Ярмарка в Сокольниках - Фридрик Незнанский

Наступила долгая пауза. Емельянов осушил бокал «Токая», приступил к гуляшу.

— М-да, конечно, Георгадзе это тебе не Медунов какой-нибудь. Второй человек в Президиуме… — Емельянов вытер крахмальной салфеткой губы, красные от соуса. Рука с салфеткой застыла в воздухе. Зыркнул по сторонам, сказал почти шепотом: — Заметано. Начинаем операцию. Попытаюсь сегодня же пробиться к Андропову. Давай свои бумаги…

Положив прокурорскую папку в цековский портфель, он отогнул угол скатерти и постучал перекрещенными пальцами по деревянному столу: хотя и большой партиец, но суеверен до чертиков. Потом неожиданно сказал:

— Пойдешь ко мне в замы?

Меркулов не понял — о чем это он?

— Знаешь, в чем историческая миссия Андропова? Не в том вовсе, что он намерен один все менять в государстве. Все сделаем мы, новое поколение партийцев, специалистов в различных областях… Андропов ведет нас к власти, сорокалетних, ну, пятидесятилетних. Надо лишь убрать этот мусор, валяющийся у нас под ногами. И если мы с тобой, моя девочка, свернем завтра шею твоему Георгадзе, то Юрий Владимирович, вот увидишь, предложит мне место прокурора Москвы. Не в знак благодарности, нет. В знак доверия! Нашего городничего Малькова погонит на пенсию, с него уже труха сыплется. Тогда ты, я спрашиваю, пойдешь ко мне в замы? Будешь со мной расчищать все эти мусорные ямы?

Меркулов прищурил глаза и твердо сказал:

— Пойду!

Они выпили по чашечке крепкого кофе. Меркулов щедро расплатился с официантом, и они направились к выходу. На Неглинке было очень людно. Накрапывал дождь.

6

На пороге возникла красивая, вернее — эффектная брюнетка. В легкой дымчатой дубленке и белоснежно-ажурной шали, с черной изящной сумочкой в руках, она белозубо улыбалась, и мягкие бархатные глаза ее прямо-таки излучали приязнь и симпатию. Я ее возненавидел с первой же секунды.

— Моя фамилия Соя-Серко. Меня, собственно, вызывал Барков, — Алла Александровна присела на стул и стала с любопытством разглядывать наш кабинет. И меня заодно. Как вещь. — Мне сказали, что мое дело теперь у Турецкого. Это вы?

У меня не было настроения выказывать ей знаки расположения. Я выудил из дела лист номер 13, список знакомых, которых потерпевшая сама назвала при первом допросе в милиции. Все эти люди, по показаниям Аллы Александровны, так или иначе интересовались ее коллекцией.

— Ваш список я бы назвал одноплановым. Здесь музейные работники, специалисты, коллекционеры. Но вы наверняка встречались с людьми другого сорта. Вам приходилось продавать, менять, покупать некоторые вещи из вашей коллекции. — Это, собственно, был не вопрос, а утверждение, поэтому я не стал ждать ответа, а продолжал. — Тут должны действовать иные лица: ловкачи, доставалы, спекулянты. Я прав или нет?

Соя-Серко неподдельно вздохнула и вытащила пачку «Марлборо». Безмятежно закурила. Но я нутром почувствовал ее скрытое напряжение — она не предложила мне сигарету, значит, закурила непроизвольно, от внутреннего волнения.

— Вы совершенно правы, Александр Борисович. А как же в наш век без ловкачей? Эдак жизни не будет, земля остановится! Что поделаешь! Грешна, батюшка, приходилось и приплачивать, и услуги оказывать! А как же иначе?

Алла взяла доверительный тон, и я понял, что она не расколется. Я же не Меркулов! Она предложила мне сигарету, не спохватившись, а так, как само собой разумеющееся. Значит, справилась с собой, можно дальше пудрить мозги неопытному следователю.

— Да что коллекции — дела серьезного не столкнешь с места, если правила какого-нибудь не нарушишь! Возьмите любое предприятие — куда ни двинь — у нас все нельзя! Вот и получается: все и все должны нарушать? Мы же этими инструкциями на всех углах обставлены. Все-то они запрещают, все усложняют, с каждым днем их все больше и больше. А дороговизна растет. Достань, попробуй, хорошую антикварную вещь…

Ах, какие же мы откровенные и бесшабашные! Все-то нам ни по чем! А вот конкретно, что вы мне скажете, мадам Соя-Серко? Я слушал ее и думал, как бы мне поумнее спросить про Леоновича и прибалта, чтоб не провалить все дело. В сущности я ведь ничего не знал об этом Юрии Юрьевиче — кто он и что он. И я спросил:

— А почему в вашем списке нет Юрия?

Нет, она не растерялась. Только посмотрела на меня своими бархатными глазами, которые вдруг посветлели, а взгляд их стал колючим и недобрым.

— Это какого Юрия вы имеете в виду?

