Всякая плоть - трава - Клиффорд Саймак

Однако если Цветы намерены пробраться на Землю, захватить её, смерти с лица её все живое, - тогда чего ради они вступали со мной в переговоры?

Они вольны проникнуть к нам и без нашего ведома. На это уйдет немного больше времени, но дорога открыта. Ничто не могло бы им помешать, ведь люди ни о чем бы не подозревали. Предположим, некие лиловые цветы выйдут за пределы милвиллских садов и год от года начнут множиться, разрастутся среди живых изгородей, в придорожных канавах, в глухих уголках и закоулках, подальше от людского глаза... ведь этого никто и не заметит.

Год от года они станут расползаться все шире, все дальше и за сто лет обоснуются на Земле прочно и навсегда.

Так я думал, рассчитывал, прикидывал на все лады, а откуда-то из глубин сознания упрямо пробивалась и взывала другая мысль - и наконец я прислушался: ну, а если бы мы и могли воспротивиться Цветам, отбросить их нужно ли это? Даже если здесь и может таиться опасность, надо ли преграждать им путь? Ведь это впервые мы встречаемся с иной жизнью, с иным разумом. Впервые человечеству представился случай - если только у нас хватит решимости - приобрести новые познания, по-новому посмотреть на жизнь, заполнить пробелы в нашей науке, перекинуть мост мысли через пропасть, постичь иные, новые для человека воззрения, изведать новые чувства, встретиться с незнакомыми побуждениями, разобраться в незнакомой нам логике. Неужели мы струсим и попятимся? Неужели не сумеем пойти навстречу первым пришельцам из иного мира, не постараемся сгладить разногласия, если они и есть? Ведь если мы провалимся на первом же экзамене, не миновать провала и во второй раз, и, может быть, уже никогда нам не знать удачи.

Таппер очень похоже изобразил звонок телефона. Любопытно, как попал телефон в дебри, где одиноко блуждает его воображаемый кот? Может, кот набрел на телефонную будку посреди темной, залитой дождем чащи, и теперь хочет узнать, где же он и как ему вернуться домой?

Снова телефонный звонок, потом короткое, выжидательное молчание. И вдруг Таппер сказал мне с досадой:

- Да отзовись ты! Это ж тебя!

- Что такое?!

- Скажи - слушаю! Давай отвечай.

- Ладно, - сказал я, лишь бы он не злился. - Слушаю.

И тут он заговорил голосом Нэнси, да так похоже, что мне показалось она тут, рядом.

- Брэд! - позвала она. - Брэд, где ты?

Она почти кричала, задыхалась от волнения, голос дрожал и срывался.

- Где ты, Брэд? Куда ты исчез?

- Трудно объяснить, - сказал я. - Понимаешь...

- Где я только не искала! - она захлебывалась словами. - Мы тут все обыскали. Тебя весь город ищет. А потом я вспомнила про этот телефон у папы в кабинете - знаешь, который без диска. Я его и раньше видела, только внимания не обращала. Думала, это какая-то модель, или игрушка, или так, подделка, обман шутки ради. А сейчас столько шуму из-за этих телефонов в хижине у Шкалика Гранта, и Эд Адлер рассказал мне, что у тебя в конторе тоже был такой аппарат. И под конец до меня дошло: может, и у папы такой же телефон. Только до меня ужасно долго не доходило. А потом я пошла к папе в кабинет, стала, и стою, и только смотрю из этот телефон... понимаешь, просто струсила. Стою и думаю - кто его знает, возьмусь за него - и вдруг начнется что-то очень страшное. А потом собралась с духом, сняла трубку, слышу - дышит, ток есть, я и спросила тебя. Конечно, это дурацкий поступок, но... Так что ты сказал, Брэд?

- Я говорю, очень трудно объяснить толком, где я. Сам-то я знаю, да объяснить не могу, никто не поверит.

- Скажи мне. Не трать время зря. Только скажи, где ты.

- В другом мире. Я прошел через сад...

- Куда прошел?!

- Просто я шел по саду, по следам Таппера, и вдруг...

- По каким следам?

- По следам Таппера Тайлера. Я, кажется, забыл тебе сказать: он вернулся.

- Не может быть! Я прекрасно помню Таппера. Уже десять лет, как он исчез.

- Он вернулся. Сегодня утром. А потом опять ушел. И я пошел по его следам...

- Это ты уже говорил. Ты пошел за Таппером и очутился в другом мире.

Где он находится, этот мир?

Нэнси - как все женщинам задает невозможные вопросы!

- Точно не знаю, но он в другом времени. Может быть, разница только в одну секунду.

- А вернуться ты можешь?

- Попробую. Что выйдет - не знаю.

- А я не могу тебе как-нибудь помочь? Или все мы - весь город?

- Слушай, Нэнси, это пустой разговор. Скажи лучше, где твой отец?

- Он сейчас у тебя дома. Там полно народу. Все тебя ждут.

- Ждут? Меня?

- Ну да. Понимаешь, они все обыскали и знают, что в Милвилле тебя нет, и многие считают, что ты знаешь, в чем секрет...

