Сюзи - Брет Гарт

Тем не менее вокруг ранчо происходили чудесные изменения и возрождение калифорнийского ландшафта — такого знакомого и все же вечно нового. Широкая терраса, которая полгода желтела, выгорала и сохла под неизменным пронзительным небом, теперь была во власти плывущих туч, бегущих переменчивых солнечных лучей, четких дождевых струй и готовилась к воскресению. Пыль, ковром лежавшая на дорогах и тропах и совсем запорошившая невысокий дубняк перед лесистой ложбиной, была уже давно смыта. Теплое влажное дыхание юго-западных пассатов смягчило резкие сухие черты ландшафта и вернуло ему яркость красок, точно мокрая губка, которой провели по запыленной картине. Раскинувшаяся перед усадьбой равнина сверкала и обретала темную сочность. Спрятанный в лощине лес, очищенный и окрепший в своем уединении, брызгал дождевыми каплями на тропинки и овражки, которые теперь превратились в веселые ручьи. Приметное земляничное дерево вблизи поворота к усадьбе сбросило свой алый летний наряд и завернулось в коричневато-зеленое домино.

Выпадали, конечно, и свинцовые дни, когда горизонт еле проглядывал сквозь частокол дождя, когда склон между террасами превращался в бурный каскад и лошадиные копыта беспомощно скользили по жидкой грязи троп, когда коровы увязали в трясине всего в нескольких шагах от проезжей дороги, которую нужно было переходить вброд, будто коварную реку. Выпадали и дни ураганных ветров, когда гигантские высохшие стебли овсюга падали, словно вывернутые с корнями сосны, причудливо пересекаясь друг с другом, а из узкой долины, где гнулись и раскачивались верхушки деревьев, доносился рев, подобный реву моря. Выпадали и долгие томительные ночи, когда ливень до самого утра стучал по красной черепице касы и барабанил по дранке новой веранды, что было еще более невыносимо. В такие часы Кларенс, живший на ранчо в полном одиночестве, если не считать слуг да какого-нибудь арендатора из Фэрвью, нашедшего здесь приют от непогоды, казалось, должен был бы задуматься над тем, как может повлиять уединение на его пылкую натуру. Однако он привык к монастырскому одиночеству, когда мальчиком жил в «Эль Рефухио», и ему не приходило в голову, что именно по этой причине оно, пожалуй, и окажется опасным. Время от времени он получал вести из шумного мира Сан-Франциско: несколько любезных строк от миссис Пейтон — ответ на его подробный отчет о своей управительской деятельности, два-три слова о здоровье ее и Сюзи и об их занятиях. Она опасалась, что чувствительная натура Сюзи страдает от необходимости соблюдать траур среди городского веселья, и собиралась, когда дожди кончатся, привезти девочку в Роблес: перемена обстановки будет ей полезна. Письма были плохой заменой тихому счастью домашнего круга, которое открылось ему на столь краткий срок, но Кларенс стоически с этим смирился. Он бродил по старому дому, уже словно лишившемуся благоухания семейного уюта; и все же вопреки кокетливому разрешению миссис Пейтон ни разу не вторгся в священные пределы будуара и ревниво держал его запертым.

Как-то утром, когда Кларенс сидел в кабинете Пейтона, туда явился Инкарнасио. Кларенсу нравился этот индеец, полууправляющий, полувакеро, и тот отвечал ему привязанностью, в которой собачья верность сочеталась с кошачьей уклончивостью, как было свойственно его натуре. Кларенс без труда завоевал его симпатии — какой-то родственник Инкарнасио служил в «Эль Рефухио», где среди простого люда еще бытовали романтические легенды о щедрости и благородстве мальчика-американца. Инкарнасио восхищался безрассудными выходками Кларенса еще до того, как его окончательно покорила по-княжески нерасчетливая покупка земли, став в его глазах неопровержимым подтверждением всего, о чем ему доводилось слышать. «Истинная кровь идальго всегда скажется, — произнес он тоном оракула. — Разве не убили его отца подлые ублюдки? Ну, а эти, прочие — ба!»

Теперь он стоял в кабинете, забрызганный грязью и полный таинственности, держа в руках сомбреро, а от мокрого серапе поднимался пар, и по комнате разливался запах конского пота и сигар-самокруток.

Наверное, хозяин заметил, какая сегодня разбойничья погода? Злобная, коварная и черная, как грех! Стоит поднять руку, и ветер забирается под серапе и норовит сбросить тебя с лошади; ну, а грязь… Карамба! Через пятьдесят шагов передние ноги коня становятся толще медвежьих лап, а копыта превращаются в глиняные шары!

Кларенс понимал, что Инкарнасио пришел к нему не для того, чтобы беседовать о погоде, и терпеливо ждал дальнейшего.

Однако этот подлый дождь, продолжал вакеро, прибил к земле стебли, сравнял все борозды и очистил ложбины и овражки, а также — самое главное! — обнажил камни и всякий хлам, укрытый под летней пылью. Поистине чудо: Хосе Мендес после первых же ливней отыскал серебряную пуговицу, которую потерял еще весной. А нынешним утром он, Инкарнасио, припомнив, как долго и с каким старанем дон Кларенсио искал сапог, пропавший с ноги сеньора Пейтона, решил поглядеть на склоне второй террасы. И — матерь божья! Он его нашел! Весь промокший, в грязи, но совсем такой, каким он был при жизни сеньора Пейтона. До колесика шпоры!

Инкарнасио вытащил сапог из-под серапе и положил его перед Кларенсом. Молодой человек сразу его узнал, несмотря на то, что кожа разбухла и пропиталась глиной, так что он скорее напоминал обувь какого-нибудь пропойцы, а не Пейтона, всегда одевавшегося с большим тщанием.

— Да, это тот самый сапог, — сказал Кларенс тихим голосом.

— Отлично! — воскликнул Инкарнасио. — Теперь, если дон Кларенсио соблаговолит внимательно поглядеть на американскую шпору, он увидит — что он увидит? Несколько волосков, которые запутались в острых зубчиках. Отлично! Это волосы лошади, на которой ехал сеньор? Конечно, нет, это ясно. Это не шерсть с боков или брюха коня — волоски слишком длинны. И они не того цвета, как грива и хвост. Откуда же они попали на шпору? Они были вырваны из риаты, сплетенной из конского волоса. Но ведь обычные лассо для вакеро плетутся из сыромятных ремней. Такое лассо не скользит, оно держит; риата сильно скользит и душит.

— Но ведь мистер Пейтон не был задушен! — перебил Кларенс.

— Да! Но, наверное, петля риаты была слишком велика — кто знает? Она могла соскользнуть с его плеч, стянуть ему руки и сбросить его с седла. Такие случаи не раз бывали! А на земле она скользнула дальше или он сам сбросил ее себе на ноги, но она запуталась в шпоре, и его поволокло по земле, пока не соскочил сапог, но он-то уже умер!

Сам Кларенс давно уже считал, что Пейтон был убит именно так, однако с Инкорнасио он об этом почти не говорил. Теперь он молча поглядел на шпору, на вопиющие о правосудии волоски и убрал ее в бюро. Инкарнасио продолжал: