Россия и Германия. Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера - Сергей Кремлев

ГЛАВА 4. Гитлер

В 1923 ГОДУ было основано русско-германское общество «Культура и техника». По сути, это был русско-германский филиал Союза германских инженеров — в то время самой большой и самой могущественной общественно-технической организации во всем мире. «Могущественная» — именно так определял значение этой организации Председатель Высшего Совета народного хозяйства Валериан Куйбышев в докладной записке Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) Сталину от 22 ноября 1928 года. Почетным председателем общества «Культура и техника» состоял, к слову, сам Альберт Эйнштейн. В том же 1923 году в Мюнхене провалился «пивной путч» 34-летнего немецкого политика австрийского происхождения Адольфа Гитлера. Шли годы… Укреплялись и расширялись советско-германские связи, хотя случались здесь и провалы по вине обеих сторон. Укреплялось — хотя тоже не без провалов — и влияние партии Гитлера — Национал-социалистской рабочей партии Германии (НСДАП). И еще никто — и сам Гитлер тоже — не знал тогда, что судьба этого резко выпирающего из числа других политических лидеров человека окажется тесно связанной с историческими судьбами и Германии, и России. Но то, что Германия и Россия связаны тесно и должны быть связаны тесно, было в 20-е годы понятно любому умному русскому и любому умному немцу. Граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау, германский посол в России, ставший им в 1922 году после заключения Рапалльского договора, осенью 1928 года умирал. После его смерти Эрнст фон Брокдорф-Ранцау, брат-близнец покойного, писал Чичерину: «Мой брат… призвал меня к своему ложу и просил сообщить Вам, народный комиссар, что… его последняя и твердая надежда — это надежда, что немецкий и русский народы могут совместно достичь желанной для них цели». А 14 января 1929 года Председатель Совета народных комиссаров СССР Алексей Иванович Рыков беседовал с новым послом Германии в СССР Гербертом фон Дирксеном. Дирксен приехал в Москву неделю назад, уже был принят Калининым, а теперь, встретившись с советским премьером, говорил ему:

— Я вижу свою задачу в укреплении советско-германских отношений и прошу в случае особой надобности, по отдельным важнейшим вопросам, обращаться лично к вам, господин председатель…

— Вы можете обращаться ко мне тогда, когда будете считать это необходимым, господин посол, — тут же заверил его Рыков. — Германия для нас страна специфическая уже в силу исторических причин. И поэтому наше сближение неизбежно, особенно в условиях действия Версальской системы… Дирксен понимающе кивнул:

— Да… Не успев обжиться в вашей столице, я уже был вовлечен в мероприятия Германской инженерной недели. И на приеме в нашем посольстве мы с господином Микояном как раз говорили об этом.

— Вот-вот, — подхватил Рыков. — Высокий уровень технической культуры Германии побуждает нас на нынешнем этапе нашего развития относиться с особым интересом к взаимоотношениям с вами. Причем экономика обуславливает и соответствующую политику.

— Что же, господин председатель, я уверен, что возможно дальнейшее и политическое наше сближение. И ПОЛИТИЧЕСКОЕ сближение двух стран — буржуазной Веймарской республики и пролетарского Советского Союза — было, надо сказать, в принципе вполне возможным. По сути, оно тогда означало бы не столько политическое партнерство (это-то как раз было маловероятным, если вообще невероятным), сколько отказ от участия во внешних союзах, направленных против одной из сторон. Германию бывшие победители все еще не желали принимать в некий новый «европейский концерт» как полноправного участника. Но ведь могло быть и так, что стремление англо-французов (а еще более Америки) иметь немцев в качестве дополнительного рычага своей антисоветской политики перевесило бы «версальскую» спесь… В 1925 году в Швейцарии, в Локарно, проходила конференция, которая как раз и обеспечивала Германии некоторое формальное «равноправие» среди других европейских держав, и как раз в силу того, что Англия (а значит и США) хотела обеспечить возможность создания такого блока против СССР, в котором участвовала бы и Веймарская Германия. Немцы тогда сумели вывернуться и на уничтожение «духа Рапалло» не пошли. Хотя объективно Локарно было именно против Рапалло и направлено. Более того, в 1926 году в Берлине был заключен советско-германский договор о ненападении и нейтралитете. Увы, несмотря на это, у идеи политического сближения — на базе твердого мирного сосуществования и невмешательства во внутренние дела друг друга — в обеих странах были не только сторонники, но и враги. 1 мая 1929 года, первого «московского» года Дирксена, перед германским послом, стоявшим на трибуне дипломатического корпуса, на первомайской демонстрации пронесли модель «империалистического» броненосца под германским флагом. Дирксен усмотрел в этом оскорбление Германии (да и был в том прав — если уж кому-то хотелось вывесить на модели чей-то конкретный флаг, то политически верным был тогда один вариант: британский «Юнион Джек»). Сразу после демонстрации Дирксен бросился на прием к заместителю наркома Карахану, но тот его не принял. Получалось странно: недавно сам Рыков выразил готовность принять в случае нужды германского посла без каких-либо проволочек, а тут немцу отказывал всего-то замнаркома. Лишь 3 мая все еще не успокоившегося Дирксена принял член коллегии НКИД Стомоняков.

