Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев

Поприседав и покланяясь около Подалирия минут пятнадцать, нащелкав его с разных сторон, я посмотрел наконец на небо и увидел, что тучи движутся и скоро будет просвет. Когда солнышко выглянуло – не полностью, правда, сквозь мглу, но это даже и хорошо, иначе он мог бы и улететь, – бабочка слегка переместилась на сиреневой кисти, как будто бы для того, чтобы мне было удобно снимать, и распахнула крылья. Оставался ветер, но и он вдруг стал тише. Иван Георгиевич, со своей стороны, тоже помогал мне – стоял рядом и, распахнув плащ, сдерживал таким образом воздушный лоток. Для того чтобы мне было удобней стоять или, может быть, даже сидеть, Иван Георгиевич нашел где-то и принес деревянный ящик.

В общей сложности я провел рядом с Подалирием около двух часов. Наконец-то рассмотрел его как следует. Толстое обтекаемое тельце с продольными черными и белыми полосами напоминает тело дельфина. Однако снятый с приподнятыми крыльями на сиреневых цветах в определенном ракурсе – снизу и сбоку, – он кажется парусным фрегатом, несущимся по пенистым сиреневым волнам. Паруса-крылья – светло-желтые, почти белые, с поперечными темными полосками и темной каймой. Они своеобразно вырезаны – угловато и резко. На заднем конце задних крыльев – синие проблески на темной кайме и два синих пятна, сверху окаймленные широкими ярко-оранжевыми полосками: бирюзовые «глаза» с пшеничными «бровями». И все-таки самое оригинальное, самое любопытное и непонятное – это, пожалуй, две «шпоры», скорее даже косицы – тонкие, длинные, со светлыми кончиками. Они элегантно, с непонятной целью перевиты. Облик бабочки создает ощущение своеобразной, «породистой» красоты и стремительности. Однажды в электричке я увидел броское, очень красивое женское лицо: смуглое, худое, слегка скуластое, с большими ярко-голубыми глазами и тонкими черными бровями, резко изломанными. Поразительно выделяясь в толпе, оно казалось нездешним, не от мира сего, хотя одета была женщина довольно обычно… Фотографируя теперь Подалирия, я вспомнил о ней.

Истратил я на него почти пять пленок – около двухсот кадров. И имел основания считать, что хоть несколько снимков, но получится хорошо, несмотря на недостаток солнца и ветер. Пора было и уходить. Напоследок мы позвали сторожа, и Иван Георгиевич перевел ему на молдавский язык мой вопрос: много ли здесь таких бабочек?

Сторож ответил, что он никогда такой не видел. Может быть, просто внимания не обращал.

И теперь встала передо мной проблема: ловить или не ловить? Вообще-то я почти никогда не ловлю тех, кого фотографировал. Мне доставляет удовольствие, глядя потом на слайды, думать о том, что те, кто изображен на них, по-прежнему наслаждаются жизнью и свободой, что встреча со мной, таким образом, не была для них роковой. Я считаю, что и между людьми взаимоотношения могут быть именно такими, чтобы, радуясь встрече друг с другом, никто бы ничего не терял, это и есть, по-моему, настоящее духовное общение, от которого приобретают обе стороны и увеличивается количество красоты в окружающем нас мире.

Но на этот раз, увы, все же победило во мне чувство собственника. Я осторожно взял бабочку за крылья и с некоторым трудом заставил ее отцепиться от цветов сирени. Уже тогда начала меня мучить совесть, однако я крепко держал бабочку. Она, впрочем, и не думала вырываться…

Иван Георгиевич искренне радовался моей удаче. Он сказал, что по-молдавски это называется «норок» – везение, в некотором смысле счастливая судьба. Магомет Ахильгов и его друг Борис, который вечером пришел к нам в гости, нашли, что бабочка, которую я им показал, очень красивая, и, будь у них такая возможность, они с удовольствием бы использовали мои снимки для украшения дамских зонтиков или платков – они по роду своей работы знали толк в этих вещах. «Я бы миллион таких зонтиков продал», – сказал Борис.

На другой день с утра мы опять встретились с Иваном Георгиевичем, в последний раз перед отъездом. Проговорили до обеда, а днем, зайдя в номер гостиницы, я ошарашенно остановился: моих вещей не было… Чуть позже выяснилось, что я не заплатил, как положено, до двенадцати за следующие сутки, мои вещи просто перенесли в кладовую, где я могу их получить, но все равно у меня закололо сердце: пакет с бабочкой лежал в ящике стола вместе с тетрадью, а теперь его не было.

В кладовой я лихорадочно схватил свою сумку, заглянул в нее. На самом верху вместе с тетрадью лежал смятый пакет.

Но бабочка оказалась совершенно и непостижимо цела.

Цветные слайдовые пленки я проявлял сам. слайды с Подалирием вышли особенно хорошо.

Очерк мой приняли, похвалили и напечатали в ближайшем номере журнала «Знание-сила». Потом я написал рассказ о командировке в Молдавию и назвал его так: «Норок – по-молдавски «везение». И несмотря на то, что в рассказе было мало «социального», его напечатали в «толстом» и весьма популярном журнале «Дружба народов» под названием «Бабочка». А потом и в журнале «Советский Союз», переведя на английский язык.

Осенью я написал Ивану Георгиевичу в связи с очерком о грецком орехе, опубликованным в журнале, и спросил, видел ли он еще в ботаническом саду такую бабочку.

«Нет, – ответил Иван Георгиевич, – не видел».

Тамара в красном

– С классной женщиной я познакомился недавно, – сказал мой приятель, один из друзей далекого детства, Валерий. – Тамара ее зовут. А у нее подруга есть, тоже классная, молоденькая, симпатичная. Хочешь, познакомлю? Она на вид даже лучше Тамарки – для фотографии тебе в самый раз. Думаю, она согласится. Хочешь, к ней в гости поедем? Мы с Тамарой будем, а ты с ней. С Тамаркой у нас, правда, по большому счету пока что не было ничего, но я очень надеюсь. Поедем?

Обычный дом новой застройки, недалеко от центра Москвы. Обычная однокомнатная типовая квартирка. Хозяйка и на самом деле вполне симпатичная, можно даже сказать красивая. Темной, восточной масти, действительно стройная и эффектная, лет двадцати. Тамара старше, ей что-нибудь двадцать семь. Густые светлые волосы, собранные в этакую башню, приятное лицо. Красное то ли платье, то ли костюм, не помню. И фигуру Тамары я не запомнил – разве что отметил автоматически, что для фотографии подойдет вряд ли. Да и потом не для меня ведь это – приятель усиленно ее «обрабатывает».

Выпили немного. Музыку включили, даже потанцевали чуть-чуть. И вдруг я почувствовал, что возникло что-то между мной и Тамарой. Может, быть – как на корриде – красный цвет подействовал? И не только он, а и эта