Уникальное подпространство - Абдухаким Фазылов

Фазылов Абдухаким

Уникальное подпространство

Абдухаким Фазылов

Уникальное подпространство

Фантастическая повесть

День тот с самого утра показался мне необычным, каким-то странным. Проснулся я с удивительно легким чувством на душе. Можно сказать, в хорошем настроении. Вообще-то легкость на душе и хорошее настроение сами по себе еще ни о чем таком странном не говорят. Ведь сколько людей каждый день просыпаются в подобном состоянии - нельзя и сосчитать. Но дело в том, что я-то никак не мог рассчитывать на такое пробуждение, особенно в эти дни. А эта дурацкая легкость на душе никоим образом не вписывалась в рамки душевного состояния, ставшего привычным в последние месяцы. И уж совсем ни в какие ворота не лезла откуда-то вкрадывавшаяся в сознание мысль, подкарауливавшая меня с утра. Она вертелась в голове, как навязчивая мелодия: сегодня должно случиться что-то хорошее. "Должен же когда-нибудь наступить конец всему этому безобразию",- шептал мне вкрадчивый голос... Но меня на подобные фокусы уже не купишь. Я-то уже давно понял, что конец таким безобразиям не приходит просто так, вдруг. В самом деле, не может ведь быть, чтобы вдруг вызвали меня в дирекцию, или, скажем, специально созвав для этого заседание Ученого совета, публично заявили - дескать, мы ошибались, виноваты перед тобой, тема твоя актуальная, по крайней мере не менее актуальная, чем наши темы, иди, продолжай работать, мы больше не будем ее закрывать. Нет, не может быть! Хотя бы по причине того, что столько умственной энергии потратили они, чтобы юридически правдоподобно оформить каждый свой шаг, мало того, еще и "научно обосновать" нерациональность и нецелесообразность всего, что я начинал в последнее время. Действительно, с чего им вдруг идти на попятную перед таким растяпой, каким я, наверное, предстаю перед их взорами. Тем более тогда, когда почти все, что ими задумано, уже благополучно воплощено в жизнь. Эти, казалось, трезвые рассуждения очень быстро вернули мне подавленно-мрачное настроение, во власти которого я пребывал последние месяцы. И по привычке этих безрадостных дней я с утра прямиком направился в свое убежище - библиотеку. Деваться мне больше было некуда - везде я чувствовал себя чужим, посторонним. Таким ощущением я был обязан поразительному чутью той части публики, которая существует как обязательная субстанция в организациях типа наших и которая, мгновенно реагируя на то, кто в данный момент "в струе", а кто "в опале", создает и надежно поддерживает вокруг него либо ореол славы, либо холодный вакуум, в зависимости от ситуации. В библиотеке же, углубившись в потрепанные недра старых журналов времен романтической эпохи "революционных переворотов в науке микромира", я пытался уйти от суеты будней. И сегодня, еще один раз выдержав полупрезрительный взгляд красотки библиотекарши (действительно, с какой стати ей тратить свое "драгоценное время" на меня, конченого человека?), я с кипой пожелтевших от времени "Успехов химии" направился в свое излюбленное местечко в дальнем углу читального зала. Через минуту меня уже захватили идеи, еретический квантовый дух которых с грохотом сокрушал тысячелетние устои классической химии. Так обычно я некоторое время блаженно парил в этой атмосфере, пока какой-нибудь случайный фактор из реальности не возвращал меня обратно в среду моих "успехов" в институте... Вначале все это кошмарное наваждение я принимал за обычную "полосу неудач". Действительно, покажите мне человека, который не испытывает время от времени отрезвляющего действия этих "полос". Они ведь, как некая профилактическая процедура, сбивают с нас спесь и гордыню, которыми мы периодически обрастаем, как полировка пылью, особенно когда дела наши идут более или менее успешно... "Полосы" имеют разную природу. Например, какая-нибудь непредвиденная объективная причина мешает выполнить очередное задание руководства, ты толком не можешь объяснить свою невиновность, а руководство, недолго думая, в спешке больно наказывает тебя. Окружение хотя и видит в этом элемент несправедливости, считает "экзекуцию" полезной для сбивания той же спеси. Когда подобные неприятности идут подряд в течение недолгого времени, образуя цепочку, то это и называют "полосой неудач". Справедливости ради надо признать, что часто наш брат сознательно или несознательно маскирует под этим понятием цепь своих собственных глупостей, промашек. Естественно, я считал тоже, что глупостей делать не способен и что все происходящее - самая обыкновенная "полоса неудач". Считал я так месяц, два, три. Но на четвертый даже до такого остолопа, как