— Я стыжусь за германо-советские отношения, господин Стомоняков! Зачем было доставлять радость нашим общим врагам?

— Господин посол! Вы сносились с товарищем Караханом, и я не могу предвосхищать его официальный ответ, — важно ответствовал Стомоняков. Потом выдержал паузу и продолжил:

— Могу высказать личное мнение… Я не был на Красной площади, но Первое мая у нас давно стало народным праздником, и шествие носит часто карнавальный характер.

— Такую модель за два часа не сделаешь, — запальчиво возразил Дирксен. — Ее готовили заранее, и можно было…

— Ну-ну, органы власти просто физически не в состоянии контролировать все плакаты, карикатуры и фигуры, которые каждая группа изготовляет по собственной инициативе и носит по городу. Стомоняков был подчеркнуто вежлив и разведя руками сказал:

— Я не вижу никакого издевательства над германским флагом в том факте, что на модели броненосца был маленький германский флаг.

— Но та колонна, которая несла броненосец, возглавляла все первомайское шествие! — опять не согласился Дирксен.

— Совершенно случайно… Без сомнения, совершенно случайно, — «успокоил» посла член коллегии. Дирксену поясняли, что, мол, на какой-то фабрике рабочие решили сделать модель броненосца, чтобы «посмеяться над патриотизмом германских социал-демократов». Уважаемый мой читатель! Я далек от мысли, что эта внешне «булавочная» провокация с «маленьким германским флагом» замышлялась на очень уж высоком уровне. Но и случайностью тут ничего не объяснишь… Первомайская демонстрация в Москве — не шествие в Новохоперске! И в этой мутной «капле воды» вся грязь бесперспективного коминтерновского подзуживания «пролетарской революции» в Германии выявлялась вполне отчетливо… ПРОЙДЕТ четыре года. Московский посол Германии Герберт фон Дирксен приедет весной 1933 года в Берлин для доклада новому рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру. Незадолго до этого — 23 марта — Гитлер выступил со своей знаменитой речью перед рейхстагом о внешней политике Третьего рейха, где тон в части отношений с СССР был вполне позитивным. И теперь Дирксен хотел уже при личной и конфиденциальной встрече с главой государства понять, что это — политическая фраза или реальный курс? Маленькая деталь: когда позднее тот же Дирксен будет назначен послом в Великобританию, Гитлер так и не найдет времени его принять, точнее — просто откажет в приеме. А вот Дирксена, действующего посла в СССР, он принял в точно назначенный день, хотя тот потом сетовал, что просидеть в приемной пришлось «почти час». Войдя в кабинет фюрера, Дирксен сразу же после взаимных приветствий начал докладывать. Гитлер слушал внимательно и благосклонно. Затем задал несколько вопросов. Дирксен ответил и задал вопрос сам:

— Господин рейхсканцлер, насколько мы должны там, в Москве, в своей повседневной работе руководствоваться идеями вашей речи 23 марта?

