Лирика - Владимир Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1974
Очи черные
I. ПогоняВо хмелю слегкаЛесом правил я.Не устал пока, —Пел за здравие.А умел я петьПесни вздорные:«Как любил я вас,Очи черные…»
То плелись, то неслись, то трусили рысцой.И болотную слизь конь швырял мне в лицо.Только я проглочу вместе с грязью слюну,Штофу горло скручу – и опять затяну:
«Очи черные!Как любил я вас…»Но – прикончил яТо, что впрок припас.Головой тряхнул,Чтоб слетела блажь,И вокруг взглянул —И присвистнул аж:
Лес стеной впереди – не пускает стена, —Кони прядут ушами, назад подают.Где просвет, где прогал – не видать ни рожна!Колют иглы меня, до костей достают.
Коренной ты мой.Выручай же, брат!Ты куда, родной, —Почему назад?!Дождь – как яд с ветвей —Недобро м пропах.Пристяжной моейВолк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же на́лил глаза!Ведь погибель пришла, а бежать – не суметь, —Из колоды моей утащили туза,Да такого туза, без которого – смерть!
Я ору волкам:«Побери вас прах!..» —А коней покаПодгоняет страх.Шевелю кнутом —Бью крученыеИ ору притом:«Очи черные!..»
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс —Бубенцы плясовую играют с дуги.Ах вы кони мои, погублю же я вас, —Выносите, друзья, выносите, враги!
…От погони тойДаже хмель иссяк.Мы на кряж крутой —На одних осях,В хлопьях пены мы —Струи в кряж лились, —Отдышались, отхрипелиДа откашлялись.
Я лошадкам забитым, что не подвели,Поклонился в копыта, до самой земли,Сбросил с воза манатки, повел в поводу…Спаси Бог вас, лошадки, что целым иду!
II. Старый домЧто за дом притих,Погружен во мрак,На семи лихихПродувных ветрах,Всеми окнамиОбратясь в овраг,А воротами —На проезжий тракт?
Ох, устал я, устал, – а лошадок распряг.Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!Никого, – только тень промелькнула в сеняхДа стервятник спустился и сузил круги.
В дом заходишь, какВсе равно в кабак,А народишко —Каждый третий – враг.Своротят скулу,Гость непрошеный!Образа в углу —И те перекошены.
И затеялся смутный, чудной разговор,Кто-то песню стонал и гитару терзал,И припадочный малый – придурок и вор —Мне тайком из-под скатерти нож показал.
«Кто ответит мне —Что за дом такой,Почему – во тьме,Как барак чумной?Свет лампад погас,Воздух вылился…Али жить у васРазучилися?
Двери настежь у вас, а душа взаперти.Кто хозяином здесь? – напоил бы вином».А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути —И людей позабыл, – мы всегда так живем!
Тра́ву кушаем,Век – на щавеле,Скисли душами,Опрыщавели,Да еще виномМного тешились, —Разоряли дом,Дра́лись, вешались».
«Я коней заморил, – от волков ускакал.Укажите мне край, где светло от лампад,Укажите мне место, какое искал, —Где поют, а не стонут, где пол не покат».
«О таких домахНе слыхали мы,Долго жить впотьмахПривыкали мы.Испокону мы —В зле да шепоте,Под иконамиВ черной копоти».
И из смрада, где косо висят образа,Я башку очертя гнал, забросивши кнут,Куда кони несли да глядели глаза,И где люди живут, и – как люди живут.
…Сколько кануло, сколько схлынуло!Жизнь кидала меня – не докинула.Может, спел про вас неумело я,Очи черные, скатерть белая?!
1974
Памяти Василия Шукшина
Еще – ни холодов, ни льдин,Земля тепла, красна калина, —А в землю лег еще одинНа Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал, —Народец праздный суесловит, —Смерть тех из нас всех прежде ловит,Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, – не спеши,Спусти колки, ослабь зажимы,Пересними, перепиши,Переиграй, – останься жи́вым!
Но, в слезы мужиков вгоняя,Он пулю в животе понес,Припал к земле, как верный пес…А рядом куст калины рос —Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает —И дергает по одному.Такой наш брат ушел во тьму! —Не поздоровилось ему, —Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год…Натура где? Онега? Нарочь?Всё – печки-лавочки, Макарыч, —Такой твой парень не живет!
Вот после вре́менной заминкиРок процедил через губу:«Снять со скуластого табу —За то, что он видал в гробуВсе панихиды и поминки.
Того, с большой душою в телеИ с тяжким грузом на гробу, —Чтоб не испытывал судьбу, —Взять утром тепленьким с постели!»
И после непременной бани,Чист перед Богом и тверез,Вдруг взял да умер он всерьез —Решительней, чем на экране.
1974
Песня о погибшем летчике
Дважды Герою
Советского Союза
Николаю Скоморохову
и его погибшему другу
Всю войну под завязкуя все к дому тянулся,И хотя горячился —воевал делово, —Ну а он торопился,как-то раз не пригнулся —И в войне взад-вперед обернулсяза два года – всего ничего.
Не слыхать его пульсаС сорок третьей весны, —Ну а я окунулсяВ довоенные сны.
И гляжу я, дурея,И дышу тяжело:Он был лучше, добрее,Добрее, добрее, —Ну а мне – повезло.
Я за пазухой не́ жил,не́ пил с Господом чая,Я ни в тыл не просился,ни судьбе под подол, —Но мне женщины молчанамекали, встречая:Если б ты там навеки остался —может, мой бы обратно пришел?!
