Я – начальник, ты – дурак (сборник) - Сергей Трищенко

И она принялась ловко слизывать мелкие кусочки колбасы: занятия телепатией требовали постоянного пополнения энергии.

Ветерок

Гг подошёл поближе. Его давно привлекало непонятное движение на высоком шесте, стоящем на краю чистого поля, но он никак не решался: а вдруг какая-то ловушка?

Пусть до сих пор на планете ему не встретилось ни одного живого существа, это не значило, что их нет вообще. Этот шест с непонятным шевелением наверху – кто-то же его поставил? Естественные живые виды выглядят иначе.

Гг шёл, оглядываясь, готовый при малейшей опасности скрыться в туннеле межпространственного перехода. Если успеет активировать вход. Но для того он и таскал всё оборудование с собой, чтобы исключить случайности.

Гг остановился у основания шеста. Прочный материал, чуть поблёскивающий в лучах восходящего солнца. А вот наверху…

Гг вытянулся. Его глаза оказались вровень с мягким на вид… предметом? существом? – то и дело меняющим форму. А в моменты максимального увеличения приобретающим вид практически идеального конуса, основанием направленного к шесту, а вершиной…

Вершина жила самостоятельной жизнью. Она то вытягивалась параллельно горизонту, то бессильно опускалась вниз. В эти моменты существо (Гг решил, что это всё-таки существо, поскольку оно имело защитную поперечно-полосатую окраску, а широкий открытый конец можно идентифицировать как рот) практически полностью теряло форму и становилось плоским, ложась на основание-рот.

А в остальное время куда оно только не металось! Не было, казалось, ни одной стороны, в какую бы существо не вытянулось. Но одну странность заметил Гг: никогда – никогда! – острый конец существа не переходил в верхнюю полусферу. Все эволюции совершались в пределах от направления вниз до направления на горизонт.

«Не связано ли это с каким-то религиозным запретом!» – подумал Гг. То, что перед ним живое существо, Гг больше не сомневался: двигаться самопроизвольно может только живое. А уж соблюдать религиозные запреты – тем более. Во всяком случае, в своих бесконечных путешествиях через межпространственный туннель, Гг убедился именно в этом.

Живое, но, скорее всего, неразумное. И оно подобно тем домашним животным, которые имелись на родине Гг и содержались на привязи.

«Точно! – обрадованно подумал Гг. – Как я сразу не догадался! Но почему оно находится здесь? И почему беспрестанно мечется? Может, голодное? А может, его наказали?»

Но вмешиваться в чужую жизнь Гг не собирался. И поэтому удалился.

Если бы в его мире дули ветерки – хоть иногда, пусть самые маленькие – Гг понял бы, что происходит. Но правильному пониманию ситуации мешали два фактора: полное отсутствие ветра в мире Гг, и скафандр высокой защиты, в котором не чувствуется никакой ветер…

Место жительства

Перед лицом безостановочно струился поток крови. Рин простонал и постарался закрыть глаза. Вид кровавой реки плохо влиял на психику. Хуже всего то, что Рин не мог, как ни пытался, повернуться к алому ужасу спиной. А ещё выяснилось, что не может и закрыть глаза.

«Что за адская пытка?» – подумал Рин и снова застонал от бессилия.

– Что с тобой? – услышал он участливый голос.

Рин скосил глаза. А-а, это сосед, Дин.

– Я не могу! – простонал Рин. – Я не выношу вида крови!

– Терпи, – услышал он, – рано или поздно это прекратится.

– Когда? – выдохнул Рин. – И как?

– Не знаю, – по интонации Дина было понятно, что он пытается пожать плечами, но у него ничего не получается. – Одно из двух: либо поток крови иссякнет, либо… – Он замолчал.

– Либо – что? – едва не закричал Рин.

Либо ты перестанешь ощущать его, – упавшим голосом произнес Дин.

– Веселенькая перспективка… – пробормотал Рин, и замолчал.

Перед лицом продолжала струиться река крови.

Рину показалось, что он начал различать в сплошном потоке отдельные составляющие элементы. Поток разделился на отдельные округлые частицы. И само движение потока перестало быть непрерывным: он то слегка замирал на месте, то резко ускорял движение, словно стараясь наверстать упущенное.

Более того: Рину померещилось, что в структуре потока он начал различать… лица! И по прошествии какого-то времени эти лица стали повторяться! Они узнавали Рина: махали руками – или конечностями, заменяющими руки – подмигивали, что-то кричали…

«Брежу! – испуганно подумал Рин. – Я заболел? Откуда взялась кровавая река? Кто я такой? Почему должен торчать здесь, в неподвижности, и бесконечно смотреть на нескончаемый кровавый поток?»

