вину перед заслуженным человеком, и оттого подобные встречи не радовали душу. При удобном случае, сославшись на занятость, он запирался в мастерской.

Конечно, по праздникам, ко всяким личным датам собирались у них в доме и соседи по "Ешлику"; за два-три года они все перебывали друг у друга, шла бойкая частная жизнь, и досугу уделялось особое внимание. Бывая в гостях у соседей или принимая их, Рашид всякий раз поражался уверенности, апломбу, с которым держались его одногодки.

Особенно раздражал его Шухрат Валиходжаев, парень, помешанный на автомобилях: у него ежегодно появлялись то новая модель, то машина другой расцветки. Шухрата знал каждый постовой ГАИ -- второго такого злостного нарушителя в Ташкенте, наверное, не было. Многие инспектора, наученные горьким опытом, не останавливали Шухрата, номер машины которого имел впереди два гордых нуля. Не проходило недели, чтобы он не вступал в крупный скандал с работниками автоинспекции.

-- Я спрашиваю,-- возбужденно рассказывал он об очередной стычке,--"Старлей, тебе нужны мои права? Пожалуйста, только помни: привезешь мне домой их сам и извиняться будешь, а прощу я тебя или нет, не знаю,-- на какое настроение нарвешься". Тут старлей побагровел и говорит: "Как ты, сопляк, с должностным лицом разговариваешь? Я при исполнении служебных обязанностей, а не у тебя в гостях". Ну, такого хамства я, конечно, не вытерпел, сорвал с него погоны и пообещал, что он, безродный кишлачный выродок, в ногах у меня будет валяться, вымаливая прощение за то, что оскорбил род Валиходжаевых..." -- и Шухрат при этом победно оглядывал окружающих - мол, знай наших...

Или взять Генриха Хабибуллина -- этот терроризировал лучшие рестораны и бары города, за исключением заведения Катаняна. Левке он покровительствовал потому, что тот ни разу не предъявил счет, один ли Генрих заваливался в полночь или с компанией -- бар Катаняна, единственное ночное заведение столицы, работал до утра.

Генрих, соперничая с Шухратом, часто похвалялся:

-- Заходим обедать в "Зеравшан" с Эдиком, заказываем бутылку коньяка. Официант говорит: "Спиртное с двух, по сто грамм на человека". Ну, вы знаете, что для нас с хоккеистом эти сто грамм, а тут еще лакей про какое-то время толкует. Я ему и поясняю тактично: "Ты, халдейская рожа во фраке, если сию минуту не принесешь бутылку коньяка, я ваш ресторан замучаю комиссиями, а на тебя дело организую, коль до сих пор не уразумел, кому можно пить с утра, а кому -- с двух". Шум, конечно, гам, прибегает Гарик, метрдотель, наш сосед... Он, конечно, все улаживает, извиняется за нового официанта...

Ресторанный люд трепетал перед Генрихом потому, что отец его -- шишка в народном контроле, а родной дядя -- большой человек в городском ОБХСС.