Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец

– Куда?

– Тшш! Сюда!

Юля быстро схватила его за запястье. Что-то щелкнуло. Прошло добрых несколько секунд, прежде чем он сообразил, что прикован наручниками к поручню вращающихся дверей торгового центра. И что Юля сейчас уйдет, а он будет, как пони, вечно бегать по кругу.

– Отстегни! Ты что, с ума спрыгнула?

Он попытался схватить ее, но та легко уклонилась, и Макар только звякнул наручниками.

– Ишь ты, под машину полез… Притворился! А я-то как дура! – сказала Юля с сухой неприятной усмешкой. – Кто из ведьмарей тебя послал? Ну?!

– Я шныр, – повторил Макар. – Шныры – враги ведьмарей! Да погоди ты! Я друг!

– Правда, что ли? Ну пока, друг! Вращай дверки! И передавай там привет, кому, сам знаешь!..

Махнув рукой, Юля выскользнула из стеклянного загончика и вновь оказалась на улице. Все время подходили новые люди, и Макару приходилось бегать вместе с дверями, притворяясь, что все в порядке. Наручники он спрятал под рукавом куртки. Ситуация была тупиковая. С собой ни отмычки, ни обычной скрепки, которая дала бы надежду как-то избавиться от этой дряни. Получалось, он будет бегать так до закрытия торгового центра, а потом его, скорее всего, сдадут полиции. Пусть там разбираются, кто его пристегнул и зачем.

Пони бегает по кругу. Пони мальчиков катает, пони девочек катает. Детская песня, добрая песня. Дурная бесконечность.

Время шло. Макар все бегал. Изредка к двери подходил прогуливающийся по центру охранник, и тогда Макар изображал на лице такую немыслимую радость и зашкаливающую бодрость, что его можно было помещать на рекламе в образе дебильного покупателя, купившего оптом пять кофемашин по цене всего-навсего трех.

Дважды или трижды он в отчаянии цеплялся к каким-то людям, умоляя их раздобыть где-нибудь пилу по металлу или хотя бы одолжить ему телефон, но они смотрели на него как на помешанного и сразу убегали. Когда же один увидел наручники, глаза у него едва не вылезли из орбит.

К тому же бегать по кругу оказалось совсем непросто. Наклоненный к поручням (а держаться приходилось двумя руками), Макар не мог нормально шагать, а вынужден был семенить. У него затекли ноги, устала спина. А потом и голова начала кружиться. Не выдержав, он уткнул лоб в стекло, зажмурился и, слепо шагая, вращал дверь головой. Несколько раз его спрашивали о самочувствии, но Макар только рычал в ответ, что чувствует себя замечательно. Ему было уже все равно. В полицию так в полицию. Только чтобы поскорее.

Внезапно чья-то рука легла ему на плечо. Он решил, что это очередной сострадалец, который сразу свалит, едва увидит наручники.

– Сгинь, а то врежу! – не открывая глаз, сказал Макар.

Кто-то взял его за запястье. Он ощутил теплоту пальцев, а потом знакомый щелчок. Рука была свободна. Не веря этому, Макар шатнулся в сторону. Оказывается, он так привык бегать по кругу, что, даже оказавшись на улице, семенил и не способен был идти прямо.

Наконец кое-как остановился. Снова шатнулся и снова остановился, продолжая семенить на месте. Перед ним стояла Юля. Макар был так измотан, что ему не хотелось на нее даже орать. Даже видеть ее и то не хотелось. Пристрелите этого пони, он свое отбегал.

– Чего тебе?

– Я решила тебе поверить… И потом, знаешь, наручников стало жалко! Хорошие, профессиональные. Кто, ты сказал, вы такие? Шмыры?

Глава 9

Нырок на Гиеле

Как только во мне ослабевает любовь к миру – у мира ослабевает любовь ко мне. И как мир только это узнает? Ведь я же хитрю, я же маскируюсь!

Рина кувыркалась вместе с Гавром, вцепившись ему в шею. Еще не открыв глаз, она ощутила вокруг дряблость, вялость воздуха. Звуки были смазанными. Она крикнула и едва услышала свой крик. Гавр перестал кувыркаться, раскинул крылья и вновь летел.

Впереди мясной накипью клубилось болото. Хлюпали тихие, внешне безобидные затончики. Центр болота, вздувшийся, сегодня особенно неприятный, казался вершиной огромного нарыва. Ближе к нему болото трижды меняло цвет – розовело, лиловело, чернело, затем окольцовывалось белым ободком и со свистом и бурлением ухало куда-то.

Удивление – это качество ничем не занятого времени. К примеру, если сейчас на вас нападет псих с нестерильной вилкой, удивляться вы будете после, если выживете, а пока будете убегать. Вот и Рина сейчас не удивлялась, что смогла нырнуть на гиеле. Цепляясь то за шею Гавра, то за его скользящее седло, она часто оглядывалась на свой уплывающий, медленно вращающийся как пузырь мир.