я, наконец, начало кое-что доходить... А по существу происходило вот что. Меня почему-то начали оттирать от науки. Вначале незаметно, исподтишка, потом все откровеннее, но при этом юридически почти безукоризненно. Поначалу я связывал это с моими недавними провалами в экспериментах по подбору катализаторов для последнего цикла реакций. Неудачи в химии я со временем преодолел, но неприятности продолжали прогрессировать самостоятельно, с прежним успехом. Под различными благовидными предлогами мне отказывали в штатных единицах, оборудовании, в рабочих площадях, вообще в любом начинании. Мало того, ловя малейшие мои промахи, лишали даже того скудного багажа, что оставался у меня с прежних времен. Я метался, как раненый зверь, ничего не понимая в происходящем. Хорошо что пришли на помощь умные люди (благо, почти везде таковые имеются). Они и растолковали мне что к чему. Дурак ты, говорили они, неужели не видишь, что дело не в твоих временных неудачах в химии, у кого их нет, разве что у тех, кто просто ничего не делает. Все дело в том, что ты давно уже сидишь у руководства в печенках. Спрашиваешь, почему? Да потому, что ты никак не хочешь вписываться в общую схему, предначертанную ими. Все порываешься двигаться своим путем. Опять не понимаешь? Тебе обязательно надо называть вещи своими именами? Слушай. Наше руководство считает, что если в науке и надо что-либо планировать, так это очередность представления "самым заслуживающим" возможности делать диссертации. Естественно, это у них называется "правильным и планомерным воспитанием научных кадров". А ты что делаешь? Решил, что раз ты научный сотрудник, тебе без всяких предварительных заслуг положено заниматься наукой! Так ты, чего доброго, можешь невзначай сделать хорошую работу, хуже того, можешь без очереди, без соответствующего на то благоволения и защититься. Этим ты отнимаешь душевный покой у прилежных очередников, а руководство лишаешь такого мощного рычага власти, как возможность по своему усмотрению управлять карьерой сотрудников. Надо отдать ему должное, оно вначале довольно тактично предупредило тебя об этом, устроив несколько неприятностей. А ты решил, что это "полоса невезений" и пуще прежнего начал усердствовать в науке. Поняв, что твоя бестолковость совершенно безнадежна, руководство, ясное дело, решило полностью нейтрализовать тебя в науке, что ты и имеешь на сегодняшний день. Спрашиваешь, что тебе теперь делать? Уйти из института, если не хочешь, чтобы тебя уволили по какой-либо причине. А причину найдут. Хотя бы "ввиду полной безрезультатности", которую ты обнаружишь через год при таком развитии событий. - Если так, я молчать не буду! Пожалуюсь на них в общественные организации, в Ученый совет, в конце концов! Пусть потом пеняют на себя! В ответ раздалось форменное ржание. - Неужели до тебя еще не дошло, что уникальность нашего института в том и заключается, что у нас общественные организации, ученый и прочие советы выполняют свои функции, мягко говоря, не так как им положено? Они служат всего лишь для придания видимой законности и, самое главное, коллегиальности делишкам руководства, а не для защиты интересов таких бедолаг, как ты. Конечно, в нашем обществе подобные искусственно созданные руководством порядки вряд ли смогут долго удержаться, как не удержался бы некий уродливый водяной столб, поднявшийся на тихой поверхности озера в силу стечения невероятнейших проявлений стихии. Но, поверь, этого времени вполне хватит на то, чтобы зарубить карьеру десятков таких, как ты... Так что, раз попал в такой переплет, уходи отсюда пока не поздно. Спрашиваешь, куда уйти? Ты что, с Луны свалился? Конечно, в вуз. Сейчас все "неудачники" в науке, такие, как ты, бегут именно туда. Что? Педагогический талант? Да не смеши ты людей. В анкете, которую тебе дадут заполнять, нет такой графы... Поняв свою беспомощность в борьбе за существование в институте, я подал документы сразу в несколько вузов и в ожидании их решения проводил свои безотрадные дни в библиотеке... После меланхолического застоя, во власти этих невеселых мыслей, я с трудом вернул себя к уравнениям квантовой химии. Статья, написанная, видимо, молодым и напористым автором, виртуозно владеющим математическим аппаратом только что построенной тогда квантовой теории, разбив в пух и прах ряд многовековых представлений о строении вещества (в те годы это было в порядке вещей), заканчивалась на середине странички хлесткими фразами, звучащими как реквием-приговор добиваемой тогда классической теории. А ниже, с пустой половины странички, на меня издевательски косился синий чертик - шайтан, нарисованный бытовавшей