Командир субмарины. Британские подводные лодки во Второй мировой войне - Бен Брайант

Мы продолжали движение вокруг небольшого острова с маяком на горе до тех пор, пока не оказались в нескольких сотнях ярдов от пляжа. Взошло солнце, туман рассеялся, и настало великолепное ясное утро. На пляже стоял дом, и когда я осматривал через перископ берег, невольно задержал на нем взгляд. На втором этаже к окну подошла женщина, широко распахнула ставни и начала делать зарядку. Это была молодая блондинка, но что самое главное, одежды на ней не было совсем. Изучая свое прекрасное видение при полном шестикратном увеличении, я внезапно почувствовал, как вокруг меня наступила напряженная выжидающая тишина – все члены экипажа, конечно, решили по степени моего напряжения и концентрации, что я наблюдаю ни больше ни меньше, как за немецким Северным флотом.

В тот вечер вдоль берега крался весьма внушительный транспорт. Без сопровождения он представлял собой легкую цель и должным образом пошел ко дну с торпедой в машинном отсеке. А я все думал, смотрит ли на нас моя светловолосая красавица, а если смотрит, то получает ли от этого такое же удовольствие, какое я получил утром от созерцания ее действий.

Мы исследовали Манн-фиорд, о котором нам сообщили, что возле него сконцентрированы германские суда, чьи моряки отрабатывали высадку на берег. На самом деле фирд оказался пустынным и тихим, и пару дней спустя мы уже патрулировали порт Кристиансанн. Справа на горизонте внезапно показался дым, и мы бросились к приборам погружения. А вскоре на западе появился уже целый лес мачт.

Меня не раз спрашивали, какое чувство испытываешь при виде неприятеля. Для меня первая реакция всегда была такой же, как при трудностях плохо спланированной атаки; мои чувства ярко описаны в Библии. Я испытываю сильнейшее чувство товарищества по отношению к тем древним воинам, чьи кишки выворачивались наизнанку прямо в воду, желудок опускался куда-то до уровня нижних палуб, руки и ноги распухали и немели, и невольно в душе рождалась молитва, которую никогда бы не произнес вслух.

Думаю, что это и есть страх; страх той самой ответственности, которая, говорят, и превращает нас всех в трусов. Ты прекрасно понимал, что твой экипаж сделает все, о чем ты попросишь, но все их усилия, равно как и усилия тех людей, которые снабдили тебя этой мощной боевой машиной, закончатся ничем, если ты не сможешь правильно распорядиться всем, что тебе доверили. Это чувство никогда не возникало при охоте на нас, только перед атакой, хотя нечто подобное, хотя и в меньшем масштабе, я испытывал перед первым ударом в гольфе.

С первым же приказом приходила реакция. Возникало ощущение, словно после пережитого страха кровь приливала с удвоенной силой. Все вокруг прояснялось, чувства обострялись, и мозг начинал работать с повышенной уверенностью и оперативностью. Собственное «я» растворялось в азарте атаки.

Скоро «Силайон» уже на полной скорости шла наперерез конвою. Увеличивая скорость, приходилось уходить на глубину, в ином случае волнение на поверхности воды выдало бы нас разведывательным самолетам. Через четверть часа, когда мы подошли достаточно близко, картина прояснилась. В колонне по правому борту находился большой транспорт с носом ледокола; по левому борту шло судно средних размеров, ведущее за собой еще одно – маленькое; а вокруг них неправильным эллипсом расположились семь эскортных кораблей. По два болтались в каждой четверти линии наводки – трудная завеса для начала боевой операции.

Мы все еще находились по левому борту от нашей цели, когда конвой вдруг изменил курс, пропустив нас вперед. Времени было достаточно, и положение это казалось весьма выгодным: теперь, куда бы они ни повернули, все равно прошли бы мимо нас на доступном расстоянии.

В 14.30 «Силайон» находилась в трех с половиной милях впереди конвоя, и следующие двадцать минут были потрачены на то, чтобы проложить путь сквозь боевой порядок кораблей, которые, как обычно, окружали основные силы.

В немецких эскортах было заведено время от времени сбрасывать глубинные бомбы; думаю, с целью напугать субмарины в случае их присутствия. Эту тактику любили использовать и итальянцы. На практике же получалось все наоборот – субмарина могла слышать разрывы этих бомб с большого расстояния, и это давало ей возможность перехватить конвои, которые в ином случае прошли бы незамеченными ниже линии горизонта.