Возвращаться или нет? И, если возвращаться, не вынырнет ли она снова туда, где ждет ее берсерк? Гавр решил все сам. На попытку Рины его развернуть он лишь упрямо щелкнул зубами, прижал уши и, загребая крыльями прокисший воздух, помчался к болоту.

– Ты что, взбесился? – беспомощно воскликнула Рина, но из-за разряженного воздуха он даже не услышал. Да и что было бы, если бы услышал? Ответил бы: «О да, хозяйка, я взбесился! Здесь такая помойка, что я впервые в жизни счастлив!»?

Она натягивала на нос шарф, старалась не сделать лишнего вдоха. Гавру же запах болота явно нравился. Он вел себя так, словно учуял целую тележку с протухшей рыбой и мчался, чтобы в ней вываляться. Нетерпеливо работал крыльями, все время ускорялся, похрюкивал от нетерпения, как полный свин.

Рина не верила, что это тот самый Гавр, который только что подыхал от усталости. Да еще и с надорванным крылом, оно здесь, кстати, быстро затягивалось. Казалось, гиела целый день отдыхала в сарае. Для Рины было необъяснимо, как можно дышать такой дрянью, однако Гавр не искал объяснений. Просто летел, становясь все свежее. В болоте, где пегас терял силы, гиела их восстанавливала.

Больше всего Рину тревожило, что Гавр несется не к центру болота, где клубилась воронка, а к его окраинам. Понимая, что в этих затончиках, похожих на использованные ватки, они залипнут точно мухи в капле клея, Рина дергала Гавра за уши, закрывала ему глаза руками, даже пыталась укусить, но ей мешал шарф, который нечем было стащить.

Гавр сердито мотал головой, угрожающе щелкал зубами, но к воронке упорно не летел. А потом стало слишком поздно. Воронка вообще перестала быть видна. Повсюду вокруг плавали хлопья серой, пористой, разваливающейся пены. Некоторые были небольшие, другие, напротив, огромные, как дома. Гавр петлял между ними, получая явное удовольствие от этой игры.

Добравшись до места, где серые ватки окончательно слиплись в единую заплеванную массу, Гавр в последний момент резко отвернул и несся теперь над самым болотом. К удивлению Рины, коротких прощупывающих покалываний она почти не чувствовала. Медлительных серых карликов, прижавшихся к стенкам, попадалось немного. Да и те оказались не готовы к появлению Рины. Желания, которые они посылали, отстреливались явно наобум. Вначале ей настойчиво предлагали канарейку редкой расцветки, затем дали понять, что она должна лизнуть какую-то марку, которую ей дадут, если она прыгнет в болото.

«Ага! Уже спешу! А две марки можно?» – с задором подумала Рина.

Это было ошибкой. Посылать серому карлику ответный мячик мысли не стоило. Эльб – пусть и не самый опытный – мгновенно просчитал ее, скорректировал желание, и Рина внезапно поняла, что может получить отличный планшет, который потерял здесь кто-то из шныров. Причем без малейшего риска для себя – надо просто протянуть руку, потому что планшет медленно летит ей навстречу. Правда, это почему-то оказалась именно та рука, которой Рина держалась за седло. В последний миг она все же раздумала и – вовремя. То, что было планшетом, повисло у нее на куртке белой кляксой слизи. Секунду спустя Гавр заложил крутейший вираж, огибая вздутие пены, и Рина, чудом удержавшаяся в седле, поняла, что польстись она на планшет, торчала бы уже головой в заплеванных ватках.

Гавр летел так низко, что, казалось, вот-вот заденет брюхом болото. Рина трусливо поджимала ноги, всматриваясь в серые плавающие тени.

Все же эльбов, как уже говорилось, было здесь гораздо меньше, чем в «стоке». Рина долго не находила этому объяснения, пока не поняла, что ни один мир не заселен равномерно. В московском метро людей будет явно больше, чем в тихом пригородном лесу. Вот и все серые карлики сползлись к стоку, где больше шансов встретить добычу.

Здесь же на окраинах водились эльбы, избравшие объектом охоты нечто совсем иное. Паутина желаний, которую они отстреливали, была тонкой и легко обрывалась, однако ухитрялась просачиваться и в человеческий мир. Человека можно один раз связать толстой веревкой – и он не вырвется. Можно много раз обкрутить ниткой. И он опять же не вырвется, особенно если долго будет стоять сусликом, позволяя себя обматывать и глупо хихикая в уверенности, что нитка – это ерунда. Паутинка и подавно. А потом по паутинкам к охотящемуся эльбу побежит жизненная энергия. Пусть по каплям, но побежит, иначе терпеливая охота была бы лишена смысла.