— А это уж вы сами решайте, — нашелся я, — он же не мой знакомый, а ваш.

— Загадками изволите говорить. — Она сморщила свой носик. — Что это за «Юрий» такой — что-то не припомню.

— Вы хотите сказать, что ни одного знакомого Юрия у вас нет?

— Нет, почему же, — Соя-Серко заставила себя беззаботно улыбнуться, — наверное, есть. Сразу как-то не припомнишь.

— Надо вспомнить. Я не настаиваю, я советую. В конце концов, коллекцию-то украли у вас, и вы должны быть заинтересованы в раскрытии преступления не меньше меня. Ведь какие ценности унесли, шутка сказать! И какая старина! Чуть не прошлый век!

— Прошлый, даже позапрошлый, — горестно качнула точеной головкой потерпевшая, — еще отец моего свекра собирать начал.

— Тем более. Поэтому я и спрашиваю, есть ли у вас какие-нибудь подозрения? Ну, в смысле наводки?

— Знаете что, давайте я еще разок подумаю. Дома. Постараюсь, вспомнить.

— Подумайте, — с важность сказал я. — А мы тут пока всех этих… ваших… проверим. Надо же искать — куда денешься. Вот и Попович по вашей просьбе жалобы пишет!

— Какой Попович? Какие жалобы? — вздрогнула Соя-Серко, как бы не понимая, о чем идет речь. Это замешательство меня удивило. Мне показалось, что она не наигрывает, действительно не знает ничего о жалобе.

— Какой Попович, говорите? Да у нас один Попович, космонавт, дважды герой. Вот, полюбуйтесь, его жалоба на листе дела пятьдесят три. — Двумя пальцами я вытащил из вороха неподшитых бумаг жалобу Поповича — полстраницы занимало перечисление заслуг Павла Поповича: дважды герой, заслуженный космонавт, депутат, председатель федерации Спорткомитета, глава Союза дружбы СССР с какой-то зачуханой нашей африканской колонией.

— Да что же я горожу! — воскликнула Алла, даже прищелкнув себя ладошкой по лбу. — Конечно же, я обращалась к Павлу — просила похлопотать, посодействовать… Но это давно, вскоре после кражи коллекции… Вот дура какая! Просила помочь, а теперь отказываюсь!

Алла Александровна улыбнулась с прежней открытостью. Но мне показалось — она не была уверена, что вспомнила о своей просьбе.

— Бывает, бывает… Так что, я жду вашего звонка? — Я старался сохранить хорошие отношения с приятельницей знаменитого космонавта.

— Насчет этого Юрия? — спросила она, крепко пожимая мне руку.

— Не только. Вообще насчет этого круга людей.

— Да, да, я поняла.

— Тогда прекрасно, до встречи!

Соя-Серко вышла, а я набрал мамин телефон. В трубке долго раздавались длинные гудки, я уже начал нервничать — не случилось ли чего… Наконец, запыхавшийся мамин голос:

— Алло, слушаю…

— Мам, это я…

Мамин голос теплеет:

— Ты, сынок! Мы ждем тебя, Сашенька. Я звонила много раз… Тебя нет и нет… Приезжай вечером!

Придерживая трубку, я одновременно собирал протоколы по делу Соя-Серко, по-быстрому запихивая их в папку.

— Чего это вдруг? — спросил я, зная, что мать не поклонница званных ужинов. — По какому поводу? В связи с чем гости?

— Соскучились, сын, это раз, ведь давно не виделись…

— А во-вторых?!

— …Павел Семенович, знаешь, корит: чего, мол, Саша не появляется. Ну и хочет тебя со своим другом познакомить… это насчет твоей работы. Друг, знаешь, большой человек. Может устроить тебя на приличное место. С хорошим окладом… С перспективами… Не то что эти твои сто сорок…

Я разозлился. Не люблю, когда мою профессию задевают — малый оклад и прочее.

— Знаешь, мать, мне некогда. Сейчас у меня одна деловая встреча, потом другая, не обещаю.

— Саша! Я тебя очень прошу! Сделай это для меня. Приезжай!

У нее, у моей мамани, иногда возникают такие офелиевские нотки в голосе, что я не могу устоять. Я сказал:

— Ладно, заеду. Рано не обещаю. Где-то между девятью и десятью. Годится?

— Годится! — повторила мать, и я опустил трубку на рычаг.

Моя пятидесятилетняя мать, в сущности, еще девочка — своим умом не живет, вечно слушает чужие советы.

Через минуту я вышел из кабинета, а еще через минуту — из нового здания следственного управления Мосгорпрокуратуры. Я спешил на свидание с Меркуловым. Начавшийся утром дождь со снегом не прекращался. Я шел по Новокузнецкой в сторону Павелецкого вокзала. По Садовому кольцу текли талые лужи. Машины двигались черепашьим шагом. Рабочие в желтых жилетах цепляли покореженный «москвич», чтобы отбуксировать его в гараж.