– Дин! – в ужасе позвал он. – Дин!

– Что? – живо отозвался тот.

Кто мы такие? Где находимся? Что за кровавая река, которая неустанно течёт перед нами?

Дин вздохнул и тихо спросил:

– Тебе обязательно знать это?

Д– а! – закричал Рин. – Да!

– Ну, хорошо… – снова вздохнул Дин. – Я скажу тебе. Мы – эпителиальные клетки кровеносного сосуда.

Надо знать место своего обитания, чтобы не задавать лишних вопросов.

Инкубатор

(Виктор Колупаев «Зачем жил человек?»)

Мысль была интересной. Стас даже облизнулся, когда она пришла ему в голову.

А дальше всё пошло по нарастающей: он начал обдумывать сюжет предстоящего рассказа, выписывать характеры, прорисовывать детали. В мозгу вспыхивали образы и произносились фразы. И всё было настолько увлекательным и чудесным, что чувство восторга охватило его, и он чуть не закричал от счастья.

От крика он удержался, но от улыбки удержаться не смог, и она долго бродила по его лицу, вызывая недоумение встречных прохожих: с чего вдруг парнишка улыбается во все тридцать два зуба с самого утра? Не иначе как хорошо принял. Но Стасу не было необходимости пить: создание рассказов пьянило получше всякого алкоголя.

Однако записать рассказ не было возможности: Стас шёл на работу, вокруг начиналась весна, было много подтаявшего снега и ни одной сухой лавочки, куда можно присесть и записать хотя бы замысел.

И Стас продолжал идти, улыбаясь, проговаривая про себя удачные фразы описаний и целые диалоги, и не переставая поражаться тому, до чего хорошо у него получалось. Теперь он понимал Создателя, понимал фразу из Библии: «И увидел Бог, и понял, что это – хорошо!».

Но Стас знал и другое: уже неоднократно по дороге на работу – или в другом неподходящем месте – к нему приходили идеи и замыслы фантастических рассказов. Фантастику он любил с детства, но записывать приходящее в голову стал относительно недавно, ещё недавнее – оформлять записанное в рассказы, и почти вчера – посылать рассказы на всякие литературные конкурсы и в издательства журналов.

И каждый раз ему приходили категорические отказы. Редакторы мотивировали их то плохой проработанностью сюжета, то ходульностью характеров, то шаблонностью описаний, а то и вообще обвиняли чуть ли не в плагиате. Во всяком случае, отказывали в новизне.

Сначала Стас не понимал: в чём дело? Ведь идеи, приходящие в голову, были такими яркими и логичными, в них постоянно присутствовали искромётные фразы и цепляющие сознание образы. Но однажды, прочитав записанное спустя несколько месяцев – а особенно после получения отказов – Стас поразился: ничего подобного в рассказах не обнаруживалось. Фразы, которые раньше казались верхом совершенства, выглядели откровенной пошлятиной и набором трюизмов – банальностей и общих мест.

«Куда всё подевалось? – недоумевал Стас. – Я ведь ничего подобного не писал!»

Он пытался переписать написанное, но, как ни старался, у него ничего не получалось.

А потом стало происходить непонятное. То в одном, то в другом месте, то в одном, то в другом сборнике, а то и на конкурсе, в котором он самолично участвовал – правда, с другим рассказом – он стал встречать свои рассказы. Во всяком случае, сюжеты были идентичны. Но мало того! В некоторых Стас вспоминал и первоначально пришедшие ему в голову фразы, казалось, бесповоротно забытые на пути от прихода идеи до её оформления. Как это могло произойти?

Что самое непонятное – рассказы выходили под разными фамилиями, в том числе и известными, и написаны были в манере тех авторов, фамилии которых стояли под рассказами.

Но это были его, Стасовы, рассказы.

Он читал их, восторгался, недоумевал… и обижался. Завидовал? Нет, зависти не было в его чувствах. Разве можно завидовать тому, что написал сам, но впоследствии увидел у кого-то другого?

Больше он недоумевал. И не мог понять: как получилось, что разные авторы пользуются его сюжетами, его оборотами, его героями? Если бы это был один человек, и если бы Стас посылал рассказы в один журнал, всё было бы ясно: недобросовестный автор, не способный придумывать сюжеты, берёт чужой рассказ, перерабатывает и выдаёт за свой. Но перерабатывает талантливо – во всяком случае, так, что общее ощущение от прочитанного делалось именно таким, каким его испытывал Стас первоначально.