Летящий вдаль - Виктор Лебедев

– Ты чё, гнида, – шепчет мне один из них, – нашу дурь посеял?!

Хватит тут рассиживаться, пора ставить зарвавшихся идиотов на место. Я медленно встаю, поглаживая рукоять обреза. Мое движение не остается незамеченным и даже как будто немного приводит дегенератов в чувство.

– Вас же предупреждали не трогать караваны с ферм? – спрашиваю я.

– Они заходят на нашу территорию, – зло хрипит ближайший ко мне нарик. – Это вы их засылаете. Хотите украсть наши запасы! – с каждым словом голос его становится все громче, пока не переходит в крик. – Вынюхиваете, где они у нас припрятаны!

Я фыркаю:

– Кому нужны такие запасы? Проще пустить себе пулю в башку, чем медленно убивать в себе человека.

– Отчего же ты до сих пор не пустил себе пулю в башку? – слышу я вкрадчивый, не лишенный приятных ноток голос слева. Резко поворачиваюсь.

– Ты что, преследуешь меня?

Аксинья улыбается, одними губами – ее глаза блестят в полутьме, завораживают, сводят с ума. А затем она взмахивает шлейфом своего воздушного платья и исчезает в коридорах. Я бегу за ней, но никак не могу догнать – она все время ускользает от меня в последний момент. Спотыкаюсь о прутья арматуры, задеваю плечами углы, за спиной осыпается штукатурка, пыль и кирпичная крошка. Наконец, вываливаюсь на свежий воздух, с непривычки щуря глаза от солнечного света. Куда подевалась эта дрянь? Девушка? Мираж? Больной бред моего разума? Вот она, в пяти метрах от меня! Расплывается перед глазами, словно марево. Я тяну руки, мне просто жизненно необходимо понять, есть ли она на самом деле, поймать боль, поймать мечту. Но расстояние между нами не сокращается: смеясь, Аксинья ловко избегает моих прикосновений, уворачивается, отступает, позвякивая браслетами с каменьями на руках и сохраняя дистанцию, пока я не бросаю это занятие, понимая тщетность своих попыток. Она, кажется, даже немного удивлена. Глядит дерзко, с вызовом, губы тянутся в улыбке, вспыхивает бирюзовый взгляд.

– Ты быстро сдаешься, – шепчет она.

Я стискиваю зубы, вновь с трудом подавляя приступ злости – понимаю, что именно этого она и добивается.

– Чего тебе нужно от меня?

Аксинья смотрит на меня, дергает за невидимые струны в душе. Мне больно смотреть в ее глаза, но я не отвожу взгляд. Все поле вокруг нас покрыто цветущими черными тюльпанами, они поглаживают мои ноги, оставляя на штанах ароматную пыльцу. Понимая, что всего этого не может быть, я, тем не менее, топчу цветы ногами. Их стебли хрустят, лепестки рвутся и вдавливаются в землю. А она лишь игриво наблюдает за мной, и от ее холодной улыбки хочется крушить и рвать все на своем пути.

– Неужели ты не понял, что несешь смерть? Смерть – это твое проклятие, – Аксинья продолжает улыбаться – ярко-алые губы на бледном красивом лице.

– Что ты такое говоришь, ведьма?

– Ты бросаешь людей на смерть, избавляешься от них, как от изношенных перчаток.

– Это не так! – я свирепею. – Что ты вообще знаешь о смерти?!

В ответ слышится лишь смех, тающий в воздухе. Аксинья растворяется вместе с ним, лишь тень на мгновение задерживается, словно не поспевая за своей хозяйкой, но вскоре пропадает и она.

Я оглядываюсь – кругом поле, поросшее сухими колючими сорняками, а от ближайшего строения за мной тянутся кровавые следы. Смотрю на ботинки – они до самого верха заляпаны кровью. Холодея от внезапно вспыхнувшей догадки, бегу назад, снова в эти пыльные коридоры, по битому кирпичу и осколкам, туда, где вокруг бочки с костерком сидели нарики.

Я нахожу их там же. Все четверо давно и безнадежно мертвы. Оторванные руки, ноги, головы. Стены забрызганы кровью. Почему она издевается надо мной? Почему выбрала меня? Почему не убьет, как этих никчемных, опустившихся бродяг?

– Зачем я тебе?! – кричу я, надсаживая глотку.

– Зачем?! – вторит мне эхо.

У входа нахожу бойцов, они встревожены – наверняка услышали крики и обнаружили мое исчезновение.

– Ты нашел обдолбышей?

Я мрачно киваю и приваливаюсь к стене, грозящей вот-вот обвалиться.

– И где же они?

– Вас не дождались, но обед еще не успел остыть.

Что мне еще им ответить? Коготь уходит, возвращается, смотрит на меня расширенными глазами.

– Чертов ты маньяк! У нас не было приказа убивать! Только припугнуть.

– Я их и не трогал. Даже не расчехлял свой топор. Ты не найдешь на нем ни кровинки.