еще в те годы чернильной авторучкой. Рисунок был удивительно живым и, казалось, представлял собой портрет автора приведенных чуть выше "еретических" формул. Издевательская физиономия шайтана опять возвратила меня в суровую действительность. Уставившись на него, я начал погружаться в нерадостные мысли... И вдруг - о ужас! - длинный хвост шайтана, тянувшийся до правого нижнего угла страницы, слегка дрогнул и пришел в движение, негустая синяя шерсть на кончике распушилась. Потом встряхнулось тело и наконец ожило лицо, повторяя точь-в-точь заискивающе-льстивую улыбку нашего доктора наук Эшанходжаева, которую тот демонстрировал каждый раз, слушая очередную околесицу директора... Какой-то кошмар мультипликационный! Я в ужасе закрыл "Успехи химии". Что делать? Бросить журнал и бежать отсюда? Иначе, видать, дождусь, что однажды меня прямо из этих проклятых стен повезут в психиатрическую больницу. Нет для меня спокойной жизни в этом институте, даже в библиотеке. "Постой,- остановил я себя уже вставая,- не спеши. Давай разберемся с шайтаном. Был он все-таки или мне померещилось?" - во мне опять заговорил примитивно прямолинейный дух естествоиспытателя, пытающегося объяснить происходящее в рамках формальной научной логики. С журналом в руках я вышел из приятной прохлады читального зала в сорокаградусный зной институтского двора. Гнетущий туман, обволакивавший мое сознание в читальном зале, моментально рассеялся под жестокими лучами летнего солнца. Медленно шагая по раскаленному асфальту унылого двора, я осторожно открыл 21 страницу. Чертик улыбался. Как только я развернул журнал, он тут же правой рукой сделал движение, рассчитанное на то, чтобы прикрыть глаза от прямых лучей солнца, а левой, левой он сделал жест, явно адресованный мне. Ну нет! На сегодня с меня хватит! Только не хватало останавливать сотрудников и просить объяснить - живой этот рисунок или мне мерещится... Часов в десять вечера, немного отойдя от потрясения, дома, в своей маленькой комнате, при тусклом свете настольной лампы я опять раскрыл 21 страницу "Успехов химии". Чертик тотчас подмигнул мне. Этого мало раздался тонкий насмешливый голос: - Хватит прятаться, я же хочу помочь тебе. Я в курсе твоих "колоссальных успехов" в институте,- растягивая слово "колоссальных", он буквально растаял от блаженства. Потом, усмехнувшись, добавил:- Это ведь все наши козни. Тут я, невольно вовлекаясь в какую-то нелепую игру, как человек, которого вдруг осенило после долгих мучительных догадок о причине своих бед, набросился на него. - И после всего этого ты явился сюда поглумиться над своей жертвой? Вот сожгу сейчас эту библиографическую редкость вместе с тобой. Пусть потом увольняют из института по самой суровой статье! Шайтан переменился в лице. Он несколько скис, но все же довольно независимым тоном сказал: - Не кипятись, будь мужчиной, я уже ушел из группы, где занимаются твоим делом... Я тоже, как и ты, не в ладах с начальством... Видишь ли, оказывается, им не по душе мои выдумки, по вашему - идеи. - Какие еще идеи? Что ты морочишь мне голову? Шайтан опустил глаза. - Ты должен меня понять. Не обижайся... Эти идеи были... Короче, недавно я предложил план парочки изящных заворух, которые завершили бы твое дело в ближайшее время. Ну... чтобы ты тоже, наконец, начал мешать другим, стал бы переходить им дорогу, вставлять палки в колеса, пускать пыль в глаза и так далее. Сам понимаешь, чтобы все это освоить, ты должен был на себе испытать подобные штуки от других. Для этого все "удовольствия" последнего года мы устраивали тебе руками начальников и коллег... В общем, ты был уже почти готов. Еще парочка оплеух, и ты, окончательно созрев, начал бы действовать самостоятельно... - Мерзкая крыса! Ты еще пытаешься вести со мной какие-то переговоры. Кто мне вернет прошедший год? Эти бездарно и бестолково прожитые дни? За это время я не сделал ничего полезного, а если и научился чему-нибудь, то лишь изворотливости да подозрительности... - Ты пойми меня... Эта была моя работа. Против тебя лично я ничего не имел,- прервал меня шайтан.- Теперь я буду помогать тебе. - Будешь помогать?! Рассказывай кому-нибудь другому. Скорее всего, задумал очередную хитрость? Еще не было, чтобы кто-нибудь из вашего племени изменял своим. - Видишь ли, меня здорово обидели... Бесцеремонно, в самом корне зарубили мои лучшие идеи... Я их долго вынашивал, можно сказать, всю душу вложил... А на последнем заседании Малого Совета, где в числе других дел рассматривались мои предложения насчет очередных "ходов", посылаемых на твою бедную голову, начальство вдруг заявило, что боссы твоего института и без того кровно заинтересованы в этом деле и так усердствуют для его успешного завершения, что в дальнейший ход событий лучше не вмешиваться, дабы не испортить им чего-либо. Наоборот, мне было предписано внимательно наблюдать за приемами твоего Алима Акрамовича и его свиты, так как якобы у них есть чему поучиться... Это они, твои боссы, подпортили мне карьеру. Проведи я эти идеи в жизнь - мог бы спокойно баллотироваться на выборах в Большой Совет... - А что было бы со мной? - зло спросил я. - С тобой, с тобой...