Повесть о моей жизни - Федор Кудрявцев

Рассчитываясь с гостем, официант, чтобы достать мелочь для сдачи или положить туда полученные монеты, резким движением закидывал правую руку назад, совал ее в разрез между фалдами фрака и так же быстро вытаскивал ее с горсточкой монет или без них. При виде этого профессионального движения мне всегда было смешно, так как было похоже, будто человек на виду у присутствующих почесал «это место». Бумажные деньги кельнеры в эти сумки не клали, а держали их хорошо расправленными в бумажнике в боковом кармане фрака.

Еще я обратил внимание на то, что в Карлсбаде при каждом ресторане имелось небольшое помещение со входом откуда-то со двора или со стороны, с длинным, без скатерти, хорошо вымытым столом, где можно было недорого поесть человеку, чей костюм и карман не позволяли ему заходить в ресторан и сидеть среди чистой публики. Вероятно, здесь подавали вчерашние кушанья или сделанные из дешевых продуктов не самого лучшего сорта. Наиболее популярным блюдом в таких столовых был гуляш с горячим отварным картофелем.

В нашем ресторане получались по подписке австрийские газеты «Lokal-anzeitung», «Wiener Freie Presse», «Industriezeitung» и местная «Kurliste». В последней печатались сведения обо всех прибывающих в город на курортное лечение с указанием фамилии, имени, откуда приехал и где поселился. В этих списках я нередко встречал и фамилии приезжавших из России лечиться на воды соотечественников. Конечно, большинство из них были состоятельные люди, но были и такие, которые останавливались в дешевых гостиницах или на частных квартирах.

К середине лета я уже хорошо освоился со своим положением и научился неплохо и бегло говорить по-немецки. В своих мечтах я видел себя вместе с Францем Лерлом во Франции, на Ривьере, в замечательном городе Ницце, куда мы собирались уехать с ним на зиму и где я хотел поучиться французскому языку, но грозные, потрясшие весь мир события нарушили мирную жизнь миллионов людей и принесли бездну горя, бед и лишений человечеству.

Начало первой мировой войны

28 июня в городе Сараеве в австрийской провинции Боснии местными патриотами-славянами были убиты австрийский наследник эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга княгиня Гогенберг.

Утром на другой день, когда об этом стало известно в Карлсбаде, на лицах людей появилась тревога. Некоторые австрийцы с возмущением ругали славян. Слышались обвинения в адрес Сербии. И хотя молодые террористы Гаврило Принцип и Неделько Чабринович были австрийскими под данными, Сербию обвиняли в их подстрекательстве. Австрия предъявила Сербии ультиматум, выполнение которого грозило последней потерей независимости. Россия, считавшая себя покровительницей славян, не хотела этого допустить и стала грозить Австрии. Союзница Австрии Германия давно рвалась к захвату новых земель и готовилась к войне. Повод для ее развязывания был как нельзя лучше. И вот между германским кайзером Вильгельмом Вторым и русским царем Николаем Вторым началась оживленная переписка. Оба Вторые были в каком-то близком родстве и называли друг друга в письмах «дорогой брат». Тот и другой лицемерно старались показать свое стремление к миру, а в это же самое время спешно проводили в своих странах всеобщую мобилизацию. А Австрия за это время успела уже напасть на Сербию и вторгнуться на ее территорию. На улицах Карлсбада появились военные в полевой форме. В газетах стали печататься сообщения о блистательных победах австро-венгерской армии над сербами.

Многие австрийцы и иностранные гости курорта надеялись, что все ограничится победой Австро-Венгрии над Сербией и примерным ее наказанием за Франца Фердинанда, а Вильгельм с Николаем расцелуются и большой войны не будет. Но так не получилось. Вскорости войска двух «братцев» вступили в смертельную схватку между собой, а через несколько дней к России присоединились Англия и Франция и объявили войну Германии. Война стала мировой.

После покушения в Сараеве в Австро-Венгрии сразу началась мобилизация и были закрыты все границы. Поэтому кто пытался выехать из Карлсбада в Россию, сделать этого не мог.

Я продолжал работать у хозяина, ожидая первой возможности вернуться домой. Никакой враждебности ко мне никто не проявлял. Никто из служащих ресторана не был еще мобилизован в армию. Но мне приходилось слышать их тревожные высказывания: «Ах, только бы нам не пришлось воевать с Россией, Россия так велика!»

Однажды за столиком на веранде сидела компания из четырех-пяти офицеров в серой полевой форме. Они оживленно обсуждали перспективы войны. Вдруг один из них, знавший, что я русский, при моем приближении к их столику подал всем знак замолчать и прошептал:

— Тише, здесь русский!

Мне стало смешно оттого, что все сразу испуганно замолчали, и появилось гордое чувство, что меня, русского мальчишку, боятся эти находящиеся у себя дома австрийские офицеры.

В другой раз четверо штатских подозвали меня к своему столику и спросили, что такое «Народна одбрана». Я не знал и так и ответил.

— Да, он, конечно, не знает, — сказал один из них и больше меня ничего не спрашивали.

Шли бои на сербско-австрийском фронте, шли бои на русско-германском фронте. В Карлсбаде происходили шовинистические манифестации в поддержку войны. По улицам ходили толпы народа с черно-желтыми флагами, портретами дряхлого «КуК», то есть кайзера и короля Австро-Венгрии Франца Иосифа Габсбурга, и свирепомордого, с торчащими вверх к ушам острыми усами, в островерхой каске германского кайзера Вильгельма Гогенцоллерна. Раздавались воинственные крики и угрозы в адрес Сербии и Черногории, России, Англии и Франции. Рассказывали, что одна такая толпа разгромила кухню и избила повара-француза в отеле «Савой», выбила стекла еще в каком-то отеле, где какой-то иностранец сказал что-то оскорбительное для националистических чувств возбужденной толпы.

Забеспокоился за свой отель и мой хозяин Алоиз Лешнер, ведь и у него работал русский, то есть я, о чем оповещали афиши, расклеенные у веранды ресторана его гостиницы и в некоторых других людных местах. Поэтому хозяин быстренько убрал эти афиши. Францу Лерлу, с которым я приехал из Петербурга, он предложил пристроить меня, пока бушуют шовинистические страсти, куда-нибудь в другое место. Франц на несколько дней поехал в свой родной городок Теплу повидаться с матерью, братом и сестрой и договориться с ними насчет моего временного устройства у своей матери. Об этом плане он мне сначала ничего не сказал.

Утром того дня, когда Франц вернулся от родных, я увидел его в нашем служебном помещении плачущим.

— Франц, что случилось, о чем ты плачешь? — встревожился я.