— Я был тогда вполне искренен, господин посол! И вполне готов поддерживать с Советским Союзом дружественные отношения, при условии, — тут Гитлер поморщился и закончил: — При условии, что русские не будут вмешиваться во внутренние дела Германии… Пройдет еще семь лет, и Гитлер отдаст приказ о подготовке плана превентивного нападения на СССР. Из трезвого сторонника дружественных отношений с Россией он начнет превращаться в безрассудного ее врага. И возможно поэтому мы так и не сделали никогда ни одной серьезной попытки разобраться самостоятельно (без аланов буллоков) — кем же был для Германии и кем мог стать для России этот немец австрийского происхождения? Из тысяч книг о Гитлере лишь считанные десятки можно считать заслуживающими серьезного внимания. А действительно основополагающих и того меньше. Это, во-первых, — единственная аутентичная, то есть полностью достоверная, книга самого Гитлера «Mein Karnpf». Далее книга, текст которой можно считать относительно аутентичным, — знаменитые «Застольные разговоры», чьей основой стали стенографические записи Генриха Гейма и Генри Пикера. Затем… Затем, в общем-то, всё! Если к уже упомянутому прибавить официальные стенографические отчеты о совещаниях с участием Гитлера; документы, им лично подписанные; тексты его речей и служебные записи типа «Военного дневника» генерала Гальдера, то безупречно достоверные источники этим, пожалуй, и исчерпываются. Почему? Да хотя бы потому, что лишь записанному, скажем, тем же Гальдером в текущем масштабе времени можно верить полностью. Но вряд ли так же безоговорочно можно верить написанному позднее уже мемуаристом Гальдером. Вот пример… Граф Клаус Шенк фон Штауффенберг знаменит тем, что в реальной истории именно он испортил новые брюки фюрера взрывом бомбы, принесенной в портфеле на оперативное совещание в растенбургское «Волчье логово» 20 июля 1944 года. Через многие годы престарелый Гальдер рассказывал о своих контактах со Штауффенбергом так: «Мы часами вновь и вновь анализировали возможность устранить этого изверга»… И когда же? Если верить Гальдеру — во второй половине 40-го и первой половине 41-го года… Что здесь правда? Ну, во-первых, то, что Штауффенберг и Гальдер, связанные личным знакомством, тогда действительно не раз встречались. Правда и то, что Гальдер был в конце 30-х недоволен «авантюризмом фюрера», как и почти весь старопрусский генералитет (впрочем, сам Гальдер был баварцем). Но после падения Польши и особенно после падения Парижа брюзжание временно прекратилось. Это — тоже факт. Все остальное конечно — ложь… Оказывается, и педантичным генштабистам хочется в глазах истории выглядеть припомаженными. То, что в своих заметках для доклада на совещании начальников высших штабов 13 декабря 1940 года генерал-полковник Гальдер писал: «Решение вопросов о гегемонии в Европе упирается в борьбу против России» — это факт. Он об этом и в дневнике писал. И этот факт никак не стыкуется с заявлением о том, что тогда же (!) Гальдер якобы величал фюрера «извергом»… Нет, тогда подобные выражения вряд ли употреблял даже горячий Штауффенберг. Тогда, когда рейх получил Европу не благодаря генералитету, а вопреки его сопротивлению замыслам Гитлера, майор и генерал-полковник наверняка обсуждали не более чем тревожащие туманные перспективы развития событий. Гальдера Гитлер в 1942-м отстранил. Штауффенберга под полночь 20 июля 1944 года расстреляли при свете фар военного грузовика. Так что после войны, прошедшей в реальной истории, Гальдер мог беспрепятственно изображать из себя героя-антинациста. И не он один… Даже Вальтер Шелленберг в своих послевоенных мемуарах дал такой литературный портрет своего бывшего фюрера, что хоть в «Правде» публикуй! ПОЭТОМУ, дорогой мой читатель, не мешает нам хоть немного поразмыслить над массивом документальных и псевдодокументальных источников. Относительно достоверная часть их — это немногочисленные мемуары тех, кто действительно хорошо, на протяжении многих лет знал Гитлера в различных ситуациях, разной обстановке и… И немаловажное обстоятельство, не пытается делать из фюрера мелкого неврастеника или исчадие ада. А таких, надо сказать, оказалось очень мало. Почти все приближенные или близко стоявшие «прозрели». Или «вспоминают» такие пикантности, которые могут быть неплохо оплачены (да и были неплохо оплачены) англосаксами. Понять их можно — как-никак, а им-то надо было «денацифицироваться» в обязательном порядке. Но чем лучше мы их поймем, тем меньше у нас будет к ним доверия как к свидетелям. Чисто шкурный (или скажем мягче — меркантильный) интерес мог серьезно влиять даже на таких отдельно стоящих мемуаристов, как Иоахим фон Риббентроп. Свои мемуары он писал уже в Нюрнбергской тюрьме, будучи почти уверенным в смертном приговоре. Что оставалось? С одной стороны, гросс-дипломату фюрера конечно хотелось обеспечить какой-то доход будущей вдове — Аннелиз фон Риббентроп. Обеспечить, пусть даже таким косвенным образом, как написать мемуары, способные стать товаром. Хотелось ему, наверное, и хоть как-то обелить себя перед историей. Не могли не точить и мыслишки: «А вдруг удастся спастись? Но как?»