Предварительные решения - Сурмин Евгений Викторович

– Погоди, Командир! А это-то ты откуда знаешь?

– Так я сам и доложил. Когда преступник называет себя родственником вождя, это дело политическое, тут лучше перебдеть. Да и помощники твои, Макар с Испанцем, уверен, через свое руководство доложили.

– О… хренеть! А что товарищ Сталин?

– А что товарищ Сталин? Недоволен был товарищ Сталин. Разберемся, сказал товарищ Сталин.

Внезапно Казак остановился и замер, причем губы его пришли в движение, пытаясь вытолкнуть изо рта какие-то слова. Наконец старший лейтенант Донских вздохнул, сглотнул и смог членораздельно сформулировать свою мысль.

– Выходит, сам товарищ Сталин знает, что есть такой, служит Мишка Донских?

– Аха, знает. А еще знает, что этот Мишка чуть капитана с подполковником из пулемета не пристрелил.

– Командир! Не собирался я стрелять-то! Пугнул только слегка! – Выражение лица Казака стремительно изменилось, став немного растерянным, как у незаслуженно обиженного ребенка.

– Пугнул?! Ты какого хрена вообще в караулке делал? И, кстати, Барс! Где там начкар был?

– Да он одновременно со мной прибежал, просто я ему велел из караулки не выходить, и без него там столпотворение перед воротами было.

– Ну ладно, коли так. Вообще, по большому счету это моя недоработка. Привыкли вы в лесу жить и в собственном соку вариться, а тут столица под боком. Недостаточно хорошо, похоже, я донес до вас мысль, что такие вот игры с оружием ставят под удар само существование бригады. А если бы не расколи вы этого урода? И что бы тогда делали?.. Молчите?! И правильно молчите. Чистое везение. И как, ты там говорил, пса зовут?

– Балбес. Ну и Задира отличился.

– Скажи ему, что принят в штат, и натаскивай по физухе. К маю определимся с ним.

– Хорошо. Это его обрадует лучше всякой благодарности. Куда сейчас? К мостам?

Командир остановился и, не торопясь отвечать, стал разглядывать овчарку, которая так и шла за ними на удалении нескольких метров, не проявляя признаков агрессии, но и не отставая.

– Эти вообще не лают?

– Очень редко. Так что с Балбесом действительно повезло.

– Вот чтобы больше такого везения не повторялось, выходить с оружием за территорию базы запрещаю. Перелезут забор – бей на поражение, а размахивать перед носом гостей нечего: неизвестно, кого сюда может занести.

– Я тут думал, почему так случилось, и считаю, что нужно изменить кое-что в обустройстве прилегающей к КПП территории.

– Андрей, ты здесь хозяин, считаешь, на пользу – изменяй. Но если тебе интересно мое мнение, излагай, чего удумал.

– Понимаешь, Командир, у нас тут все устроено так, чтоб реальное нападение отразить. А надо, наверное, больше демонстрационно, ну, напоказ, и пушку, и пулемет выставить. Чтобы, кто ни приехал, желания права качать даже не возникало. Шлагбаум поставить можно.

– В целом согласен. Верно. Шлагбаум не нужно: кто его открывать будет? Вместо него расставь на дороге бревна, так, чтоб могли только змейкой медленно подъехать. Пушку оставь, а пулемет перенеси на крышу, мешками с песком обложи. Или вообще найди ствол от авиационной пушки, пусть хоть неисправный, главное, чтобы вид имел внушительный. И еще знаки предупреждающие расставь. Типа «Стой, зона повышенной опасности!» или «Опасность химического заражения!». «Часовой стреляет без предупреждения!» тоже вроде ничего смотреться будет.

– Ясно. А может, «осторожно, мины» добавить?

– Хм. Думай сам, но это скорее по периметру, чем перед КПП. Слушайте, а чего у вас псы на одном месте лежат? Я думал, они бегать должны.

– Так это Гав предложил, говорит, так собак труднее заметить и рассчитать интервалы, когда проскочить можно. Кстати, Командир, не помнишь, кто Борису такое прозвище дал?

– Гы, а если их в белые маскхалаты одеть, то вообще, пока не наступишь, не заметишь.

Барс с Командиром одновременно посмотрели на Казака, который, было похоже, еще находился под впечатлением от полученной информации.