– За идиота меня держишь? Лезвие можно вытереть. Кроме того, здесь никого больше нет, а убили их только что – даже кровь свернуться не успела.

Мне хочется крикнуть ему в лицо, что это не я, это все она, но тогда меня посчитают окончательно свихнувшимся. Чего доброго, пристрелят на всякий случай. И я лишь поворачиваюсь к Когтю спиной. Плевать, верит он мне или нет. Что мне с его доверия? Он для меня никто, как и его бойцы. Не начальник, не боевой товарищ, не авторитет. Я чувствую, как они сверлят меня глазами, стволы направлены мне в спину, достаточно одного неосторожного движения… Они просто меня боятся. Но я не даю им этого шанса, а без повода очень сложно застрелить человека, если ты не полный отморозок. Для этих людей человеческая жизнь пока еще не пустой звук. Скорее всего, они переложат решение на начальство.

– В машину, – командует Коготь. – Думаю, на сегодня хватит, других нариков искать не будем.

И мы трясемся в «фольксвагене», гоним обратно через забытые и покинутые улицы города. Сразу за выломанными воротами нами заинтересовывается одно пернатое создание. Оно кружит в вышине, не приближаясь, но и не отдаляясь, приценивается, пока боец в кузове не выпускает короткую очередь. Птичка издает полный негодования крик и поспешно ретируется. По дороге назад в джипе висит гнетущая тишина.

Старый город, Республика

Юрий Владимирович Сатковский потягивает чай и даже не смотрит на меня. Его люди уже сделали доклад, и теперь глава Республики всерьез задумывается, насколько опасный элемент сейчас находится под его крылом, и каковы могут быть последствия. Не проще ли избавиться от меня? Вновь кажется, что кустистые брови живут на этом лице отдельной жизнью – то резко взлетают, то сдвигаются к переносице.

– Значит, они сами себя порезали? Истребили друг друга, так сказать?

Пожимаю плечами:

– Когда я оттуда ушел, все четверо были живы. Больше ничего сказать не могу.

Юрий Владимирович недоволен. Он тихо качает головой, вздыхает. На первый взгляд, мы в помещении одни. Впрочем, обманываться этим фактом не стоит. Я прекрасно знаю, что где-нибудь за портьерами сейчас прячутся охранники – в свете последних известий Сатковский наверняка позаботился о своей безопасности.

– Это не наш метод, – тихо говорит он себе под нос. – Мы не вырезаем несогласных с нашей политикой, не попытавшись сначала договориться. Нам не нужен еще один очаг нестабильности под боком.

– Своим бездействием вы сами создаете этот очаг. Повторю в последний раз: не трогал я ваших укурков. И мне плевать, верите вы мне или нет. Считаю разговор оконченным.

– Хорошо, Ямаха. Думаю, тебе надо отдохнуть. На днях будет еще одна вылазка, и я хочу, чтобы ты поучаствовал в ней.

Юрий Владимирович, кряхтя, поднимается, давая понять, что разговор окончен. Я прощаюсь с главой Республики и покидаю Администрацию.

Нас с Даниловым временно поселяют в одном из домиков, разбросанных по узеньким улочкам старого города. В зарешеченное окно первого этажа, выходящее на улицу Ленина, скребутся ветки колючей акации со двора, прямо у входа растут пышные кусты шиповника, только с подозрительными черными плодами. А в целом – тишь, да гладь, да божья благодать, будто и не подстерегает нас за каждым углом опасность, будто мы вернулись на двадцать лет назад…

Ивана, кажется, немного отпустило – он смирился с мыслью, что Миши больше нет. Его лицо немного осунулось, стало более серьезным и суровым. Меня иногда пугает его взгляд – отрешенный, глядящий словно сквозь меня. Но в общении он все тот же. Я интересуюсь его дальнейшими планами, на что получаю ответ:

– Надо возвращаться к атоммашевцам, переправить их группу через залив и забрать дирижабль. А потом рвануть на нем в Калугу – никто не отменял задания моего руководства. Вдруг там действительно есть выжившие, которым нужна помощь?

Я снова высказываю опасения насчет истинных целей Степаненко, но понимаю, что другого пути для Ивана, по сути, нет.

– Да, люди здесь те же самые, что и на «Атоммаше», – помолчав, говорит Данилов, – и вовсе не такие звери, как их нам представили. Моральных уродов хватает везде, но ведь есть и нормальные. Доберемся до нового города… если доберемся, – тут же поправляется он, – а там посмотрим.

Лысый, худой дед – хозяин дома, временно приютивший нас за символическую плату, стоит во дворе, подбоченясь, и критически разглядывает стену. Я выхожу на улицу, и он тут же, обрадовавшись мне, начинает рассказывать свои небылицы. Старику просто нужен собеседник, видно, что ему остро не хватает внимания. Трясущимися руками он скручивает из обрывка старой газеты «козью ногу», указывает на огромное бревно, предлагая посидеть, и с довольным видом пыхтит самокруткой, от резкого запаха которой у меня слегка кружится голова.