… Расчетливый дипломат понимал, что подольститься к русским невозможно при любых условиях, а вот к союзникам — можно. И антисоветизм — достаточно умеренный, потому что палку перегибать было нельзя, оказывался тут нелишним. Не отсюда ли «свидетельства» Риббентропа о том, что Гитлер сатанел от одного слова «Россия»? Ведь если так, то и вины Риббентропа за, скажем, срыв советско-германского пакта нет — все было запрограммировано позицией фюрера. Не оттуда ли и затушевывание антиеврейских воззрений шефа? И уж наверняка оттуда исключительные славословия в адрес английского Острова, которые Риббентроп вкладывает в уста Гитлера… И тут больше веришь позднейшей пометке вдовы Риббентропа, сообщающей, что опубликование внешнеполитической главы «Майн Кампф» Гитлер считал своей крупнейшей ошибкой. А известна-то эта глава прежде всего своей апологией похода на Восток! Зато ценна своей несомненной точностью высокая общая личностная оценка Гитлера Риббентропом. Во-первых, она сделана в условиях, когда было выгоднее максимально очернить и принизить бывшего шефа. А у Риббентропа мы видим обратное. Во-вторых, ее давал человек на излете жизненного пути, богатого долгими встречами практически со всеми основными лицами тогдашнего мирового политического процесса — кроме разве что Рузвельта… То есть сравнивать было с чем и с кем… И тут перед смертью Риббентроп душой не покривил. На это оказались способными далеко не все. Даже любимец Гитлера Шпеер сумел «денацифицироваться» на славу… И в своих мемуарах он порой просто клевещет на шефа, например, отказывая ему в чувстве юмора. Однако и в воспоминаниях Шпеера то и дело проскальзывает подлинная интонация. И она доказывает, что подлинный Гитлер совсем не походил на плоские, безликие и дурно пахнущие ассенизационные поля орошения. Скорее его можно сравнить с горным массивом, где есть и живописные долины, и опасные осыпи, и мрачные ущелья… Причем таким «массивом», через который было сложно, однако возможно проложить тоннели, ведущие в прямо противоположных направлениях. Так что и Шпееру можно верить часто. Хотя ему тоже выгодно выпятить, скажем, свою роль «спасителя Германии» от якобы обуявшей фюрера страсти к тотальному разрушению экономики рейха… Шпеер настойчиво подчеркивает, что Гитлер, мол, приказывал взорвать всю Германию к черту, а Шпеер, мол, такие директивы саботировал. Хотя тотально разрушали Германию союзники, причем, в основном, города, а не заводы. Только за март 1945 года англоамериканской авиацией на Германию было сброшено более 200 тысяч (!!) тонн бомбового груза. Десять Хиросим! И все это — почему-то — хребет военной экономике рейха не сломало. Есть очень нестандартная книга американца Ричарда Сэсюли с названием «ИГ Фарбен», на которую я еще буду ссылаться. Экономист и журналист, Сэсюли имел после войны редкую возможность знакомства и с архивами рейха, и с его экономикой. Так вот, он писал, что при условии обеспечения топливом, материалами, ремонтом и транспортом, экономика могла бы работать почти на 90 процентов своей максимальной мощности. «Но может, — возразит читатель, — как раз благодаря Шпееру, который сохранял заводы вопреки воле фюрера?»… Как сказать… Ричард Сэсюли в поверженной Германии видел иное: «На лужайке в баварском лесу стоит недостроенное здание со сводчатой крышей в длину около 800 м, в ширину у основания больше 90 м, а в высоту более 30 м. Оно предназначалось для самолетостроительного завода фирмы «Мессершмидт»… Завод заглублялся в землю, толщина купола составляла 6 метров. И это строительство, начатое лишь в августе 44-го, рейх продолжал до середины апреля 45-го, когда в эту зону вошли Штаты. Так что, похоже, слишком многое валил Шпеер со своей больной головы на мертвую голову фюрера, включая рассказы Шпеера о приказах тотального бессмысленного уничтожения. Благо Гитлеру было уже все равно, а Шпееру надо было уходить от петли… Кроме прочего, его утверждения явно расходятся с идеями завещания Гитлера, подлинность которого не оспаривается и в котором Гитлер не проклинает германский народ, а ориентирует его на продолжение «дальнейшей битвы нации» и «продолжение строительства