Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов

Наташа тут же, пока Борисков одевался и завязывал галстук, посмотрела запись кардиографа и сказала: "Только одна экстрасистола попалась, желудочковая. Я думаю, тебе надо сделать пробу с нагрузкой и суточный мониторинг. Если не хочешь, чтобы здесь знали, сходи-ка к Саше Столову – на кафедру кардиологии, он сейчас там доцент… Телефон его дать? Но не мобильный – мобильного нет". – "Давай". – "Кардиограмму возьми с собой – покажешь ему". Борисков сунул бумажку в карман. "Да. Еще возьми это, – протянула коробочку с таблетками, – хороший бета-блокатор, если будут частые экстрасистолы – прими! Если нет – лучше подожди результатов мониторинга". Опять в кармане завибрировал мобильник. "Але?.. Сейчас буду!" Незаменимый. Да, как помрешь, тут же и заменят. Незаменимых людей нет. Сталин умер. Брежнев умер (казалось уже, что он был всегда) – тут же и заменили. Профессорша та хоть не мучалась – умерла сразу.

Борисков стал вспоминать этого Столова. В лицо абсолютно его не помнил. По выпускному альбому, что ли посмотреть? Из стройотряда ребят еще как-то помнил. Один как-то позвонил: "Помнишь Казахстан, Зерендинский район?" Столов, тоже вроде ездил в тот год в стройотряд, но в другой – в Мурманск. Что-то такое смутно припомнилось. Кстати, тут Борисков вспомнил, у Наташи в девичестве была хорошая фамилия – Соловьева. Потом она поменяла ее на безликую фамилию мужа – Акулинич. Муж ее был, кажется, из поляков, и у него даже родственники были в Польше – кажется, во Вроцлаве. Откуда-то Борисков это знал. Может быть, она сама ему рассказывала.

Выйдя ЭКГ-кабинета Борисков по дороге заглянул в сестринскую – там медсестры наскоро пили чай. Одна из них вообще была беременная уже на позднем сроке, и поэтому немного не в себе и постоянно что-то ела. Непременно что-то жевала. Уже и мозгами явно тормозила, впрочем, особенно ее работой и не загружали. Целый день писала бумажки и ела. Впрочем, характер ее изменился в лучшую сторону, она потеряла обычную свою склочность и въедливость. Ей было уже все равно, она ни во что уже не вникала. Сидела и ела. Ела и сидела.

Сейчас медсестры и врачи редко вместе пьют чай на дежурстве, раньше по молодости лет – было часто, особенно на дежурстве. Было что-то типа своеобразной молодежной тусовки. Обсуждались все новости. По юности вместе и спать могли лечь. Семен Марков, с которым Борисков учился в ординатуре, рассказывал, как он однажды подежурил. И вот лежат они с медсестрой на кровати за шкафом в ординаторской, занимаются этим самым делом. Короче, все уже на самом пике. Он сверху, она – внизу. А там специально было зеркало приделано на стене над кроватью, чтобы, когда лежишь, было видно, кто заглядывает, чтоб не вставать. И от входа, получается, тоже чуть видно, что там за шкафом. Он случайно перевел взгляд на зеркало и вдруг увидел там выпученные глаза строгой заведующей отделением Марии Павловны, которая неизвестно с чего вдруг оказалась в отделении в десять вечера. И получилось, что встретился глазами с ней через зеркало. Она дверь тут же и захлопнула. Сема подумал, что же будет потом, но ничего не было. Медсестричка Света, конечно, боялась, чтобы Мария Павловна, самое главное, мужу не стукнула. Хотя Мария Павловна могла ее и не видеть – та как раз была под Семеном, но уж явно догадалась. Борисков помнил эту Свету – это была очень сексуальная красивая блондинка с пышными формами. У него тогда свои были личные проблемы и он в чужие интимные дела не вникал. В другой раз Семен сокрушался утром после дежурства:

– Вот, блин, на месячные попал – все трусы в крови! Не мог удержаться. Что делать? Придется выкинуть, а то жена убьет! А купишь новые – тут же привяжется. Надо где-то купить точно такие же. Она все замечает! Однажды пришел, а трусы одеты на изнанку – тут же такого говна навалила, насилу отбрехался – сказал, что ходил в душ на работе! Был отлучен от тела на неделю.

Теперь Сема работал заведующим каким-то там отделением в больнице Мечникова. Борисков уже давно с ним лично не общался. С год назад Сема позвонил по каким-то своим делам, спросил:

– Как на работе?

Что было ему ответить: каждый день одно и то же. Поступление и выписка. И у него было то же самое. Но он не унывал.

В ординаторской один клинический ординатор, недавно проходивший практику по кардиологии, порассказал всяких ужасов, которых там насмотрелся и наслушался. Например, может быть безболевая форма стенокардии. Только на мониторе ее и можно обнаружить. Можешь так ходить, ходить, а потом внезапно помереть.

Жизляй и здесь всунулся:

– Тут пришел один спортсмен тридцати пяти лет просто проверить здоровье, а оказалось, у него холестерин зашкаливает и атеросклероз сосудов сердца. Теперь ему назначили годами пить таблетки против холестерина и, конечно, соблюдать диету, а то, говорят, запросто можешь коней нарезать. Ведь они, спортсмены, всегда жрут жирную высококалорийную пищу, да еще вводят себе гормоны и инсулин для лучшего усвоения. У нас, когда я был в ординатуре, был такой профессор на кардиологии, так он курил просто безжалостно, а когда ему говорили, что это вредно, отвечал, что на легкие он понимает, как табак действует, но ведь не на сердце же! А сейчас оказалось, что даже одна выкуренная сигарета уже повреждает эндотелий сердечных сосудов. Всего лишь одна сигарета! – тут он сел на своего любимого конька. Ко всем курильщикам он обязательно цеплялся и долбал их, поскольку сам никогда не курил.

– И что тот профессор? – спросил какой-то клинорд.

– Он уже давно умер и, кстати, от инфаркта. Интересно, что сто лет назад это заболевание казалось казуистикой и встречалось очень редко. Для докторской диссертации в начале шестидесятых годов с трудом набрали сто пятьдесят случаев и еще на защите отметили, что, мол, как много наблюдений. Потом словно мор пошел. Может быть, пища сменилась? Говорят, что основная причина инфарктов стресс. Но, с другой стороны, во время блокады – куда уж больше стресс! – давление повышалось, а инфарктов не было. И вообще, сказать, что люди жили без стрессов в прошлом веке – было бы слишком сильно сказано. Наверное, все-таки виновата еда, изменение образа жизни. Эволюция человека продолжалась многие тысячи лет. И в принципе человек питался достаточно однообразно: ел то, что тут же и росло. Консервов тогда придумано не было, пищу далеко не возили. И вдруг вся эта цепочка