Кровавый круг - Михаил Март

— Отличный ход, Константин Иваныч.

— Мне только твоих похвал не хватает. Работнички! Готовься к худшему. От них всего ожидать можно. Как зазвонят колокола, собирай пресс-конференцию и давай грамотное опровержение по всем пунктам. Больше, чем мы, они знать не могут. Удивить нас им нечем. Сам все знаешь, вот и готовь отпор.

— Надо предупредить Питер.

— Они сами все знают, не глупее нас. Прокуратура на их совести, наша рука туда не дотянется, а Москву в эту кашу лучше не впутывать. Рикошетом в нас отлетит. Они там только требовать могут, а помощи никакой. А по столу я и сам стучать умею. Все ясно?

— Все. А что нам с уголовником делать?

— О ком ты еще?

— Нам удалось установить следующее. Под паспортом на имя Титова Юрия Александровича летел Рудольф Карлович Янсон, уроженец Вильнюса, тридцати девяти лет. Находится в федеральном розыске. Отсидел срок за налет на квартиру, драку, попытку убийства и сопротивление властям. Вышел на свободу и в течение месяца убил четырех допризывников, после чего исчез. Свой паспорт ему одолжил Титов, с которым они тянули срок на зоне. Сейчас Титов в СИЗО по другому делу.

— Неплохой улов, Говорков. Этот уголовничек может сыграть определенную роль в нашем деле. Где он?

— Сидит на гауптвахте. На вид мужик тихий, сопротивления не оказывал. Смирился с участью.

— Нам надо увязать Рудольфа Янсона и Дмитрия Горохова в один узел. Тогда мы получим еще один козырь. Приведите ко мне убийцу и пригласите адмирала. Пусть присутствует на допросе.

— Вы не хотите передать его прокуратуре?

— А кто сказал, что мы установили его личность? Это не входит в нашу компетенцию. К тому же известно, что паспорта большинства пассажиров остались в самолете.

— Но мы отправили на него запрос и фотографию с паспорта на экспертизу.

— Это ничего не значит. Иди, Алексей Савельич. Работай. У тебя хватает дел, и меньше их не станет. Все только начинается.

Старенький, списанный «газик» был оставлен за поворотом, ведущим к горному поселку. Четверо человек в военной камуфляжной форме покинули машину и, пройдя сквозь лесную полосу, вышли к забору воинской части. Небо покрывалось предрассветной дымкой, слабый морозец щипал за уши, под ногами похрустывали ветки и тонкие льдинки, покрывавшие мелкие лужицы и пожухлую прошлогоднюю траву.

Горохов снял шапку и провел рукой по короткому ежику.

— Я чувствую себя голым.

— Конспирация требует жертв, — полушепотом сказал Литовченко. — Жаль, конечно, такой шикарный хвост терять и столь знаменитые моржовые усы, но что поделаешь. Ты скажи спасибо, что Женькина гримерша стояла еще на ногах и сносно тебя оболванила, другая бы такую лестницу тебе построила, что голова бы ромбом выглядела.

— Тише вы! — фыркнул Астахов. — Захомутают, поминай как звали. Гляньте-ка на эскорт. Вся элита собралась. Вон черная «Волга» самого Ершова стоит, Говорков тоже здесь. Две оперативные машины управления ФСБ.

— Кого-то ведут, — прошептала Оля.

Девушка выглядела подростком. Форму ей подобрать не удалось, но Женя нашел оригинальный режиссерский ход. На Олю надели белый медицинский халат, а сверху телогрейку. Волосы убрали под косынку, а ноги упаковали в валенки. В итоге получился непонятный гибрид. Остальным досталась нормальная форма, но только с офицерскими погонами. Главный редактор стал лейтенантом, а его подчиненный корреспондент вырос до капитана. Горохову подошла форма майора, и, надо сказать, он чувствовал себя в ней вполне комфортно.

Близко к решетке подходить не стали.

— Ведут, — подтвердил Горохов. — Это же Рудик! Он! Рудик вышел из-за первого корпуса, стоявшего с

правой стороны. Он шел медленно, не торопясь, держа руки за спиной. Его сопровождали двое солдат с автоматами. Шли они за ним следом, не соблюдая дистанции, и держали оружие на плече.

— Конвоиры у него безграмотные, на зоне не бывали, устава не знают, — хмуро заметил Горохов.

— Я же говорил вам, здесь обычная учебка. Сплошной молодняк, пушечное мясо. Но зачем водить людей под конвоем? — удивился Астахов.

— Рудик — особый человек, — сказал Горохов. — Значит, его просчитали. В розыске он. И меня так же бы содержали. Я для них хуже беглого. Ты прав был, Лера.

— Поживи с мое, сынок, — усмехнулся Литовченко. — Я тебя на целых три года старше. Ну, а если попадешь под колпак к полковнику Ершову, то считай, в рентгеновский кабинет вошел. Он диагноз ставит безошибочно.