Для меня – не загадкаИх печальный вопрос, —Мне ведь тоже несладко,Что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся:«Извините, что цел!Я случайно вернулся,Вернулся, вернулся, —Ну а ваш – не сумел».
Он кричал напоследок,в самолете сгорая:«Ты живи! Ты дотянешь!» —доносилось сквозь гул.Мы летали под Богомвозле самого рая, —Он поднялся чуть выше и сел там,ну а я – до земли дотянул.
Встретил летчика сухоРайский аэродром.Он садился на брюхо,Но не ползал на нем.
Он уснул – не проснулся,Он запел – не допел.Так что я вот вернулся,Глядите – вернулся, —Ну а он – не успел.
Я кругом и навечновиноват перед теми,С кем сегодня встречатьсяя почел бы за честь, —Но хотя мы живымидо конца долетели —Жжет нас память и мучает совесть,у кого, у кого она есть.
Кто-то скупо и четкоОтсчитал нам часыНашей жизни короткой,Как бетон полосы, —
И на ней – кто разбился,Кто взлетел навсегда…Ну а я приземлился,А я приземлился, —Вот какая беда…
1975
Баллада о детстве
Час зачатья я помню неточно, —Значит, память моя – однобока, —Но зачат я был ночью, порочноИ явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе, —Девять месяцев – это не лет!Первый срок отбывал я в утробе, —Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам, святители,Что плюнули да дунули,Что вдруг мои родителиЗачать меня задумали —
В те времена укромные,Теперь – почти былинные,Когда срока огромныеБрели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,А многих – даже ранее, —А вот живет же братия —Моя честна компания!
Ходу, думушки резвые, ходу!Сло́ва, строченьки милые, сло́ва!..В первый раз получил я свободуПо указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —Отыгрался бы на подлеце!Но родился и жил я, и выжил, —Дом на Первой Мещанской – в конце.
Там за стеной, за стеночкою,За перегородочкойСоседушка с соседочкоюБаловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так, —Система коридорная,На тридцать восемь комнаток —Всего одна уборная.
Здесь на́ зуб зуб не попадал,Не грела телогреечка,Здесь я доподлинно узнал,Почем она – копеечка.
…Не боялась сирены соседка,И привыкла к ней мать понемногу,И плевал я – здоровый трехлетка —На воздушную эту тревогу!
Да не все то, что сверху, – от Бога, —И народ «зажигалки» тушил;И как малая фронту подмога —Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три луча,Сквозь дыры крыш просеяно,На Евдоким КирилычаИ Гисю Моисеевну.
Она ему: «Как сыновья?»«Да без вести пропавшие!Эх, Гиська, мы одна семья —Вы тоже пострадавшие!
Вы тоже – пострадавшие,А значит – обрусевшие:Мои – без ве́сти павшие,Твои – безвинно севшие».
…Я ушел от пеленок и сосок,Поживал – не забыт, не заброшен,И дразнили меня: «Недоносок», —Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я:Пленных гонят – чего ж мы дрожим?!Возвращались отцы наши, братьяПо домам – по своим да чужим…
У тети Зины кофточкаС драконами да змеями, —То у Попова ВовчикаОтец пришел с трофеями.
Трофейная Япония,Трофейная Германия…Пришла страна Лимония,Сплошная Чемодания!
Взял у отца на станцииПогоны, словно цацки, я, —А из эвакуацииТолпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,Похмелились – потом протрезвели.И отплакали те, кто дождались,Недождавшиеся – отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, —Мы спросили – зачем? – он в ответ:«Коридоры кончаются стенкой,А тоннели – выводят на свет!»
Пророчество папашиноНе слушал Витька с корешем —Из коридора нашегоВ тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком,Припрут к стене – откажется…Прошел он коридорчиком —И кончил «стенкой», кажется.
Но у отцов – свои умы,А что до нас касательно —На жизнь засматривались мыУже самостоятельно.
Все – от нас до почти годовалых —«Толковищу» вели до кровянки, —А в подвалах и полуподвалахРебятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле, —В «ремеслухе» – живи да тужи:Ни дерзнуть, ни рискнуть, – но рискнулиИз напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие,От никотина черные,По рукоятки легкие,Трехцветные, наборные…
Вели дела обменныеСопливые острожники —На стройке немцы пленныеНа хлеб меняли ножики.
Сперва играли в «фантики»,В «пристенок» с крохоборами, —И вот ушли романтикиИз подворотен ворами.
…Спекулянтка была номер перший —Ни соседей, ни Бога не труся,Жизнь закончила миллионершей —Пересветова тетя Маруся.
У Маруси за стенкой говели, —И она там втихую пила…А упала она – возле двери, —Некрасиво так, зло умерла.
Нажива – как наркотика, —Не выдержала этогоБогатенькая тетенькаМаруся Пересветова.
Но было все обыденно:Заглянет кто – расстроится.Особенно обиделоБогатство – метростроевца.
Он дом сломал, а нам сказал:«У вас носы не вытерты,А я, за что я воевал?!» —И разные эпитеты.
…Было время – и были подвалы,Было дело – и цены снижали,И текли куда надо каналы,И в конце куда надо впадали.
Дети бывших старшин да майоровДо ледовых широт подняли́сь,Потому что из тех коридоров,Им казалось, сподручнее – вниз.
1975