- его лицо медленно расплылось в блаженной улыбке, но он тут же взял себя в руки,- позволь не отвечать на этот вопрос. Ты же видишь, я сам хожу в пострадавших. Меня так обидели, что никого из своих видеть не хочу. Хорошо, что кто-то нарисовал эту оболочку. Она пришлась мне как раз впору... Короче, я убежал от своих... Мне вдруг стало жаль шайтана. Я почувствовал, что нас многое объединяет-в первую очередь общие неприятности. - Что же ты хочешь от меня? - Позволь находиться при тебе. Я могу пригодиться, - быстро ответил он. - В чем? - Буду помогать тебе в твоей борьбе. - Но я не собираюсь, да и не знаю, как надо бороться. Мне не одолеть мое руководство. Они ведь профессионалы. А ваши козни еще не подняли меня до уровня, чтобы отвечать им их же оружием. - Я буду делать только то, что ты пожелаешь. Мы будем мстить,- с готовностью ответил шайтан. - Нет уж, занимайся своими темными делишками сам, а меня оставь в покое. При твоих возможностях такой компаньон, как я, нужен тебе, как пятая нога собаке, - немного подумав, ответил я. - Понимаешь, я хотел, чтобы эти деятели из твоего института были наказаны именно твоими руками. Только так можно добиться настоящего возмездия. У вас же зачастую все происходит наоборот - злодеи терроризируют одних, а запоздалую расплату за это несут, как правило, перед другими, и тогда, когда эта расплата никого не трогает. При этом возмездие, согласись, обезличивается. Оно воспринимается чуть ли не как великомученичество и иногда даже возвеличивает наказанного в глазах несведущего окружения. Мне эта философия понравилась, но тут же змейкой мелькнула темная мысль. - Погоди. Допустим, накажешь ты моих гонителей. А что потом? Я ведь знаю, как поступали в таких случаях твои коллеги - Мефистофель, Хромой бес Маймун... - Ну что ты,- перебил меня шайтан,- в душах у меня недостатка нет. Для душ же твоих гонителей у меня давно готовы самые комфортабельные места,- И, потупив голову, с обидой добавил:- Я исключительно из-за принципа. Хочу доказать кое-кому из ваших, да и из наших тоже, что если даже твои боссы и перестали бояться бога, то перед шайтаном им еще придется потрепетать... Так я связался с могущественным единомышленником и решился на борьбу, о которой вчера еще и не помышлял... Мы договорились, что впредь шайтана я буду носить везде в нагрудном кармане, вырвав страничку с рисунком - ясно, не сам додумался до такой "крамолы". Опасаясь, как бы не вышло чего-нибудь непредвиденного (рискованных ситуаций я избегал), жестко ограничил сферу и характер действий шайтана. А сигналом для его вступления в игру будет поглаживание сложенной вчетверо странички. Как я начал догадываться в последнее время, козырным оружием моих "друзей" был непринужденный артистизм. Они с удивительно невинным или по-деловому озабоченным выражением лица и соответствующим тоном говорят совершенно противоположное тому, что у них в это время на уме. А их действительные помыслы претворяются в жизнь совершенно негласно, застигнув врасплох окружающих, притом именно тогда, когда эти бедолаги либо уже не успеют, либо не смогут предпринять что-нибудь в ответ по каким-то причинам. Каждый раз, когда директор Алим Акрамович или его правая рука - зам по научным вопросам Расул Сагдуллаевич, замыслив очередную операцию, ее исполнение "в знак особого доверия" поручали ничего не подозревавшему подчиненному, а иногда как бы для забавы и самой намеченной жертве, тот, как и было задумано, не только не подозревал ничего плохого - наоборот, с пылом ревностного исполнителя бросался в бой, будучи опьяненным подобным "высоким доверием". Потом, когда дело сделано и, как говорят, поезд ушел, ходи и доказывай, что ты оказался слепым орудием в руках у нечестных людей. Никто не поможет. Ведь все же было в рамках закона и, естественно, "правил игры"! Вот мы с шайтаном и договорились, что борьбу начнем с убийственных разоблачений. В нужный момент по моему знаку он проникнет прямо в недра мозга одного из моих "доброжелателей" или его подхалимов (ему это, оказывается, ничего не стоит) и заставит его говорить то, что у того на уме. Вот будет потеха!