Волшебная ночь - Мэри Бэлоу

Ее захлестнула волна восторга. И тут же, следом охватила паника. Все случилось как-то неожиданно, и казалось, теперь уже ничего нельзя изменить. А ведь она до сих пор не уверена в том, что хочет этого.

— Как случилось, — спросил граф, — что вы обучались в частной школе в Англии?

Шерон не ожидала такого вопроса. Несколько мгновений она молчала, однако взгляда не отвела.

— За это было уплачено, — ответила она.

— Каким образом? — И вновь краткий вопрос был сопровожден движением бровей.

Шерон сжала зубы и с вызовом посмотрела на графа.

— Вы можете не отвечать, — сказал он. — Но согласитесь, миссис Джонс, что ваш случай необычный. Если я не ошибаюсь, большинство людей здесь просто неграмотны?

Вопрос рассердил ее. В нем сквозило известное отношение англичан к валлийцам как к дикарям.

— Большинство людей по крайней мере умеют читать и писать, — ответила она. — Они ходят в воскресную школу и учатся там. Многие хотели бы учиться и дальше, но здесь нет школ, а у людей нет денег, чтобы посылать детей учиться в другие края.

— За редким исключением, вроде вашего благодетеля, — закончил он за нее. — Почему мой вопрос рассердил вас? Или вас настолько огорчает, что здесь не хватает школ?

— Я считаю, что у детей должен быть выбор, а не только завод или шахта, — сказала Шерон. — Каждый ребенок, когда вырастет, должен иметь возможность поступить на службу, стать юристом или священником.

Граф помолчал.

— Я здесь недавно, — тихо сказал он, — дайте мне срок, Шерон.

Он назвал ее по имени, и она смутилась, неожиданно осознав, что они совсем одни в этой комнате. И что он имел в виду? Какой срок ему нужен и для чего?

— Как поживает наш молодой друг? — неожиданно спросил он.

Это было еще одно напоминание об их последней встрече. Шерон почувствовала, как румянец заливает ее щеки.

— Он сегодня вышел на работу, — ответила она, — хотя ему, конечно, не следовало этого делать.

— Мне кажется, — рассуждал граф, — что в этом хрупком мальчишеском теле прячется много смелости и упрямства. Иначе почему он настойчиво отказывается отдать свои деньги? Они больше не трогали его? Больше никому не угрожали?

— Нет-нет. — Она помотала головой.

— Если что-нибудь узнаете, — продолжал он, буравя ее взглядом, — сами ли или от знакомых, обязательно сообщите мне.

Сообщить? Ох нет. Шерон едва не отшатнулась. Она пришла сюда вовсе не для того, чтобы стать его соглядатаем, как не согласилась стать глазами и ушами Оуэна в графском замке. Она здесь для того, чтобы учить его дочь.

Но граф вдруг улыбнулся. Его улыбка была обезоруживающей.

— Вы сейчас выглядите так же, — сказал он, — как выглядел ваш друг сегодня утром, когда я вызвал его, чтобы немного потолковать с ним о «бешеных быках». О чем бы я ни спрашивал, он смотрел на меня пустыми глазами. Я не враг, Шерон, хотя прекрасно понимаю, что вам пока трудно в это поверить.

Он вызывал Оуэна? Но ведь он говорил, что не собирается раздувать дело вокруг того ночного собрания в горах.

Шерон закрыла глаза и проглотила комок, подступивший к горлу. О Боже милостивый! Что же теперь будет?

— Шерон, — продолжал граф, — передайте ему мой совет. Пусть он не предпринимает ничего, что вызвало бы гнев властей. Не стоит затевать войну, обреченную на поражение. Есть другие способы добиться перемен к лучшему, — мирные, постепенные. Он очень упрям. Я знаю, это в характере валлийцев. И все же поговорите с ним. Может быть, он прислушается к вашему мнению.