– А что, проверим. Интересная идея. – Барс достал толстую и уже потрепанную записную книжку и быстро что-то черкнул туда.

– Так… старший лейтенант Донских, вдоль периметра, пока мозги не проветрятся, бегом марш!

Проводив взглядом удаляющуюся спину Казака, командир ткнул тростью в сторону скопления инженерной техники:

– А мы потихонечку вон туда прогуляемся. Не торопись, Андрей, тут всего пара километров, а новостей у меня целый ворох.

Подстроиться под шаг опирающегося на трость собеседника Барсу труда не составило.

– Как там наши, Командир?

– Хочешь спросить, не забыли ли еще тебя? Нет. Девки голосят навзрыд, парни украдкой смахивают со щеки скупую мужскую слезу.

– Да ты что! И Пласт смахивает?

– Ерофеич-то? Ерофеич нет, он сокрушается, что мало чему научить тебя успел, и дрын свой ясеневый при этом в руках вертит. А если серьезно, ты же видел, из самолета в машину твою зеленую мешки перекладывали. Там и письма для вас, и корзина с пирожками, и подарки всякие. Вообще, люди почему-то решили, что вы не к цивилизации поближе уехали, а минимум, как челюскинцы, на край света. Сам потом посмотришь.

– Хорошо.

– Тяжело без вас, кто остался, зашиваются, и я не могу на базе чаще быть. Сейчас наверху такие движения идут, титанические, я бы сказал. Пока результаты не видны, да и неясно, куда кривая вывезет, но чтоб вывезла в нужную нам сторону, приходится соответствующие усилия прилагать.

– Ясно. Я тоже тут верчусь, как в одно место ужаленный. Хорошо с Испанцем мне повезло, вообще не представляю, что бы без него делал. А на стройке у нас этот, как его, триумвират. Казак, Чингиз и Макар втроем еле справляются. Как подумаю, что через два месяца еще двести чужих гавриков приедут, волосы дыбом.

– Справишься. За жизнь вечером народ соберем и поговорим. А сейчас информация для твоих ушей. Слушай и запоминай.

Командиры рефлекторно подобрались и по привычке осмотрелись, фиксируя окружающее их пространство.

– По Геладзе. Оказалось, он кокаинист, так что пел соловьем, сдавая подельников. Следак из военной прокуратуры, который дело вел, говорил, что процесс будет погромче Шахтинского.

– Говорил? А сейчас не говорит?

– Геладзе вчера повесился в камере.

– Он же должен был на Лубянке сидеть!

– Там и сидел, в одиночке.

Барс, пораженный не столько смертью малоприятного ему человека, сколько тем, что произошло это во внутренней тюрьме НКВД, где, казалось, и мышь не должна пищать без особого разрешения, остановился.

– Как это могло произойти?

– Андрей, да откуда я знаю-то. Проведут внутреннее расследование, накажут кого-нибудь. Но дело, считай, развалилось; конечно, кого-то посадят, кого-то с работы турнут. Да, полковника этого, Аспина, в Киев перевели – считай, понижение.

– И что теперь, Командир?

– А ничего. Будем служить, как служили, но ты теперь видишь, насколько тут все серьезно? Постарайся, чтоб больше таких инцидентов не было. И на всякий случай запомни, что в Москве остались люди, которым ты крупно насолил, и эти люди могут достать человека в спецтюрьме НКВД. Вряд ли они что-то против нас предпримут, смысла нет, но зарубочку в памяти сделай.

– Сделаю. И Казаку, и всем остальным втык дам, пусть проникнутся.

– Поехали дальше. У тебя казарма для курсантов на какой стадии готовности сейчас?

– Да в общем-то ни на какой. Хочу сначала мосты, хотя бы парочку, сделать.

– Оставь мосты и все силы бросай на казармы – стены, крыша. И делай навырост, чтоб в случае чего и четыреста человек смог принять.

– Четыреста! Командир, а тренировать где? Мы тут уже по всей границе в колхозы уперлись. Зачем такая спешка?

– В верхах настроения меняются. В войну этим летом все еще не верят. Молотов и практически все промышленные наркомы прямо спрашивают: вы, товарищи, ухи переели? У нас перевооружение в разгаре, а вы план хотите в унитаз спустить. Но в некоторые военные головы все же закрался вопрос: а если вдруг, то насколько мы готовы?