национал-социалистического государства». Не настолько глуп был Гитлер, чтобы не понимать, что без заводов и экономической инфраструктуры не повоюешь, да и не построишь ничего путного. Так что вряд ли он бездумно приказывал все к чертовой матери взрывать, взрывать и взрывать… Бывают случаи и посерьезнее. Скажем, вопрос непростой, как нам относиться к оценке Гитлера знаменитым Германом Раушнингом? Последний назвал фюрера «зверем из бездны»… Но сам Раушнинг своей биографией дает основания для особо пристального расследования его добросовестности и правдивости. Слишком уж противоречива эта биография на разных своих этапах. Однако за внешней ее нелогичностью можно усмотреть и некую занятную логику. Заданную, возможно, отнюдь не только самим Раушнингом. Когда Раушнинг в 1932 году вдруг вступил в НСДАП, ему исполнилось сорок пять лет. За плечами у выходца из старинного юнкерского рода остались учеба в кадетских корпусах, мировая война, лейтенантские погоны, ранение, занятия музыкой и историей. Итак, человек образованный, респектабельный, талантливый и способный к трезвой мысли. Отнюдь не мятущийся по-юношески. Да и куда уж, вроде бы, метаться? Не мальчик. Гитлеру было на два года меньше. Раушнинг быстро становится одним из ближайших (!) советников вождя и в том же году назначается им президентом данцигского сената. Ушедший в политику по уши, он с идеями «Библии партии» — «Майн Кампф» был, конечно, знаком. Значит, знал и то, как вождь партии относится к буржуазному парламентаризму, к еврейству и к остальному прочему. Позднее он заявлял: «То, чего, собственно, хочет Гитлер, в «Майн Кампф» не содержится». А вот Геббельс говорил обратное. Но опровергает Раушнинга не он, а сам текст «Майн Кампф»… (Если что и могло измениться по сравнению с идеями 23-го года, так это взгляды Гитлера на Россию, что и произошло в рациональной версии его эпопеи, которую я намерен рассказать позднее). Данцигский региональный фюрер пошел в ногу с гросс-фюрером, еще когда мордатый зверообразный Рем был кумиром полукриминальных штурмовиков. И шел рядом после поджога рейхстага, после «Ночи длинных ножей», кроваво убравшей из политики Рема и его сторонников. Однако в 36-м году Раушнинг — этот уже очень видный нацист — вдруг резко рвет с нацизмом. И через Швейцарию эмигрирует в Англию. Три года почему-то молчит. Потом спешно пишет одну «разоблачительную» книгу за другой в течение трех лет. Потом вдруг (опять «вдруг»!) уходит в тень, а с 48-го года в штате Орегон занимается почему-то фермерством. Занятие для бывшего главы Германского культурного общества в Польше как раз подходящее. Итак, еще одна странная на первый взгляд фигура, странная судьба. Что интересно… За первые три года своей эмиграции Раушнинг не сделал никаких «разоблачений». Медленно писал? Нет! Начиная с 1939 года, выпускает сразу пять книг. В первой, «Революции нигилизма», пугает Запад перспективой союза Гитлера и Сталина. Намек очевиден — Западу надо поскорее договориться с Гитлером самому. Но Сталин, насмотревшись на третьесортных посланцев Запада — всяких там отставных и полуотставных драксов и думенков, которых Запад, явно издеваясь, отправлял в Москву на переговоры, заведомо обреченные Западом же на провал, — переигрывает англо-французов и действительно заключает пакт с Германией. Начинается мировая война. И начинаются «разоблачения» практически молчавшего до этого Раушнинга. Спрашивается, почему же он молчал так долго? Ведь в его руках были, как уверял он сам, аутентичные записи мыслей фюрера еще с 1933- 34 годов! И они, похоже, действительно-таки были, но… Но что сделали литературные таланты Раушнинга на их основе? Нечто такое, что при внешне негативном описании личности Гитлера могло стать идейной основой для любой политики Запада по отношению к фюреру — как лояльной, так и репрессивной. И выходит, что книги Раушнинга — не столько документальные свидетельства, сколько политические памфлеты, где главное — выполнение социального заказа каких-то влиятельных сил. О природе этих сил сегодня можно лишь гадать, но возможно, ключом к этой загадке может быть то, как Раушинг, прекрасно осведомленный о крайнем антиеврействе Гитлера, однако добровольно вступивший в его партию, оценивает роль еврейства спустя несколько лет после ухода от фюрера: «Еврейский интеллект сыграл огромную роль в процессе освобождения человеческого духа, приложил все усилия, чтобы этот процесс развивался в дальнейшем»… Мог ли быть искренним в подобных мыслях образованный, культурный человек? А какова же тогда, спрашивается, роль Аристотеля и Демокрита, Сократа и Лукреция, Эразма Роттердамского, Томаса Мора, плеяды