Это была угроза, высказанная осторожно, но жестко. Вежливая по форме, но недвусмысленная. На минуту Шерон почувствовала дрожь в коленках и головокружение. Она безотчетно помотала головой.

— Черт возьми! — тихо воскликнул он. — Черт бы вас побрал, Шерон Джонс! Неужели вы хотите увидеть своего друга за решеткой? Или мертвым? Я не жду от вас ответа. Здешний народ, как я понял, умеет молчать. Просто передайте ему мои слова. — Несколько мгновений он смотрел на нее, затем вздохнул. — Ладно. Вы свободны. Можете идти домой. Жду вас в понедельник в девять утра. Верити будет очень рада вам. Вчера она пожелала мне спокойной ночи по-валлийски. Назта? Я правильно запомнил?

— Ноз да, — поправила его Шерон.

— Ах, — вздохнул он, — у вас это звучит гораздо мелодичнее, чем у меня. Итак, ноз да, миссис Джонс. — Он распахнул дверь и жестом пригласил ее пройти первой. Затем махнул слуге, чтобы тот открыл перед ней парадную дверь, и, не сказав больше ни слова, повернулся к лестнице.

На улице шел дождь — холодный, моросящий дождь. Шерон накинула на голову шаль и поспешила по дорожке к воротам. Душа ее пела от радости и замирала от ужаса. Оуэна вызывали в графский замок. Граф предлагал ей шпионить на него. Черт бы вас побрал, сказал он ей. Дедушка говорит, что, если чертыхаться не в меру, можно ослепнуть. Напрасно она согласилась. Ей следовало сказать графу твердое «нет», чтобы он никогда больше не возвращался к этому разговору, чтобы оставил ее в покое, и она тогда жила бы своей жизнью, той, которой жила с семнадцати лет.

Но зато теперь не нужно спускаться в шахту, не нужно таскать тележку, подумала Шерон, закидывая голову и подставляя лицо дождю. Не нужно. Никогда. Слава Богу, ей больше не нужно спускаться в шахту.

И да простит ее Господь за эту радость.

Глава 8

Дождь лил два дня кряду, но к утру воскресенья тучи наконец стали редеть, обещая солнечный день.

Шерон под руку с бабушкой с утра отправилась в церковь. Их соседка миссис Бивэн шла с ними, а дедушка и мистер Бивэн чуть приотстали. Эмрис, как всегда, остался дома.

Шерон всегда любила воскресенье. Шахта в этот день закрыта, с утра — служба и хор и проповедь отца Ллевелина, а после полудня занятия в воскресной школе. А потом вся семья и Оуэн соберутся за большим столом и будут пить чай. И отдых — благословенный отдых.

Правда, это воскресенье несколько отличалось от других. Оуэн сказал, что не придет к чаю. Сегодня у него дома собираются мужчины. Шерон поежилась при этой мысли. Предупреждения графа Крэйла еще звучали у нее в ушах.

И еще одно отличие было в настроении сегодняшнего дня. Ее отсутствие на работе не осталось незамеченным, слух о том, что она уходит с шахты, уже разнесся по Кембрану, и люди приставали к ней с расспросами. Она, разумеется, рассказала о своем решении домашним и семье Гуина. Ее дед опять заявил, что лучше бы она сидела дома и занималась хозяйством. Бабушка ахнула и расплакалась, повторяя, что нельзя верить англичанам, что все они как один развратники. Она никак не могла забыть о судьбе своей несчастной Марджет. Эмрис рычал и грозился сделать из графа отбивную, если тот позволит себе положить глаз на Шерон. Родители Гуина были немногословны. Мэри порадовалась за нее, а Йестин был просто в восторге. «Это то, что тебе нужно, Шерон, — сказал он с искренней убежденностью. — Ты ведь прирожденная учительница. Я ужасно рад за тебя. Жаль только, что у графа всего одна дочь». Хью, однако, отругал Шерон, назвав ее дурой. Он сказал, что, будь Гуин жив, он ни за что не допустил бы этого.