Записки фельдшера - Олег Врайтов

— Иду, иду, — пробормотал я зеркалу. — Бегу, теряя тапки.

Меня ждала все та же «девяносто девятая», только за рулем сидел не Артур, а худощавый паренек, с большим выпирающим кадыком, создающим впечатление, что он что-то не проглотил до конца. Несмотря на вечернее время и севшее солнце, паренек был в зеркальных темных очках, отбрасывавших блики от фонаря подъезда, зажженного жильцами заранее. Увидев меня, открывающего дверь, он оглушительно хлопнул пузырем жвачки, взлохматил соломенного цвета волосы и протянул руку:

— Вовчик.

— Саша, — ошалело представился я.

Вовчику на вид было не более восемнадцати. Или шестнадцати — я не рискнул выяснять. Просто сомневался немного, есть ли у данного юнца права.

— Погнали? — скорее утвердительно, нежели вопросительно сказал мой новый знакомый, одновременно вдавливая педаль акселератора. Меня, в свою очередь, вдавило в кресло. Мы действительно погнали.

Стиль езды Вовчика был стандартный для нынешней четырехколесной молодежи — газ до пола, а тормоза придумали трусы. Такие, как я, например. У меня были стойкие опасения, что мы не доберемся до пункта назначения, каким бы он ни был.

— Давно за рулем? — спросил, чтобы отвлечься от бешеной гонки, я.

— С детства, — солидно ответил паренек, не переставая жевать.

— Так уж и с детства?

— Ну… отец на колени сажал, рулить давал, — пояснил Вовчик. — Приучал, короче.

— Ясно…

Беседа на этом умерла. Остаток пути мы проделали в молчании, под рев истязаемого мотора и визг протестующих покрышек на поворотах. Я примерно понимал, что едем мы за город, но не спрашивал куда. Предчувствия были у меня какие-то нехорошие.

Поездка наша закончилась на заброшенной конечной остановке автобусов, примыкающей к пыльному бетонному забору кирпичного завода. Остановка пустовала уже года четыре, с тех пор, как в этот район пустили маршрутки, которым не нужен был большой круг для того, чтобы развернуться. Люди оккупировали их теперь в полусотне метров отсюда, а брошенное бетонное кольцо с огороженной поломанным металлическим заборчиком газоном, сочетавшим в себе рослую магнолию и пучки безымянных трав, потихоньку приходило в запустение. Даже фонари тут не светили, лампочки в них благополучно перегорели, отработав свой срок, а поставить новые никто не удосужился.

Впрочем, сейчас тут освещение присутствовало. У бетонного короба остановки, отделанного местами оставшейся мелкой плиткой, в ряд стояли три иномарки, бросая ослепительные пятна света в глубь маленького помещения. Там, скорчившись на лавке, чудом уцелевшей за четыре года разрухи, понуро сидел мой старый знакомый — здоровяк с улицы Краснознаменной. Рядом с ним, пуская дым сигаретой, стоял Артур.

Я вышел из машины и направился к остановке, чувствуя, как предательски подрагивают колени. Только я миновал замершие иномарки, двери их распахнулись, выпуская наружу пятерых плечистых ребят, бритых наголо и одетых спортивно — как раз для драки.

— Здравствуй, Саша, дорогой, — негромко сказал Артур, бросая сигарету. — Тут с тобой один знакомый пообщаться хочет. Просто пищит, как хочет.

Здоровяк что-то буркнул, не поднимая головы. Форму одежды он со вчерашнего вечера так и не сменил, и щетина на физиономии была в неприкосновенности, да и запах перегара доносился до меня за три шага. Но что-то неуловимо изменилось в нем. Может, не слышно было мата? Следов побоев на нем я не обнаружил. Как же они его сюда притащили, интересно?

— Где вы его выловили? — спросил я.

Артур презрительно фыркнул.

— Я не мент, чтобы вылавливать. Домой к нему приехали, забрали.

— Неужели сам поехал? Там же их человек пятнадцать было!

— Не человек, а шакалов, Саша. Гиен. Крыс подвальных. На одного слабого им толпой накинуться нетрудно, а вот кого покрупнее они шарахаются.

— А когда ствол в рыло пихают — вообще молчат, — негромко сказал один из парней сзади.

— Ладно, время дорого. Саша, тебе есть, что сказать этому типу?

Я посмотрел на здоровяка, злобно зыркнувшего на меня исподлобья, и покачал головой. Что мне ему сказать? Что он поступил нехорошо? Если он не тупой, а такого впечатления он пока не производит, то и сам поймет. Если же тупой — какой смысл напрягать голосовые связки, разговаривая с пустым местом?