итальянцев Ренессанса, Лютера, Рабле, Монтеня, Коперника, Яна Гуса, Вольтера? Кого в этот круг могут делегировать евреи на равных? Спинозу? Так ведь и он был духовным детищем Джордано Бруно и Бэкона, а еврейская община Амстердама подвергла его «великому отлучению» и из себя исторгла! Маркса? Но никто не сказал о еврействе как общественном явлении более убийственных слов, чем Карл Маркс. Итак, при положительной (и, безусловно, заслуженной) оценке еврейского вклада в мировую культуру Раушнинг не стеснялся чрезмерного захваливания. При оценке же Гитлера он использовал только черные, адского оттенка тона. Учитывая это, Раушнинга нельзя отвергать как свидетеля, но бездумно доверяться ему тоже не стоит. А ведь он обычно считается чуть ли не основной ударной силой идейного обвинения Гитлера! ВСЕ «биографы» Гитлера опираются на рассказы о его молодости двух бывших приятелей: Густля Кубичека и Райнхольда Ханиша. Из того, что говорит Кубичек, виден застенчивый, но вполне нормальный человек, ощущающий себя, между прочим, нормальным и в сексуальном отношении. Ханиш вызывает доверия значительно меньше… Он то и дело явно сочиняет. А «биографы» почти все как один обнаруживают полную аналитическую беспомощность (или наоборот — виртуозные способности к передергиванию), дружно повторяют друг друга, а — в конечном счете — все тех же Кубичека и Ханиша. За рамки этих полумифических свидетелей никто даже не пытается выйти, но если посмотреть на позднейший путь Гитлера, на его резервы свободного времени в дальнейшем, то становится понятным, что именно в Вене Гитлер много занимался самообразованием, и именно это слово может быть ключевым к годам его юности. Когда началась война, ему было 25 лет. В окопах «универ-ситеты»-то проходят, но очень уж своеобразные. Потом он почти сразу ушел в практическую политику, и опять было не до книг. А знал Гитлер очень много, и именно в стиле классического талантливого самоучки, который отдает самообразованию все силы ума и сердца и все свободное время. При этом разрозненные, не подробные, не «коммерческие» воспоминания, включая воспоминания фронтовых товарищей, не расходятся в общей психологической обрисовке личности: скромный, отзывчивый, уживчивый, смелый, обладающий развитым чувством товарищества и юмора. Но это — оценки беглые, не «нормативные», какими считаются труды Раушнинга… А ВОТ еще один «базисный» мемуарист — громадный «Путци» — «Малыш» («putzig» — по-немецки еще и «забавный, смешной») Ханфштенгль, бывший рядом с Гитлером полтора десятка лет с начала 20-х годов до весны 37-го. Пример Эрнста Франца Зедгвика Ханфштенгля настолько интересен и любопытен, что именно на нем стоит остановиться подробнее и всерьез… Ведь и в судьбе «Путци» — странность на странности. Но нет ли и в его странностях неких заокеанских кавычек? «Путци», действительно, прекрасно знал Гитлера, однако считалось, что в его ближайшем окружении играл роль скорее развеселого светского баловня с разнообразными, вплоть до музыкального и шутовского, талантами. Он был на шесть лет старше Геринга, на семь — Гесса, на десять — Геббельса, на тринадцать — Гиммлера и Бормана, на семнадцать — Гейдриха и пусть лишь на два года, но старше и самого Гитлера. Тем не менее, в этом кругу, где все, кроме фюрера, были людьми гораздо более молодыми, менее образованными и, между прочим, более низкими, чем «Путци» (почти двухметрового роста), Ханфштенгль так и не приобрел ни серьезной репутации, ни по-настоящему серьезного положения. А он был с Гитлером в такие времена, когда тот же Раушнинг — человек помоложе «Путци», в полгода достиг немалых высот (это даже вызвало ворчание «старой гвардии»)! Почему же не задалось у «Путци»? В чем дело? Ведь Ханфштенгль был далеко не так прост, как казался… Родившись в Мюнхене в семье состоятельного антиквара и американки, натурализовавшейся в Германии, он в восемнадцать лет отправился на учебу почему-то в Гарвардский университет. Объясняли это тем, что ему-де предстояло управлять американской ветвью семейного бизнеса на 5-й авеню в Нью-Йорке. Если учесть, что торговать Эрнст собирался не мылом или крахмальными воротничками, а картинами и антиквариатом, то выбор Америки в качестве места учебы выглядел более чем странно. Под боком Мюнхен с его старой Пинакотекой, Италия, Лувр, голландские галереи, Лондон, а молодой гигант едет учиться в страну, где Джоконду отлично знают лишь потому, что ее улыбка удачно способствует рекламе товаров… Впрочем, может как раз для заблаговременного освоения подобного «художественно-коммерческого» опыта наш верзила и выбрал образование в Новом Свете? Если так, то на этом поприще он особо не преуспел. Так или иначе, в 1909 году Гарвардский университет окончен. Но горячий, по его уверениям патриот, рвущийся «служить стране своих предков», на родину не спешит. И обладая пудовыми кулаками и железным здоровьем (доживет до 88 лет), всю Первую мировую войну проводит в Штатах. Гитлер в это время по собственной воле дышит спертым воздухом солдатского блиндажа, сотрясаемого близкими разрывами снарядов. Мировая война закончилась, и в 1921 году с красивой женой и годовалым сыном «блудный сын» вдруг возвращается в ту самую Германию, куда не торопился в годы ее процветания перед войной, но перебрался тогда, когда она лежала в развалинах и нищенствовала. Америка как раз отрыгивалась, поглощая сытнейший пирог баснословных военных доходов. Но может, семье будущего «Путци» от него не досталось даже крошки? Нет, судя по всему, что-то перепало! Во всяком случае деньги у него водились. Хотя и не совсем понятно, откуда они у него были — и немалые! Инфляция разорила отцовскую фирму, дела с разделом остатков состояния запутывались, но у Эрнста — открытый дом в Мюнхене, богатая усадьба в Уффинге и солидные суммы на руках. Далее история будущего пресс-секретаря НСДАП закручивается так, что остается или удивляться, или ухмыляться… Всмотримся, уважаемый читатель, в нее повнимательнее, и может быть, мы тогда поймем, кем был Ханфштенгль на самом деле. Итак, счастливый отец семейства с головой уходит в исследование о баварском короле-меценате Людвиге II (дела чуть ли не полувековой давности). Казалось бы, проблемы современности остаются за стенами уютного особняка. И вдруг (в жизни будущего мемуариста, автора книги «Гитлер: потерянные годы», таких странных «вдруг» и было уже, повторяю, в достатке, и еще больше будет!) голубоглазый брюнет Ханфштенгль увлекается голубоглазым (какое «совпадение»!) шатеном Гитлером. Да не просто там восторженно почитает, а вводит в мюнхенские салоны, дает тысячу долларов на покупку оборудования для партийной газеты «Фолькишер Беобахтер»… Это надо знать, что значила такая сумма в такой валюте в послеверсальской Германии 1922 года! Король Людвиг был прочно отставлен в сторону — если, правда, наш «Путци» вообще когда-либо им занимался в действительности… Теперь он — шеф пресс-службы НСДАП. Для аристократа-шалопая занятие и компания плохо объяснимые. Однако «Путци» полностью погружается в нее. Виртуозное исполнение Листа, затем — (опять «совпадение»!) обожаемого Гитлером Вагнера, и… И под бурную музыку великого автора «Валькирии» «Путци» идет по жизни с фюрером, и только с фюрером… Новый 1933 год на красивой вилле Ханфштенглей… Гитлер записывает в их семейный альбом: «Первый день нового года. Этот год принадлежит нам. Подтверждаю это письменно»… Но не прошло и трех с половиной лет, как любимец фюрера, вроде бы прошедший с ним горнило неудач и нелегкой борьбы, в период первых триумфов рейха вдруг спешно убегает за кордон… Маршрут? По очередному «совпадению» тот же, что и у Раушнинга — через Швейцарию в Лондон. Фантазии у «Путци» хватало, и позже он поведал миру историю своего побега настолько же путаную, насколько и захватывающую… Главной причиной в изображении «Путци» якобы стало желание Геринга (с которым беглец был годами на «ты») выбросить его, не угодившего Геббельсу, с парашютом над территорией испанских республиканцев. А уж проклятые «красные» должны были его почему-то обязательно сразу ликвидировать… После чего удовлетворенный Геббельс немедленно разразился бы потоком слез по поводу «героической смерти» ветерана движения… Далее биографы расходятся — то ли Ханфштенгля интернировали в Англию до войны (хотя Раушнинга вот никто не интернировал, и он строчил в Лондоне свои памфлеты), то ли в США после войны (хотя с чего уж тогда-то?). Достоверно одно. Во время войны Ханфштенгль был экспертом по нацизму в учреждении, главой которого был давний друг «Путци» по клубу и соученик по Гарварду. Учреждение называлось «Белый дом», а приятеля звали Франклин Делано Рузвельт. В возрасте 70 лет бывший «Путци» — «Малыш» вернулся в Мюнхен, получив назад «конфискованное» состояние и ту самую виллу «Хаус Тифланд», где он встречал с фюрером год, сделавший того канцлером. Так почему же жизнь Ханфштенгля напоминает сюжет плохого романа? Думаю, ответ мы может найти у самого героя этого «романа». Ведь если лжец лжет много, лжет увлеченно и много лет, то его самоконтроль неизбежно ослабевает. Если он страница за страницей «нарезает» историю для приготовления «салата» из правды и выдумки, то он иногда проговаривается. И в желании обеспечить видимость правдоподобия и откровенности иногда проговаривается