Каникулы в Чернолесье - Александр Альбертович Егоров

ничего не увидел. Поспешно вернулся к столу. Тронул экран планшета: туда он мог выводить сигнал от видеокамер. Нахмурился. Достал из шкафа винтовку и, не оглядываясь на меня, вышел за дверь.

Я тоже встал и понял, что моя голова по-прежнему кружится от слабости.

– Вор-рота, – повторил Карл. – Др-руг.

– Что-о?

Ворон рассердился.

– Марш! – скомандовал он и щелкнул клювом, как дрессировщик бичом.

Я бросился к двери, опрокинув стул. На ступеньках чуть не рухнул. И подбежал к уличным воротам сразу вслед за Германом.

Тот нажал на кнопку, и калитка отворилась.

За воротами, на площадке, усыпанной гравием, лежал мой друг Вик. Лежал ничком, подтянув под себя одну ногу в рваных джинсах и обхватив светлую голову руками. Его льняная рубашка была облеплена грязью. Больше всего было похоже, будто его прямо сейчас выбросили из машины, прямо на ходу, и он пролетел еще с десяток метров, пока не уткнулся носом в песок.

Дед склонился над упавшим, но трогать его не спешил.

– Вик! – позвал я. – Что случилось, Вик?

Я видел, как он пошевелил пальцами. Сжал в кулак и снова разжал. Живой, подумал я с радостью. Вы, наверно, не поверите, но я еще никогда так не радовался. Наверно, я слишком часто говорю это «еще никогда», но в последние дни со мной много чего случалось впервые.

– Вроде цел, – проговорил дед, внимательно разглядывая лежавшего. – Только вымотался до последнего. Всю дорогу бежал на двух ногах, что и неудивительно… средь бела дня так просто не обернешься… Эй, викинг! Говори, что произошло?

Вик застонал. Вытянул ногу. Но перевернуться не смог.

– Я убежал, – сказал он хрипло. – Они за мной гнались.

Дед поднял голову. Прислушался.

– Поблизости нет никого, – сказал он. – Врешь, может быть?

Вик уронил голову на песок.

– Он не врет, – сказал я. Я снова мог слышать его мысли. Я знал, что ему пришлось несладко. Я даже знал, где он провел эту ночь. В какой-то яме среди сосновых корней, которую он же накануне и вырыл лапами. Ну… когда еще был волком.

Там он с непривычки жутко замерз, но никто не принес ему теплый плед.

Мне стало стыдно.

– Что ты сразу к нам не пришел, – спросил я тихо. Так тихо, чтобы Герман не слышал.

– Я не хотел, – ответил Вик неслышно. – Я думал, ты вернешься в город.

– Эй, вы двое, кончайте шептаться, – велел дед. Кое-что он, кажется, понимал. – Два слабака – пара. Лучше принеси своему другу воды. Прямо сейчас. Иначе он вообще не встанет…

Дома, рассмотрев несчастного Вика вблизи, дед остался недоволен.

– Давление на нуле, да еще и бледный, как смерть, – оценил он, сняв с его руки тонометр. – Тебя кто так замучил?

Вик не ответил.

– Не прогоняйте меня, – попросил он вместо этого. – Они меня убьют.

– В таком виде – стопроцентно убьют. Ты же на ногах не стоишь, что на двух, что на четырех. Глупые щенки, – вдруг осерчал дед. – Что вот вы все лезете к Гройлю в логово? Вам что там, медом намазано?

Даже непонятно, к кому сейчас обращался Герман. Мы с Виком его не слушали. Мы смотрели друг на друга, и мысли в наших головах текли невеселые. Беззвучно мы обменивались этими мыслями, но сейчас я, пожалуй, не стану рассказывать, о чем они были.

– Жр-рать, – гаркнул вдруг ворон со своего холодильника.

Герман хлопнул руками по коленям.

– Вот только об этом и мечтал, – сказал он. – Специально кастрюлю борща наварил. Может, приютим еще парочку объедал с большой дороги? – Вик поднял на него тоскливые глаза, но он рассмеялся. – Да шучу я. Конечно, первое дело поесть. Второе дело – баня. Сауны не обещаю, уж извини. Все будет по-сибирски, а значит – жестко…

Никакого борща у Германа не нашлось. Но даже после куска ветчины из вакуумной упаковки Вик заметно приободрился. Потом мы загнали его в баню. Когда дед хлестал его веником, от него только искры летели. Он прятал нос в ладони, но держался.

После этих мучений мы сидели в предбаннике, а Герман прихлебывал любимое речецкое пиво.

Щеки Вика слегка порозовели. Сил у него прибавилось.

– А теперь скажи мне, кто напал на доктора, – обратился к нему дед.

Вик поглядел на него из-под мокрой челки, которая сейчас казалась темной, и его серые глаза как будто сделались еще светлее.

– Они, – сказал он. – Я там не был. Клянусь.

– Тогда откуда знаешь?

– Феликс сказал мне: хочешь быть доктором? Опасная профессия. После вчерашнего особенно. Это он так сказал.

– Разве ты хочешь быть доктором?

Вик смутился. Я потрогал свою шею. Зажившие шрамы почему-то сильно чесались.

– Хорошо, – сказал Герман. – А кстати, кем ты хочешь быть? Может, лесником? Мне было бы приятно.

Вик долго не отвечал. Его лицо пошло красными пятнами.

– Мне нельзя быть никем, – признался он вдруг. – Запрещено.

Я удивился:

– Это еще почему?

– Я должен только… наблюдать, – сказал он. – Я не должен вмешиваться. Вам не надо знать.

Возможно, это подействовала баня, но у него, кажется, развязался язык. Я даже развеселился немножко – хотя, наверно, по той же причине.

– Так ты, наверно, шведский шпион? – спросил я, посмеиваясь. – Или какой-нибудь… гренландский?

– Нет. Нет. Я не знаю. Там, где я жил… там не было Швеции. И Гренландии. Но я плохо помню.

– А что же там было? – спросил я упрямо. Редко бывало, чтобы Вик произносил сразу столько слов за одну минуту. Этим нужно было воспользоваться.

– Там было… там было светло. Всегда светло, даже ночью. Там был мой дом. Альвхейм. Так называлось это место. Я помню.

– Не знаю такого города, – сказал я разочарованно. – Это не у нас. Где-нибудь в Норвегии? Там у них, говорят, полярный день по полгода тянется…

Все это время Герман смотрел на нас и ничего не говорил. Нет: он смотрел только на Вика. Печально и задумчиво. Такого я за ним раньше не замечал. Когда я вел себя плохо, он смотрел на меня с грустью – но не так. Когда (почти всегда) я вел себя глупо, он тоже бывал задумчив – но не так.

– Вик, – сказал он. – Это твое детское имя. Как тебя звали по-настоящему?

Вик запустил пятерню в свои мокрые волосы. Будто и на самом деле пытался вспомнить.

– Сигурд, – ответил он тихо. – На вашем языке – Зигфрид. Отец говорил мне: «Вперед, мой Зигфрид!» А мама звала – Вик.

– Ты это помнишь? – спросил Герман мягко.

Вик ничего не ответил. Только опустил голову. Тогда Герман поднялся со своей лавки и шагнул к нему. Я сперва немного испугался, а