— Смотрите, двоих повели из штаба в казарму. Тут без конвоя обошлись.

— Мирные обыватели. Таким быстро мозги вправляют, — комментировал Литовченко.

Он взглянул на Ольгу и заметил слезы в ее глазах.

— Кто тебя обидел, детка?

— Так нечестно. Он хороший. Он очень хороший. Литовченко глянул на удалявшийся конвой и на

сгорбленную фигурку Рудика-самореза.

— Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу, все равно его не брошу, потому что он хороший. Жаль, что не все смотрят на мир твоими глазами, Оля. Дяденька Ершов видит все в другом свете.

Прав был Литовченко или нет, но Ершов оценивал людей по протоколу, фактам и интересам его ведомства к данному субъекту. Сентиментальность, сострадание, доверительность — эти слова и чувства ему были чуждыми, они не отвечали интересам дела, которому полковник посвятил более четверти века.

Адмирал сидел в стороне, на стуле у окна. Ершов занимал место за столом чужого кабинета, но чувствовал себя полноценным хозяином положения.

Рудика оставили стоять посреди кабинета, после чего конвой вышел в коридор.

— Вам не повезло, Рудольф Карлович, — тихо заговорил Ершов, играя карандашом. — Возможно, вы сами виноваты, а может быть, и нет. Почему вы не сбежали вместе с летчиками? Они заперли дверь? Бросили вас на произвол судьбы?

Рудик поднял глаза.

— Вы так хотите повернуть дело?

— Одного из террористов уже поймали. У него, как и у вас, поддельный паспорт, и выполнена подделка одной и той же рукой. Этот факт уже установлен. Нас интересует еще один человек из вашей команды, который остался в самолете. Ваша связь с ним очевидна. Вы работали с ним, что называется, в одной упряжке. По словам очевидцев, вы вместе обнаружили бомбу и постарались от нее избавиться, чтобы не взлететь в воздух со всеми пассажирами.

— О ком вы говорите?

— О Дмитрии Горохове.

— У меня нет таких знакомых.

— Уже забыли? Короткая у вас память. Коренастый паренек с курчавым хвостом до плеч и густыми усами, нависающими над верхней губой.

— Понятия не имел, как его зовут. Отличный мужик, кстати сказать.

— Он о вас так не думал, иначе не бросил бы на произвол судьбы. К сожалению, ему удалось сбежать. Упустили. Но долго ему гулять не позволим. Все вы рано или поздно сядете за решетку. Это вопрос часов.

— Сомневаюсь. Если вы прибегаете к таким методам, то дела ваши плохи. Надо отдать вам должное, вы отличных козлов отпущения подобрали.

Ершов бросил карандаш.

— Вы преступники. А козлов из вас сделают в зоне. Вы бежали из Питера, потому что оба находились в розыске и вам наступали на пятки следственные органы. Вот причина того, что вы пошли на сговор с чеченскими террористами. Вам обещали содействие в переброске за кордон через чеченский коридор…

— Послушайте, полковник, мне ваша ахинея уже порядком надоела. Я два года воевал в Афгане, имею награды и в террористы не гожусь. Не мой профиль.

— Извините, Рудольф Карлович, я совсем забыл про ваш профиль. Первую судимость вы получили за налет на мирных граждан, покушение на убийство и сопротивление властям. Вторая судимость вам грозит за массовое убийство подростков. Четырех восемнадцатилетних подростков вы перерезали, как свиней на рождественский стол. Это и есть ваш истинный профиль? Настоящее лицо?

Адмирал не выдержал и встал с места.

— Я протестую. Этот человек на моих глазах рисковал собственной жизнью. Никакого отношения к террористам он не имеет. И Дмитрий Горохов также. Благодаря этим ребятам спасены жизни ста человек. Все остальное меня не интересует, полковник, и позвольте мне не присутствовать при дальнейшем шутовстве. Здесь не цирк.

Адмирал вышел из кабинета, хлопнув дверью.

— Боюсь, полковник, ваша идея обречена на провал. Ершов вновь взял в руки карандаш, повертел им и,

глянув на арестованного, тихо продолжил:

— Тебе, Янсон, грозит пожизненное заключение. Я бы тебя поставил к стенке. Но мы стали слишком либеральны. Добреньких из себя разыгрываем. А что касается моего спектакля, то я отвожу тебе в нем одну из главных ролей. Подумай своей куриной головой, что тебя больше устраивает: просидеть остатки жизни в одиночке, где ты свихнешься через пару-тройку лет, либо получить пять лет строгача и через три выйти по амнистии?

— Хочешь купить мою душу?

— Если ты разыграешь сценарий с чеченскими террористами, втянешь в него Горохова, то в моих силах будет закрыть заведенное на тебя уголовное дело. Мы забудем о твоих убийствах. Ты пойдешь как пособник угонщиков самолета. Вся вина ляжет на чеченцев. Больше пяти лет тебе не грозит.