Тесный путь. Рассказы для души - Ольга Леонидовна Рожнёва

Я очень обрадовалась, что меня сможет излечить такое простое лекарство и кое-как пробормотала:

— Мамочка, так у соседей есть корова. Попроси же у них для меня сыворотки!

— Нет, девочка, тебе нужна не та сыворотка. Противостолбнячная сыворотка.

Мама всплеснула руками:

— Да где же её взять?

— У врача есть сыворотка. В сейфе. Мало. Для начальства или каких-то важных больных. У меня нет ключа к сейфу.

Мама снова зарыдала. Медсестра смотрела на нас внимательно, а потом сказала:

— Несите девочку домой. Я приду к вам вечером.

И она не обманула: поздно вечером принесла мне противостолбнячную сыворотку, выкрав ключи от сейфа у Чабана. И потом приходила, ставила мне какие-то уколы. Всё делала молча, не разговаривая с нами.

И только в последний раз, когда я уже пошла на поправку, она заговорила с нами и сказала маме:

— Ваша Надя будет жить. Пусть живёт за себя и за мою дочку. Мою звали Светочкой. Она умерла от голода. Я отдавала ей от своей пайки, а она всё равно умерла. Угасла Светочка моя. Свет моей души угас. Я не могла допустить, чтобы ваша дочка тоже умерла. Не могла. Пускай меня судят, как хотят. Я не могла этого допустить. Живи, Наденька! За себя и за Светочку!

И ушла. Её потом действительно арестовали за хищение ценного лекарства и судили. Больше я никогда в жизни её не видела. Я даже не помню, как её звали и называли ли её по имени, просто говорили «беженка», «эвакуированная» или «медсестра».

А я вот живу — за себя и за её маленькую Светочку. Две жизни.

Потом поехала в райцентр, поступила в медучилище. Мама дала юбку и кофту бязевую. Стала учиться на вечернем и работать на консервном заводе. Купила ситцевое платье, потом накопила на отрез, и знакомая сшила мне платье из штапеля. Это была такая радость! Потом на рынке купила себе пальто — воротник собачий, подкладка изодрана.

После училища устроилась работать в госпиталь, приду — повешу пальто так, чтобы никто дыр не видел.

Потом мне от госпиталя — а я хорошо работала, старалась — дали однокомнатную квартиру. А ещё позже я счастливо вышла замуж и родила свою дочку. Но это уже совсем другая и ещё более радостная, счастливая история. А вы говорите: какие там радости?!

Николай Иванович молчал. Она посмотрела на своего попутчика и увидела, что он плачет. Смахнул слёзы тыльной стороной широкой мужской ладони и сказал медленно:

— Вы знаете, а у меня ведь тоже в жизни случалось много радостей. Как я мог забыть о них?! Сам не знаю… Я ведь раньше совсем не такой был! Я был очень добрый! Весёлый! Шутил, улыбался! Пока жена была жива, я часто песни пел. Просто так хожу — и пою… Господи, я был не такой как сейчас!

Надежда молчала. Потом легонько погладила попутчика по руке своей маленькой ладошкой:

— Я знаю. Вам просто очень одиноко. Не унывайте, не нужно… Вы ведь едете в гости?

Николай Иванович оживился:

— К дочери и внуку. Они — моё утешение. Редко видимся только. Спасибо вам, Надежда.

— За что, Николай Иванович?

— За вашу доброту. За ваш рассказ. Рассказ о радостях Надежды.

И они улыбнулись друг другу. И достали из пакета по жёлто-солнечному мандарину. А снег за окнами автобуса всё шёл и шёл, и чёрная дорога и темнеющие деревья становились белоснежными и первозданно-чистыми.

Даст тебе Господь по сердцу твоему

Мне захотелось записать эту историю далёкой юности, потому что, слушая её, я заново пережила чувство, знакомое каждому, кто рано или поздно приходит к Богу: чувство духовной весны. Это время духовного младенчества, такое яркое, полное чудес и ощущения присутствия Божия. Господь совсем рядом, Он так близок, как никогда.

Как мать близка младенцу и чутко слышит каждый его вздох, плач, младенческий лепет, тут же откликается на его призывный крик и утешает, ласкает, нежит. А чуть позже, когда младенец подрастёт, мать уже не спешит так же быстро брать его на руки: теперь сам сделай шажок, иди ко мне, малыш, ещё шаг, вот, молодец! И Господь всегда рядом, но ждёт, что духовный младенец по мере духовного роста постепенно научится ходить сам.

В минуты невзгод и скорбей, когда кажется, что Бог далеко и не слышит твои молитвы, нужно только вспомнить эту сладкую пору духовного младенчества и заново пережить: близ Господь призывающих Его.

Татьяна выросла в обычной семье: бабушки верующие, а родители воспитывались во времена безбожия. Папа у Тани из донских казаков, высокий, статный, и Таня в папу: и ростом вышла и осанкой, глаза голубые, русая коса до пояса. Умная, весёлая, жизнерадостная, любила танцевать, танцевала и в кружке и дома. Женихов хоть отбавляй, только не спешила она с замужеством.

Ещё с детства Таня часто размышляла: зачем люди живут и что там, за порогом жизни? В чём смысл бытия? Нечасто подобные вопросы волнуют молодых девушек больше, чем вопросы, какую обновку одеть на танцы или как понравиться обаятельному однокласснику.

В 1990 году Тане исполнилось двадцать два года, и она собиралась выйти замуж. К будущему жениху глубоких чувств не испытывала, но он был очень порядочным и достойным человеком, лучше всех остальных претендентов на руку и сердце девушки. Очень любил Таню.

Будучи неверующим, уважал веру своей избранницы и вместе с ней ездил в паломнические поездки по святым местам. Побывали они в Толгском монастыре. Там Таня молилась, купалась в святых источниках. Зовёт Сергея с собой окунуться, а он сердится, ворчит:

— И зачем это нужно?! Да я лучше дома в реку брошусь, чем в этот ледяной источник полезу! Какое странное желание — в ледяной воде купаться…

А мимо священник проходит и говорит ему негромко:

— Не мешай ей! Не нужно мешать человеку…

Приехали из монастыря, подали заявление в загс.

Пригласили на свадьбу гостей. И вот за месяц до свадьбы Таня захотела съездить помолиться преподобному Сергию Радонежскому в Троице-Сергиеву Лавру. И Сергей с ней, конечно, поехал. Приезжают в Лавру. Приложилась Таня к мощам святого и почувствовала такую радость, такую благодать, что век бы из этого места не уезжала. От мощей уходить не хочется, на литургии сердце поёт. А Сергею это всё в тягость, он ворчит:

— Да пойдём уже, сколько можно в храме стоять, давай лучше в кафе посидим или в кино сходим…

Услышал его ворчанье священник Лавры и слово в слово повторил толгского батюшку:

— Не мешай ей! Не