Проклятый - Анна Мистунина

Кар молча слушал. А потом, неохотно пересказывая Дингхору ночные речи, всеми силами старался не показать, что все больше верит им. Но разве обманешь того, кто читает в душах, как иные в книгах? Дингхор мрачнел, а Кар, виноватый и несчастный, замечал, как все сильнее дрожат руки вождя.

И случилось то, чего Кар боялся и ждал с замиранием сердца. Дингхор объявил о свадьбе своей дочери с Налмаком. Обычно не склонный торопиться, вождь, словно расплачиваясь за промедление, дал всего два дня на подготовку торжества.

При объявлении Аррэтан стояла под градом поздравлений, расправив плечи, как и положено дочери вождя и невесте его преемника. На губах ее играла гордая улыбка. Но Кар, мрачной тенью притулившийся за спинами гостей, видел, как нервно сжимаются и разжимаются пальцы под праздничной накидкой из собольего меха, и чувствовал острее, чем свою обиду, ее тоску и покорность. Налмак — рядом с похудевшим вождем он казался огромным и кряжистым, как бык — излучал спокойную уверенность. И ни разу не взглянул туда, где плечом к плечу с Каром молча хмурился Чанрет.

Поздравления отзвучали — на сегодня. В день свадьбы их будет много больше. Гости стали расходиться. Ушел и Кар. Погруженный в мрачные раздумья, он не заметил, что шагает рядом с Чанретом, пока не очутился у входа в его хижину.

— Зайдешь? — спросил Чанрет.

Кар пожал плечами. Шагнул за другом в теплый полумрак.

— Дингхор торопится поставить Налмака, чтобы не дать укрепиться мне, — раздумчиво протянул Чанрет. — Но к чему такая спешка? Разве он болен? Он плохо выглядит. Ты не знаешь? Кар!

Голос друга скользнул мимо, Кар не понял ни слова. С резким возгласом Чанрет схватил его за плечо. Развернул ко входу, при солнечном свете вгляделся в лицо.

— Дурак, — выдохнул он. — Какой дурак! Что ж ты молчал? Зачем позволил?!

— Что я мог?! — с отчаянием воскликнул Кар. — Что!?

— Поговорить с ней! Не такой отец Дингхор, чтоб принуждать ее силой, если она выберет тебя! Боже, Кар, ты ведь ему как сын! А я… На моем пути не стоял бы этот медведь Налмак!

Впервые Чанрет прямо сказал, что хочет быть вождем. Чувствуя себя грязным предателем, Кар тяжело выговорил:

— Я не мог. Прости, Чанрет.

— Почему? — не дождавшись ответа, Чанрет понял. Синие глаза вспыхнули гневом. — Дингхор запретил? Да?

— Да!

Кар быстро шагнул к выходу. Чанрет бросился следом. Схватил за плечо.

— Стой! Куда ты пойдешь? Ты же хуже пьяного!

Он силой усадил Кара на постель. Принес большую чашу.

— Пей. Понимаю, ты не виноват, тебе хоть разорвись между нами. Если б сказал раньше… Я бы сам поговорил с Аррэтан. А теперь поздно.

Кислое питье огнем прокатилось в горло. Чанрет опять налил, в этот раз себе тоже. Кар жаждал опьянения, и оно пришло. В голове зашумело, и все, что так долго сдерживал, хлынуло наружу. Вскоре он понял, что пересказывает давний разговор с вождем, а Чанрет слушает, хмурясь и не забывая подливать в обе чаши. Спохватившись, Кар тут же махнул рукой: все равно выходит предателем перед обоими, какая разница?

Ясный летний вечер только начался, когда Кар забылся тяжелым пьяным сном на постели Чанрета.

А наутро пришли имперские солдаты.

Они шли кратчайшей дорогой из Тосса, налегке, не обремененные пехотой и обозом, не скованные тяжестью лат. Конники в кольчугах и легких шлемах — передовые отряды, гонимые в бой священной яростью жрецов. Не больше тысячи всадников, но всякому ясно, что это лишь начало. Остальная армия не задержится надолго.

Вершины холмов на западе только оделись густеющей красновато-серой дымкой, а селение уже было на ногах. Дома опустели. Выезжали навстречу врагам воины — успевшие, пока жены и сыновья седлали коней, натянуть плотные кожаные панцири и шлемы, проверить оружие. Грузили на повозки нехитрый скарб, запрягали быков, торопливо собирали ревущих детей женщины. Мчались по пастбищам юные девушки, верхом без седел, раскрасневшиеся, с летящими по ветру волосами. Громко крича, сгоняли скот, им вторили звонким лаем собаки. Племя спешно собиралось в путь. Обратно, к Ничейной Полосе, как заведено, как повторялось из века в век: пришли братья-аггары — сражайся, пришла Империя — сражайся и беги. Кара, впервые переживавшего такое нападение, привычная обреченность этих сборов ударила в самое сердце, заставила подавиться болью и несправедливостью. Империя! Кичливая, шумная, ничего не видящая за собственной праведностью, вечно ли она будет гнать и убивать? Неужели не найдется на нее управы? С криком ненависти взлетел он в седло. Ударив коленями, направил лошадь за край селения, где собирались воины. Враги быстро приближались, уже виден был блеск солнца на шлемах рыцарей, алый пламень жреческих одежд. Предводители священной войны, жрецы-воины, носители черных поясов, они ехали впереди войска, без кольчуг, в одних только алых плащах поверх сутан, как будто опасность ничего не значила для них. Кар не отрывал взгляда от этих красных пятен, от тех, кого он ненавидел больше всего на свете, чью смерть с радостью оплатил бы собственной жизнью. О, если б среди них был и Верховный жрец! Предчувствие схватки теплом разливалось по телу. Кар не думал, что может умереть. Он ни о чем не думал, ничего не видел, кроме приближавшихся жрецов и своей собственной, ожившей и горящей ярче любого пламени, обиды. Чанрету пришлось оттеснить с дороги своим конем его лошадь, чтобы привлечь наконец внимание.

— Карий! — прокричал сердитый аггар. — Стой же ты, успеешь еще подраться! Слушай меня!

Кар натянул поводья. Конь Чанрета перегородил ему дорогу. Мимо, не оглядываясь, проезжали собратья по племени.

— Чанрет?

— Слушай меня. Я уезжаю. Ты должен задержать их…

Кар затряс головой — ему, наверное, послышалось. Не может Чанрет бежать от схватки!

— Ты слышишь? — крикнул Чанрет. — Не уходите на восток. Вы должны дождаться меня, должны, понятно? Задержи их!

— Как? — все еще не понимая, спросил Кар.

Чанрет зарычал сквозь зубы. Совладав с гневом, заговорил спокойнее:

— Племя должно остаться здесь. Уйдем на восток — все потеряем. Если веришь мне, придумай, как их задержать…

— Чанрет! — это Калхар, их общий побратим и ярый сторонник Чанрета, остановился рядом, возбужденно дыша. Конь под ним танцевал, как будто тоже разделял нетерпение всадника. — Время, да? Время?

— Да! — Чанрет наклонился вперед, готовясь пуститься вскачь. Концом хлыста поочередно указал на Калхара и на Кара: — Ты знаешь, что делать, а ты — сделаешь. Удачи в бою!

Его конь рванулся вперед прежде, чем опустился хлыст. Калхар оскалился.

— Слышал, брат?