опасно. Поэтому с писаных слов самого Ханфштенгля остается сообщить последнее. В далеком 1921 году его познакомил с нацистами через еще одного приятеля по Гарварду, советника посольства США в Берлине Роббинса, заместитель военного атташе посольства капитан Трумэн Смит. Но зачем надо было знакомить Смита с Ханфштенглем? По уверениям последнего, Смиту понадобилось, чтобы именно Эрнст, приехавший в Мюнхен за три (!) месяца до этого и после шестнадцатилетнего (!) отсутствия, познакомил капитана с военными чинами Баварии. Читатель! В раздавленной (именно благодаря США) Германии начала 20-х годов американские дипломаты чувствовали себя уверенней, чем дома за океаном. В Германии они были тогда не гостями, а хозяевами. И вот представь, читатель, эту картину! Военный дипломат мировой державы номер один в побежденной, бесправной и бессильной стране не находит более подходящей и влиятельной фигуры, и для чего?! А для того, чтобы договориться о встречах с военной элитой Баварии! Оказывается, во всей Германии не нашлось для этого лучшего посредника, чем скромный сын разорившегося антиквара! Человек глубоко штатский, известный лишь ростом, смехом, и говорящий по-английски лучше, чем по-немецки!! И вот этот-то даже не без году неделя, а всего лишь «трехмесячный» мюнхенец вводит капитана Трумэна в круг, где тот встречается с наследником баварского трона Рупрехтом Виттельсбахом, генералом Людендорфом, будущим правителем Баварии Густавом фон Каром, графом Гуго Лерхенфельдом… Удивительно? Необъяснимо?!! Да, пожалуй. Но — не очень… Капитан Трумэн Смит был, как водится, помощником военного атташе для виду, а работал в военной разведке. Вряд ли можно сомневаться с учетом только что сказанного, что не был чужд этого ведомства и Ханфштенгль («Хэнфи» — как его прозвали в Гарварде)… Так что есть все основания полагать, что всё это было блестяще задуманной операцией по внедрению «Хэнфи» в окружение крайних немецких националистов. Она успешно началась и успешно растянулась на долгие бурные годы. Впрочем, и место для «Хэнфи» было выбрано с умом — все время при начальстве, а ответственности — с гулькин нос. Репутация «шута» тут была отличной маской. Но, видно, вилась эта веревочка как раз до марта 37-го, после чего надо было срочно выдумывать истории в стиле «знаменитого сыщика» Ната Пинкертона. Что ж, и так срок был отслужен немалый… Не то что Раушнинг! Тот оказался слабее, и столько лет «при Гитлере» не протянул… В 37-м году Гитлеру совершенно ни к чему было ссориться с джентльменами из-за океана. Да и с чего было гласно признавать, что, похоже, столько лет через плечо фюрера в его секреты заглядывало недреманное око Дяди Сэма? Пока партия шла к власти, это, пожалуй, даже помогало. Но теперь, когда начинались действительно серьезные дела, когда предстояло воплотить в действия деликатные замыслы? Теперь «Путци» — «Хэнфи» становился лишним. Очевидно поэтому и пошли в ход истории о парашютах. «Поймались» на них многие, в том числе и Шпеер, простодушно поведавший казус с «Путци» — «Хэнфи» в своих собственных мемуарах… А ведь это со слов «Путци» тысячи авторов рассказывают о Гитлере, якобы валяющемся в ногах у жены «Путци», о «скандалах» в НСДАП после провала путча 1923 года, об «убийстве» любимой племянницы (и не только, возможно, племянницы) Гитлера Гели Раубаль, якобы санкционированном Гитлером, и о многом-многом другом… Как-никак, Ханфштенгль — многолетний руководитель пресс-службы руководства партии, организатор предвыборных кампаний Гитлера. Фюрер после неудачи с путчем прятался в его доме! И очень часто именно этого бывшего пресс-секретаря берут в основные свидетели… До чего уж, скажем, измусолено «признание» Евы Браун: «Как женщине мне от Гитлера никакого толку». А ведь редакция «признания» принадлежит тоже «Путци»… Между прочим, известный исследователь проблемы Гитлера, поляк Мариан Подковиньский, считает мемуары Ханфштенгля вообще единственным достоверным документом о жизни фюрера того периода… Да, ничего не скажешь — оценка явно «заслуженная»… И РАУШНИНГ, и Ханфштенгль, и еще один бывший пресс-секретарь НСДАП — Отто Дитрих, несомненными литературными талантами обладали, а Гитлера знали близко. Этого у них не отнимешь. И уже поэтому в написанном ими немало достоверных сведений, правдивой реконструкции слов и взглядов Гитлера. Но уже в силу своих биографий и личностных качеств они не могут быть правдивыми в целом. Они обязательно должны лгать. И они лгали, перемешивая Правду с удобными им или их заказчикам ловким вымыслом, прямой клеветой или шулерской подменой фактов, ситуаций, высказываний, идей. Явно не уступал им и Шелленберг и иже с н