— Ладно, — кивнул, словно только этого и ждал, Артур. — Тогда мне есть, чего добавить. Ты, чмошник, своим вчерашним поведением очень-очень сильно обидел моего близкого. Настолько сильно, что и представить себе не можешь. Если бы ты мне хоть одно слово вякнул из того, что ты вчера базарил, я бы тебя грохнул прямо там, в твоем крысятнике, на глазах у твоей родни. И, отвечаю за слова, грохнул любого бы, кто бы за тебя влез. Потому что для того, чтобы вступаться за такое дерьмо, как ты, — это надо быть самому дерьмом. Саша — человек добрый, он с хамлом разговаривать не обучен, он обучен спасать людей. И спас их столько, сколько тебе, удод, и не снилось. Тебе есть, что ему сказать за вчерашнее?

— Чё, нажаловался, аптекарь х…ев? — прохрипел, вставая, здоровяк. — Чё, думаешь, крышу себе нашел? Да я тебя, сук…

Договорить он не успел — Артур одним неуловимым ударом руки в челюсть сбил его с ног. Что-то мерзко хрустнуло. Меня кто-то оттолкнул сзади, проталкиваясь вперед. Миг — и передо мной выросла стена из спин, бритых голов и мелькающих рук и ног, наносящих тупые удары по воющему на грязном, заплеванном, щедро усыпанном окурками и использованными презервативами, полу телу.

Артур вышел из толпы, брезгливо отирая ссаженный кулак о спортивные штаны.

— Об зубы ободрал, — равнодушно сказал он, становясь рядом. — Братья, до смерти его только не оприходуйте. Смотри, братан, — обратился он ко мне, — во все глаза смотри. Так будет с каждым, кто тебя обидит. Я тебе это говорю, и я за свои слова отвечаю.

Я смотрел. Мне ничего другого не оставалось.

Я молчал. Мне нечего было сказать.

Я не сожалел о происходящем сейчас. Нисколько. Мне мерзко было смотреть, еще противнее слушать, совсем неприятно присутствовать — но я не жалел об этом. В конце концов, ни одна яичница в этом мире не приготовилась без раскалывания скорлупы яйца. А если это болезненно для яйца… ну, что ж, кому сейчас легко?

В дебрях разума

— Антоха!

— А? — я повернул голову на голос.

— Иди, обсохни, я покараулю.

Даже не пытаясь спорить, я торопливо кивнул и пересел из крутящегося кресла на лавку у двери машины, рядом с открытым окном, в которое врывался хоть и горячий, но все же освежающий морской ветерок. Торопливо оттянул ворот форменной рубашки, позволяя потоку воздуха забраться внутрь и осушить струйки пота, стекающие по груди.

Серега пересаживается в кресло, не сводя глаз с «клиента», сидящего в глубине салона, в дальнем конце лавки. Да, караулить необходимо, слов нет, тип очень и очень проблемный. Правда, сейчас он занят — очень внимательно и аккуратно раскладывает что-то, одному ему видимое, на ножном конце носилок, периодически макая палец в рот. Ну и пусть играется, главное, чтобы не скакал, как недавно во дворе РОВД.

Я, приподнявшись, зажмурил глаза и высунулся по пояс в окно. Мощный поток воздуха ударил меня — упруго, сильно, но очень приятно. Тут же Серегина рука дернула меня за штанину.

— Куда поперся, выпадешь!

— Ничего, полечишь, — фыркнул я, растопыренной ладонью кое-как расправляя взлохмаченные ветром волосы.

— Нет, не брал! — громко говорит наш пациент.

— Точно не брал? — строго спрашивает Серега.

— Да побожусь!

— Верю-верю, не надо. Продолжай. И ровнее клади.

Я поворачиваюсь к нему лицом. Мужик грязен и вонюч до невозможности, посему я просто благословляю лето и возможность открыть окно в машине. Иначе бы точно задохнулись, пока его везли. Этого товарища нам подкинуло отделение милиции в поселке Кипарисовый, в сорока километрах находящегося от Центра. Это зона работы не нашей подстанции, но психиатрическая бригада у нас на весь город одна, поэтому приходится кататься. Оно бы и ничего, да долгое петляние по приморскому серпантину, да еще в такую жару, когда куры ночью несутся вкрутую, в громыхающей «газели», ползущей со скоростью безногого калеки — удовольствие ниже среднего. Ну, и сам пациент, разумеется, тоже не добавляет оптимизма. Классическая delirium tremens[12], прямо как в учебнике. Согласно данным анамнеза, охотно представленным местным шерифом Аниськиным, данный индивид беспробудно пил в течение месяца с лишком, зарабатывая деньги на сдаче своего домишки отдыхающим, а сам ночуя, благо теплое время года, где придется, согласно погодным условиям. Был арестован за административное правонарушение, которое он совершил на клумбу возле дискобара, за что и был закрыт в КПЗ на стандартные пятнадцать суток. И после трех дней вынужденной абстиненции случилось то, что должно было случиться в его беспробудно пьющем случае — бедолага стал ловить в камере змей, с кем-то громко и скандально разговаривать, грохотать кулаками по металлической решетке и плакать. Участковый, не сталкивавшийся с подобным ранее, все списал на вздорность характера и сначала пытался лечить недуг интенсивной мануальной терапией в виде подзатыльников и охаживания ребер дубинкой, но потом смекнул, что терапия не оказывает должного эффекта, и вызвал нас.