Черная кровь - Святослав Логинов

По толпе прокатился вздох. Лютую казнь требует старая. Приговорённую нагой закапывают в землю, чтобы одна голова торчала, и ждут, когда придёт неторопливая смерть. Потом забрасывают землей. Великая Мать вберёт в себя преступившую закон и не прогневается на своих детей.

Люди понимали, почему злая бабка первой сунулась в круг. Видно, хотела сразу настроить старейшин на угодное ей решение. Последний оплот женской власти – это браки. Кому из какой семьи жён брать. Коли этот обычай рухнет, то останется мудрым бабам только травничать да детишкам носы вытирать. И никого не удивило, когда Матхи кивнул, будто соглашаясь, и сказал:

– Напутала ты, мать, – видно, памятью ослабела. В землю окапывать положено, если кто родича смертью убьёт. А тут проступок другой.

Крага выпрямилась, тяжело дыша. Казалось, взгляд её навылет пронзит Унику – а той хоть бы что. Девушка стояла опустив голову и безучастно ждала… чего? Будто и не её судили вовсе…

По толпе прошел лёгкий шелест. Первое слово упало против Уники, а то, что шаман возразил старухе, так все понимали, что это он против ведуньи сказал, а не в защиту преступницы. Хотя право судить у женщин отнято, но слово Старшей кое-чего значит, она не за одну себя, а за всех женщин говорит. Так просто её слово не отринешь и не отбросишь. Женщины, как и встарь, – сила, у каждого человека мать есть, в каждом доме хозяйка управляется. И уж если старухи на кого разобидятся, много чем досадить смогут.

Однако Бойша и глазом не моргнул:

– Ты сказала, Крага. Мы тебя услышали. Теперь сядь и дай изречь мужчинам.

– Мне позволь, вождь, – поднялся Ромар, и разом наступила такая тишина, что слышно было, как мошкара звенит над потной толпой.

Слово Ромара – это не вопли глупой Краги. Частенько бывало, что говорил колдун против большинства, но никогда в важных делах не ошибался и слово своё против законов и обычаев не обращал. Что-то сейчас будет?

– Родовичи! – Ромар произносил слова негромко, но слышали его отчего-то даже те, что стояли в задних рядах. И хоть не обрядовым слогом говорил колдун, но казалось, будто песню поёт. Порой и единое слово смысл речи переменяет. Родичи – это те, кто сегодня живёт, кто рядом стоит, вместе с тобой кусок хлеба ест. А родович – то всякий член рода, живой или мёртвый – неважно. Для всех детей зубра говорил Ромар, и для предков, и для ныне живущих, а это не каждый может. Крага вон тоже родовичей поминала, а слыхали её прадеды али нет – то неведомо. Вот сейчас – всем слышно: – Родовичи! Старшины! Ты, Матхи, и ты, Бойша! Послушайте меня, допрежь чем судить. Что-то не припомню я, чтобы прежде приговаривали мы кого-то к смерти. В песнях о таком поётся, а на живой памяти не было. Не попусти Лар и сегодня…

– Так она же… – Завопил было Тейко, но соседи тотчас зажали ему рот. Вот уж точно ополоумел – сначала вождя, а теперь и колдуна перебить!

– За что судим Унику, дочь Латы? – Ромар медленно обвёл всех взглядом. – Сказано, что она и Таши из одной семьи. Но значит ли это, что они и впрямь родня по материнским линиям? Вспомните, Пакс, дед Латы, – разве не взял он в жёны чёрную девушку с юга? А у них родилась Мота, которую взял в жёны Кирит, а Мота – родила Лату. Так где же общая мать у этих детей? Так я говорю, родовичи? Так, старшины?

Ромар сделал паузу. Бойша, прищурившись, смотрел на безрукого старика, лицо вождя оставалось непроницаемо, но Ромар, знавший как облупленного любого члена рода и давно научившийся понимать несказанное, видел, что Бойша мысленно упрашивает его: ну поднажми же ещё чуть-чуть, поднажми! И даже не столько за Унику болел душой вождь, а просто деление на семьи стояло ему поперёк глотки. Каждый год по осени начинались беды, трудности и неразбериха. Парни оставались холостыми, девушки не могли найти женихов, а всё из-за дурного старушечьего уклада. Давно бы пора этот обычай похерить, но здесь не только матери воспротивятся, но и старейшины. Пока род на семьи делится, у них в руках какая-никакая, а власть. Но ежели сами старейшины признают, что потомки пришлых невест хоть и числятся в семье, но как бы не совсем, то такое решение быстро порушит неугодное положение вещей.

Матхи опустил голову, уставившись в землю незрячими глазами. Стакн, пригорюнившись, крутил в пальцах осколок кремня, словно ему не терпелось скорее взяться за работу. Остальные старшины глядели на Ромара молча и с недоумением – он что, их за беспамятных считает? Думает, не помнят они, кто кому и кем приходится? Что же шаман молчит?

А Матхи стоял, равнодушно наклонив голову, словно к чему-то внимательно прислушивался, и не было ему никакого дела до речей, что произносятся тут…

– Так говоришь, – кивнул Стакн.

– Отчего разгневалась Мать-Земля на Ларову дочь, что легла с его сыном? Да оттого, что у Шура и сестры его, дочери Лара, и в самом деле общая кровь была, а не одно наименование! Слышите, на самом деле одна кровь! А здесь? Не отыскать нам общей праматери для Таши и Уники! Нет в них одной материнской крови, и, значит, не за что на нас Матери-Земле сердиться!

Род зашумел. Загудел встревоженно, зло, точно дикие лесные пчёлы, у которых бортник забирает их сладкое сокровище. И шум этот, разнёсшийся далеко окрест, очень не понравился Таши.

Ромар стоял, словно собираясь говорить дальше, – однако, сжав могучие кулаки, напротив него поднялся Туран, старшина нижнего селения:

– Красно говоришь ты, Ромар. Мудрый ты человек, то всякий знает. И предков ты помнишь, не только по именам. Всё верно. Но вот только одного ты не говоришь: нарушила закон девка или нет? Я не знаю, настоящая в ней кровь или какая другая, а вот закон, обычай, уложенье рода нашего – они нерушимы. Или Таши с этой девкой уже не из одной семьи?..

– Или мало нам реки мелеющей! – внезапно выкрикнул Муха странным, высоким голосом, каким не мужчине, а обиженному ребёнку кричать впору.

– Верно! – тотчас подхватил Свиол. – Или мало нам горя и бедствий? Вы что же, не видите, как сердятся на нас предки? Или карлики эти, на птицах ездящие, – благо? Не с того ли они появились, что дочь Латы закон и честь отринула?..

Дела… Всегда Свиол с Мухой на ножах были, а ныне, глянь-ка, заодно!

Таши не мигая глядел на Свиола, размахивающего руками, и догадки одна мрачней другой бродили в его голове. Можно представить, о чём кричит старейшина. Злится на Унику, что дала от ворот поворот Тейко, внуку его брата. Ещё Таши подумал, что из лука Туны легко уложил бы злобного старика… Подумал – и сам ужаснулся этой мысли. Такое одному мангасу пристало!..

После слов Свиола Матхи наконец соизволил медленно поднять голову. Разговоры о воле предков – его удел. И никому в него вступать не положено. Лицо шамана поворотилось в сторону Свиола – тот разом язык прикусил.