Легенда о гетмане. Том I - Валерий Евтушенко

Ландскнехты сопротивлялись отчаянно, но у казаков был численный перевес. После получасового боя все наемники погибли, унеся с собой жизни более чем трех сотен казаков. Хотя в планы Кречовского первоначально не входило уничтожать немецкую пехоту, но в душе он был доволен — все сомнения как быть дальше отпали сами собой. Теперь у него не было иного выхода, как принять предложение Хмельницкого — с гибелью немецкой пехоты он сжег за собой все мосты…

За два дня до этих событий, сразу после того, как ему доложили о результатах сражения у Саксагани, Стефан Потоцкий снова собрал военный совет.

— Мы еще не знаем точно, где основные силы Хмельницкого, — с досадой говорил он, — а уже потеряли половину драгун и полк реестровых казаков.

— В том нет нашей вины, — не выдержал все более мрачневший Чарнецкий. — Мне говорили, что после первых же залпов большинство реестровых казаков побросали оружие и сдались в плен. Я всегда знал, что этому быдлу доверять нельзя.

Павел Сапега, соглашаясь с Чарнецким, молча кивнул головой.

Потоцкий задумчиво произнес:

— Может, мне и не пристало так говорить, но я все больше убеждаюсь, что пан польный гетман был прав, настаивая на том, чтобы выступить против Хмельницкого всеми силами. Но как нам сейчас поступить, когда наше войско сократилось почти на треть? У нас, как я понимаю, два возможных варианта: отойти назад к Крылеву, а затем соединиться с гетманами или пойти наперерез Хмельницкому…

— Принять первый вариант, — буркнул Чарнецкий, — это означает стать посмешищем для всей Речи Посполитой.

Поднялся молчавший до этого Шемберг:

— Отступить к Крылеву, действительно, еще возможно. Но как быть с реестровыми казаками, которые будут ждать нас у Каменного Затона. Бросить их на произвол судьбы? Так, они завтра же примкнут к Хмельницкому.

— Если уже этого не сделали, — тихо произнес Сапега. — Не случайно от них до сих пор нет никаких известий.

После долгих колебаний и выслушивания различных мнений было решено выступить навстречу основным силам запорожского войска.

3 мая, когда поляки, двигаясь по направлению к Черному шляху, подошли к небольшой речушке Желтые Воды, протекавшей в открытой безлесной степи, высланные вперед конные разведчики доложили о приближении войск Хмельницкого.

— Их не меньше трех-четырех тысяч и с ними татары, — сообщил старший разъезда, — но вот, сколько татар, сказать трудно. Во всяком случае, больше тысячи.

Остановившись в полутора милях от Желтых Вод, поляки приступили к обустройству лагеря. Место, где были разбиты палатки, по периметру обнесли глубоким рвом, насыпали высокий вал, на котором установили пушки. Многочисленный обоз оставался с тыльной стороны лагеря. Вокруг него также вырыли ров и возвели вал. Перед валами в предполье вырыли окопы и насыпали шанцы. К вечеру основная работа была выполнена. Высыпав на валы, поляки наблюдали, как за речкой казаки, установив возы в каре, сковывали их цепями. Несколько удальцов переправились вброд через мелкую речушку и приблизились к польскому лагерю, но были отогнаны ружейными выстрелами.

Внимательно наблюдавший за противником Потоцкий, обратился к окружавшим его командирам:

— А у Хмельницкого не так уж и много сил. Пехоты не более трех — четырех тысяч, даже с теми, кто перебежал к нему под Саксаганью. Ну, еще две-три тысячи татар. А нас вместе с реестровым войском, что плывет по Днепру, будет почти вдвое больше. Завтра дадим сражение, а потом решим, как быть дальше. Если Беллона будет к нам благосклонна, мы их разобьем и отсюда двинемся прямо на Сечь. В худшем же случае останемся обороняться в лагере и пошлем за подкреплением в гетманскую ставку.

4 мая с утра небо стало хмуриться, начал накрапывать дождь. Казацкий лагерь оставался на противоположном берегу, но за ночь он значительно приблизился к Желтым Водам.

В предполье у поляков уже выстроилась пехота, за ней стояли драгуны, в стороне на ровном пространстве разворачивал свою панцирную хоругвь полковник Чарнецкий.

— Есть ли известия от Барабаша и Кречовского? — обратился Потоцкий к Шембергу и, получив отрицательный ответ, удивленно спросил:

— Что происходит? Почему не возвращаются наши гонцы?

— Этому есть только два возможных объяснения, — ответил комиссар. — Либо по какой-то причине реестровое войско еще не доплыло до Затона, либо, что вероятнее, наши гонцы перехвачены бунтовщиками.

Потоцкий не ответил, молча кусая ус. В отсутствии реестровиков он не решался дать приказ начинать сражение. Смущало его и то, что в казацком лагере, мрачно темневшем на том берегу, не было заметно никакого движения, свидетельствовавшего бы о готовности к сражению.

Напряженное ожидание продолжалось. Дождь прекратился, выглянуло солнце, поднимаясь к зениту. Горячие солнечные лучи быстро высушили не успевшую пропитаться влагой землю.

К Потоцкому, стоявшему на валу, подлетел на вороном аргамаке Шемберг.

— Со стороны Днепра видно облако пыли, — крикнул он, осаживая коня. — Это приближается реестровое войско!

— Странно только, — негромко произнес Чарнецкий, — что облако распространяется очень быстро. Такое впечатление, будто движется конница. Но откуда у Барабаша с Кречовским могли взяться кони?

Этих его слов никто не слышал; все высыпали на валы, стали пристально всматриваться вдаль. Вскоре ни у кого не осталось сомнения — в виду польских окопов появилось реестровое войско. Казаки сидели на конях, стремительно приближаясь с левой стороны лагеря.

— Я вижу Кречовского, — радостно закричал Шемберг, — он скачет впереди. Это наши!

С валов раздались приветственные крики, возгласы: «Виват! Молодец Кречовский!».

Чарнецкий все больше хмурился.

— Если они будут продолжать двигаться таким курсом, — наконец не выдержал он, — то влетят прямо в лагерь Хмельницкого! Они что, ослепли?

Через несколько минут он закричал:

— На раны Иезуса, что это? Что они делают?

Несущаяся полным галопом конница с ходу врезалась в мелководную речушку, проскочила ее и, не снижая скорости, понеслась в распахнувшийся лагерь Хмельницкого, откуда до поляков донеслись громкие приветственные крики.

Только после этого в польском стане, наконец, поняли, что произошло. Радостное оживление сменилось унынием и разочарованием.

— Измена, — ломая руки, воскликнул молодой региментарь, — какая подлая измена!

— Кречовский изменил, реестровики нас предали, — повторял потрясенный Шемберг.

— Измена, — глухо произнес Чарнецкий, впившись глазами в лагерь запорожцев. Своим ястребиным зрением он разглядел, как Кречовский подскакал к расположенному в центре казацкого табора шатру, у которого стояла группа казацких предводителей. Спрыгнув с коня, Кречовский подошел к ним. Один из стоявший у шатра отделился от остальных и, подойдя к Кречовскому, обнял его.