Обитель драконов - Норман Хьюз

— Гонец не сказал ничего конкретного. Лишь то, что Долг призывает меня в столицу. — Барон покачал головой. — А здесь меня встретил Гертран — и все изменилось.

— Что ты хочешь сказать? Гертран ведь тоже член Ордена?

— Да, но… Когда ты познакомишься с ним, увидишь сама. Он совсем не такой, как мой отец. Даже не как твой. И он на многое открыл мне глаза. То есть… — Амальрик с трудом подыскивал слова, пытаясь выразить какую-то особенно важную для него мысль. — Все то, о чем я думал, когда сидел один в Торе, часами тупо пялясь в огонь… то, что казалось мне кощунственным, почти преступным… Гертран говорил о том же самом, но очень просто и без напыщенных, высоких слов. Он говорил так, что я сумел понять: то служение, которое навязывалось нам с рождения, — это лишь уродливая форма рабства. В нем нет ни чести, ни гордости, ни истинной красоты. Служение ценно лишь когда оно — добровольный дар свободного человека. А мы были рабами в оковах!

— Не могу сказать, что до конца понимаю, о чем ты, но… — Палома задумчиво закусила губу.

— Ты прав. Отец не имел права принуждать тебя таким жестоким образом. У человека всегда должен быть выбор.

Относились ли эти слова и к ней самой? Амальрик одобрительно кивнул.

— В общем, Гертран заставил меня на многие вещи взглянуть по-иному… Понимаешь, Пал, когда король вышвырнул меня, я разом стал неинтересен и Ордену, меня использовали лишь для мелких поручений, почти как простого гонца… Это было так унизительно — я утратил веру в себя. Мне стало казаться, что я и в самом деле ничтожный человек, не оправдавший ожиданий отца, Старейших… и даже своих собственных. Я презирал себя за слабость и беспомощность! — Он яростно тряхнул головой, отгоняя призраки былого. И злость его была так велика, что Палома не осмелилась предложить ему свою жалость

— да Амальрик и не нуждался в сочувствии. — И лишь здесь, в Бельверусе, я осознал, насколько я заблуждался. То, что я стал жертвой интриг, чужой игры, которая никак не касалась меня лично, это ничего не значит. Человек — это не только сумма его обязательств перед кем бы то ни было, даже перед богами. Человек — это то, чего он сам желает и добивается.

— И чего желаешь ты?

— О… — Амальрик хищно улыбнулся. — Многого. Так сразу и не расскажешь. Всего того, чего я был лишен с рождения — а это очень немало! Но для начала я должен занять место при дворе, принадлежащее мне по праву. Причем именно мне — а не каким-то великодушным покровителям, которым вздумалось бы взять меня под свое крылышко! Ибо отныне покровители мне не нужны!

— Но… Как же Орден?

Барон Торский повел плечами.

— Орден использовал меня, я использую его. Если наши цели будут совпадать, я готов служить ему. Если же нет… Я — свободный человек, Палома, — с неожиданной силой воскликнул он.

Та покачала головой.

— Мне с трудом верится, чтобы советник Гертран мог внушить тебе все эти мысли. Человек не может так быстро, за каких-то пару седмиц, отречься от всего, что впитал с молоком матери.

Амальрик кивнул.

— Гертран лишь помог мне осознать до конца то, что мучило меня долгие годы. Причина не в нем — а во мне самом,

— Но чего же ты все-таки добиваешься?

— А разве ты не видишь сама? — Широким жестом барон обвел рукой вокруг, словно включая сюда и этот прекрасный, залитый солнцем сад, и дворец… и весь мир.

— Власть? Положение? Любовь красавиц? — Помимо воли, в ее голосе прозвучала насмешка. Но Амальрик остался серьезен.

— Почему бы и нет. Я честолюбив. И мне претит мысль окончить свои дни нищим, никому не нужным приживалой. Что в том дурного?

— Ничего. Но в том, как ты попал ко двору… Этот обман… — Она красноречиво указала на него и на себя.

Неожиданно Амальрик улыбнулся ей по-мальчишески чарующе и открыто.

— Я, кстати, забыл сказать тебе, как восхитительно ты выглядишь!

— О, нет! — Она негодующе отмахнулась. — Не пытайся лестью подкупить меня, Амальрик Торский! Я знаю все твои штучки наизусть!

— Нет, правда, Пал. Ты… словно расцвела за эти годы. Признаюсь, я был поражен.

В глубине души эти слова были ей приятны. Но она не позволила себя отвлечь.

— И все же…

Барон пожал плечами.

— Обратить па себя внимание их величеств не так-то просто. Ежедневно толпы людей пытаются достичь этого!

— Но советник…

— О, Гертран сделал для меня все, что мог. На другой же день по приезду в столицу, он привел меня во дворец к Малому Выходу, представил королю… Тот скользнул по мне взглядом, отделался парой пустых фраз. И забыл мое имя, едва отошел на десять шагов. Мне нужно было найти иной путь!

— Через наследника?

— А, так ты узнала об этом?! — Амальрик лукаво подмигнул наемнице. — Неплохо придумано, согласись?

— Великолепно — Это трудно было отрицать.

— Мне лишь неловко, что пришлось втянуть в это и тебя — но не тревожься. Через пару седмиц королева успокоится на мой счет, поймет, что я добропорядочный вельможа, который отнюдь не собирается сбивать с пути истинного ее легкомысленного супруга… Тогда моей невесте можно будет спокойно отбыть из столицы — а там видно будет. Все, чего я прошу, это чтобы ты согласилась какое-то время играть эту роль. Это не слишком много?

— Это так важно для тебя?

— Да, — с нажимом отозвался Амальрик. — Очень важно. Если королева не будет мне доверять — я никогда ничего не добьюсь при дворе. А она не выносит холостяков и каких-либо намеков на флирт или любовные истории. Все должно быть строго и благочинно…

При этих словах барон состроил такую постную гримасу, что Палома против воли засмеялась. Однако у нее были еще вопросы. Насчет Аргивальды, Гертрана — и главное…

— Но зачем все-таки Естасиус вызвал тебя в Бельверус? Ведь не затем же, чтобы ты блистал при дворе!

— Ах, это… — Амальрик помрачнел и вдруг надолго замолчал, словно сомневаясь, вправе ли он открыться Паломе до конца. Затаив дыхание, та ожидала ответа, чувствуя, что сейчас может узнать нечто действительно очень важное…

Как вдруг — незнакомый голос окликнул их с другого конца тропинки.

— А, голубки! Рэлея сказала мне, что вы где-то в саду. Амальрик! Не представишь ли меня своей очаровательной подруге?

— Советник Гертран! — Барон обернулся к спешащему навстречу человеку средних лет, в богатой одежде, коротко стриженному по последней придворной моде. — Позвольте представить вам медину Палому…

Наемница едва не взвыла от разочарования. Ну надо же было ему появиться в столь неподходящий момент!

…Ибо то выражение облегчения, что тенью скользнуло по лицу Амальрика, когда советник прервал их разговор, яснее ясного сказало Паломе, что он уже сожалеет о своей откровенности, и, стало быть, разговор их едва ли получит продолжение.