Танец Арлекина - Том Арден

А Эла спросила:

— Ты говорить умеешь, Варнава?

Вместо ответа карлик открыл рот, и Эла увидела, что язык у него отрезан. Она не испугалась, ей только стало нестерпимо жаль беднягу. Эла печально наклонила голову. Она бы снова расплакалась, но тут маленькие ручки карлика коснулись струн и клавиш странного музыкального инструмента.

От камина послышался треск. Сырые дрова, наконец, разгорелись.

ГЛАВА 14

КАБАТЧИЦА

Когда эрцгерцог покидал родовое гнездо, солдаты-синемундирники сопровождали и его карету, и весь обоз. Деревенские жители и крестьяне, сбежавшиеся с окрестных полей, выстроились вдоль дороги, уходившей к югу. Некоторые плакали. Здоровяки крестьяне падали на колени. Толстая прачка с руками, напоминавшими бараньи окорока, бросилась наперерез карете и стала умолять господина не уезжать, и другие были готовы просить эрцгерцога о том же. Морщинистые старики с доверчивыми добрыми глазами не могли поверить, что господин может покинуть их. Молодые смотрели на проезжавший мимо обоз, не моргая, опасливо и нервно, не умом, но сердцем чувствуя, что стали свидетелями исторического события. Одним казалось, что синемундирники увозят их господина. Они думали, что король — в замке. Они думали, что синемундирники — враги короля. Наспех проведенный сход на деревенской лужайке имел целью объяснить крестьянам, что они жестоко ошибались. Никто не ведал, что истинный король под покровом ночи был тайно увезен из замка в оковах. Однако на несколько дней умолкли пушки и утихла ружейная стрельба.

Что-то случилось.

Казалось, время остановилось.

Во главе отряда синемундирников ехал командор — мужчина с лицом как бы выточенным из стали, с огромными усами, кончики которых загибались вверх, и глазами, взгляд которых был тверже кремня. Его звали Оливиан Тарли Вильдроп. Жители Тарна возненавидели его. По его приказу некоторых пытали, а других били.

Иногда командор сам производил экзекуции. Это Вильдроп хладнокровно и жестоко выколол глаза Сайласу Вольверону.

Деревня жила в страхе. А теперь от имени эрцгерцога жителям Ириона было объявлено, что Вильдроп — не враг, а друг. Они не сразу поняли, что для эрцгерцога это так и есть. В то же мгновение, когда эрцгерцог предал короля, все его бывшие враги тут же стали его друзьями — словно небрежные пальцы перевернули монетку.

Его должны были вознаградить. В глубине души эрцгерцог всегда мечтал о славе, и вот, наконец, до славы было рукой подать. Больше он не будет править горсткой баронов-воришек. В Агондоне он станет третьим министром в правительстве синемундирников. А со временем непременно станет премьер-министром. Эрцгерцог Ирионский даже не оглянулся на покидаемый им замок предков. Он не собирался возвращаться сюда. Может быть, на лице его и запечатлелась вина за содеянное, может быть, вина смешалась с жестокой решимостью, но никто не видел лица эрцгерцога за занавесками на дверцах кареты.

Но прежде чем карета, а с ней и весь обоз скрылись из глаз, возникло небольшое препятствие. Кто-то швырнул в карету комья грязи и гнилые овощи.

— Предатель! — послышался чей-то гортанный голос. Командор Вильдроп едва повел бровями, не повернув головы, и чуть придержал своего великолепного скакуна.

— Убить этого мерзавца, — распорядился он, и гвардейцы, толком не разобрав, кто кричал, расстреляли нескольких крестьян, а командор продолжил путь.

Занавески на дверцах кареты даже не шевельнулись.

Все это случилось цикл тому назад. Потом еще целый цикл деревенские жители вспоминали, размышляли, делились друг с другом подозрениями, и, в конце концов, подозрения превратились в холодную уверенность.

Поползли слухи.

Хозяином кабачка «Ленивый тигр» был спившийся старик по имени Эбенезер Трош. На самом деле всеми делами в кабачке заправляла его жена, безропотная страдалица, добродетельная женщина. Муж её только пил дни напролет, и, похоже, ничто другое его не интересовало. Но вот у старого Эбенезера вдруг появилась новая страстишка.

Как-то раз вечером, по обыкновению посиживая за столиком в собственном кабачке, старый пьяница вдруг ни с того ни с сего принялся что-то бормотать насчет каких-то всадников, которых якобы видел глубокой ночью после окончания Осады. «Всадники? Что за всадники?» — спросила его жена. Эбенезера часто где-то носило по ночам, но его пьяным россказням не стоило придавать значения.

«Синемундирники это были, — заявил он в тот вечер. — Токо без мундиров».

«Что он несет?» — возмутился Стефель, камердинер из замка.

В общем, никто не поверил ни единому слову Эбенезера Троша.

В последнее время Стефель избегал компаний. Он напивался в одиночку, сидя за столиком в углу и покуривая свою вонючую трубку. Мужчины поговаривали, что Стефель какой-то чокнутый, что им он всегда не шибко-то нравился. В тот вечер только он и подал голос после того, как Эбенезер Трош пытался рассказать байку. Старый камердинер сидел в углу, мрачный, насупившийся. Тянулись часы. А изрядно захмелевший Эбенезер вновь принялся рассказывать о якобы увиденном. На сей раз он говорил о том, что видел какого-то узника в кандалах — человека высокородного, по всему судя, но в лохмотьях.

«Синемундирники, — заплетающимся голосом вещал пьяница. — Синемундирники с высокородным узником, вот что я вам скажу».

Потом уже никто не смог бы сказать, кому первому пришло в голову заподозрить, что в пьяных россказнях Эбенезера есть доля истины. Новость распространилась мгновенно, словно разбушевавшееся пламя.

— Король!

Кабачок огласился ропотом. А за несколько последующих дней слух со скоростью ветра разлетелся по всем Тарнским долинам. Да, похоже, красноглазый пьяница Эбенезер, валявшийся в придорожной канаве где-то на задворках Ириона, стал свидетелем трагедии истинного короля.

В мгновение ока завсегдатаи «Ленивого тигра» собрались около Эбенезера. Налитые кровью глазки старого забулдыги сверкали.

«Они такие были злые, — бормотал Эбенезер, — будто глотку ему перерезать хотели, вот что я вам скажу». Завсегдатаи ахали, качали головами. Старый камердинер Стефель, все время так и просидевший в углу, вышел на улицу и только там сменил свою угрюмость на злобный оскал.

На улице дул сильный ветер и раскачивал ветви старых высоченных вязов, окружавших деревенскую лужайку. Сезон Терона еще не окончился, а с тех пор, как уехал эрцгерцог, отмечались все признаки приближения сезона Джавандры. Начался листопад. Листья вились у ног старого Стефеля, пьяной походкой бредущего к повозке. Неуклюжими, плохо слушающимися руками он запряг старую серую лошаденку. Говорили, что в этом году холода придут раньше обычного. Так и вышло.