- Это насчет барьера?

- Да.

- И они здорово злы?

- Некоторые - очень.

- Слушай, Нэнси...

- Не трать зря слов. Я и так слушаю.

- Можешь ты пойти туда и потолковать с отцом?

- Конечно!

- Вот и хорошо. Скажи ему, что когда я вернусь... если только сумею... мне надо будет с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь наверху. На самом верху. Может, даже с президентом или кто там к нему поближе. Или с кем-нибудь из Организации Объединенных Наций.

- Кто же тебя пустит к президенту, Брэд?

- Может, и не пустят, но мне нужно добраться до кого-нибудь там повыше. Мне надо им кое-что сообщить, правительство должно об этом знать.

И не только наше - все правительства должны знать. У твоего отца наверняка найдутся какие-нибудь знакомые, с кем он может поговорить. Скажи ему, дело нешуточное. Это очень важно.

- Брэд... Брэд, а ты нас не разыгрываешь? Смотри, если это все неправда, будет ужасный скандал.

- Честное слово, - сказал я. - Нэнси, это очень серьезно, я говорю тебе чистую правду. Я попал в другой мир, в соседний мир...

- Там хорошо, Брэд?

- Недурно. Всюду одни цветы, больше ничего нет.

- Какие цветы?

- Лиловые. Их мой отец разводил. Такие же, как у нас в Милвилле. Эти цветы все равно что люди, Нэнси. И это они огородили Милвилл барьером.

- Но цветы не могут быть как люди, Брэд!

Она говорила со мной, как с маленьким. Как с младенцем, которого надо успокоить. Надо же: спрашивает, хорошо ли здесь, и объясняет, что цветы не люди. Уж эта мне милая, деликатная рассудительность.

Я постарался подавить злость и отчаяние.

- Сам знаю. Но это все равно. Они разумные и вполне общительные.

- Ты с ними разговаривал:

- За них говорит Таппер. Он у них переводчиком.

- Да ведь Таппер был просто дурачок.

- Здесь он не дурачок. Он может многое, на что мы не способны.

- Что он такое может? Брэд, послушай...

- Ты скажешь отцу?

- Скажу. Сейчас же еду к тебе домой.

- И еще, Нэнси...

- Да?

- Пожалуй, ты лучше не говори, где я и как ты меня отыскала. Наверно,

Милвилл и так ходит ходуном.

- Все просто взбеленились, - подтвердила Нэнси.

- Скажи отцу, что хочешь. Скажи все, как есть. Но только ему одному.

А уж он сообразит, что сказать остальным. Не к чему будоражить их ещё больше.

- Хорошо. Береги себя. Возвращайся целый и невредимый.

- Ну, ясно, - сказал я.

- А ты можешь вернуться?

- Думаю, что могу. Надеюсь.

- Я все передам отцу. Все в точности, как ты сказал. Он этим займется.

- Нэнси. Ты не беспокойся. Все обойдется.

- Ну, конечно. До скорой встречи!

- Пока! Спасибо, что позвонила.

- Спасибо, телефон, - сказал я Тапперу.

Таппер поднял руку и погрозил мне пальцем.

- Брэд завел себе девчонку, - нараспев протянул он. - Брэд завел себе девчонку.

Мне стало досадно.

- А я думал, ты никогда не подслушиваешь, - сказал я.

- Завел себе девчонку! Завел себе девчонку!

Он разволновался и так и брызгал слюной.

- Хватит! - заорал я. - Заткнись, не то я тебе шею сверну!

Он понял, что я не шучу, и замолчал.

14

Я проснулся. Вокруг была ночь - серебро и густая синева. Что меня разбудило? Я лежал на спине, надо мной мерцали частые звезды. Голова была ясная. Я хорошо помнил, где нахожусь. Не пришлось ощупью, наугад возвращаться к действительности. Неподалеку вполголоса журчала река; от костра, от медленно тлеющих ветвей тянуло дымком.

Что же меня разбудило? Лежу совсем тихо: если оно рядом, не надо ему знать, что я проснулся. То ли я чего-то боюсь, то ли жду чего-то. Но если и боюсь, то не слишком.

Медленно, осторожно поворачиваю голову - и вот она, луна: яркая, большая - кажется, до неё рукой подать, - всплывает над чахлыми деревцами, что растут по берегу реки.

Я лежу прямо на земле, на ровной, утоптанной площадке у костра.

Таппер с вечера забрался в шалаш, свернулся клубком, так что ноги не торчали наружу, как накануне. Если он все ещё там и спит, то без шума, из шалаша не доносится ни звука.

Слегка повернув голову, я замер и насторожился: не слышны ли чьи-то крадущиеся шаги? Но нет, все тихо. Сажусь.

Залитый лунным светом склон холма упирается верхним краем в темно-синее небо - это сама красота парит в тишине, хрупкая, невесомая... даже страшно за нее: вымолвишь слово, сделаешь резкое движение - и все рассыплется - тишина, небо, серебряный откос, все разлетится тысячами осколков.