Если не считать этого периодического грохота и рева глубинных бомб, все проходило достаточно спокойно, и в 14.53 мы благополучно миновали эскорт – а это всегда вызывало чувство облегчения и удовлетворения. Хотя передвижение судов вновь поставило нас перед левой колонной, мы тихо шли под их носами, выбирая позицию для точного залпа по большому судну в правой колонне.

На этой стадии операции я записал в своем корабельном журнале: «Очевидно, что только сбой в торпедах может стать причиной неудачи».

Эта приятная мысль оказалась грубо опровергнутой в 14.55, когда враг неожиданно резко изменил курс влево, поставив нас слишком близко к своему левому борту, настолько близко, что стрелять стало невозможно. Мы не могли зайти справа, поскольку там был корабль эскорта, причем в самой неудобной для нас позиции; еще один зигзаг – и мы вновь оказались у его носа, хотя раньше уже прошли позади траверза.

С другой же стороны колонна кораблей по левому борту, чьи носы мы только что миновали, изменила курс влево, и сейчас мы находились в удобном положении для атаки с близкого расстояния, если, конечно, могли вовремя развернуться; сейчас мы стояли кормой к противнику.

Разворачиваться нам было и некогда, и негде – между колоннами едва виднелся зазор. Если бы мы значительно увеличили скорость, то этот вражеский эскорт немедленно нас засек; в то же время, если бы мы развернулись полностью и направили торпеды на левую колонну, это привело бы к неудобному градусу для прицела; пока бы мы развернулись, они могли уже почти миновать нас. И все равно, на таком близком расстоянии мы имели прекрасные условия для нанесения удара.

Во все времена достаточно неприятно оказаться в середине конвоя, совершающего активную перестройку и постоянно изменяющего курс, но в проливе Скагеррак в это время года подобное положение казалось особенно опасным.

Весной таяние снега вызывало значительный приток пресной воды в соленые воды Скагеррака, и это создавало слой воды небольшой плотности, распространявшийся немного ниже глубины, которую захватывал перископ. Субмарина могла лежать на плотном слое[12] ниже этого так, словно лежит на дне. Если же вы хотели уйти еще ниже, то, чтобы миновать этот плотный слой, должны были взять на борт дополнительно шесть тонн балластной воды. А это означало, что в случае необходимости субмарина не могла быстро уйти на глубину и теряла единственный способ защиты, если вражеское судно внезапно поворачивало и угрожало столкновением. Риск тарана постоянно присутствовал в случае атаки с прикрытием, особенно если вы проводили лодку сквозь линию охраны на глубине работы перископа.

Я предвидел эти трудности и приготовился к ним; мы оснастили «Силайон» предохранительными тросами, которые не дали бы основным противоминным тросам обмотаться вокруг винта в том случае, если бы они оказались порванными, а это вполне могло произойти, если бы при столкновении мы потеряли тумбы перископа.

Крайне неприятное ощущение возникало при тяжелом повороте неподатливой лодки под всеми этими болтающимися вокруг кораблями, тем более что в итоге мы вовсе не получали гарантий удобного и удачного выстрела. На этот раз, однако, мы располагали одним устройством, которое могло помочь. Наши торпеды могли быть установлены таким образом, чтобы повернуть на 90 градусов, не больше и не меньше, после того как они выйдут из трубы торпедного аппарата, избавляя нас от тяжелого труда по развороту самой лодки. Если бы система работала, это было бы величайшим благом. Однако офицеры смотрели на нее с большим подозрением: они знали, что наши торпеды не любят двигаться прямо, а уж о том, чтобы повернуть их на заданный угол, и говорить нечего. А если это так, то вы не могли рассчитать и угол прицела.

«Девяностоградусный», как его прозвали, не снискал популярности у практиков, а скоро оказался отвергнут и всеми остальными; но в то время канцелярские ученые мужи, существовавшие в мире бумажных инструкций вдалеке от реальной жизни, смотрели на него сквозь розовые очки. Поступил циркуляр, указывающий, что «девяностоградусный» должен применяться.

Если следовало построить для этого прибора декорации, то они уже были готовы. Война еще находилась в своей первой стадии, мне еще предстояло приобрести то циничное отношение к нашим торпедам, которое пришло с опытом. Я думал, что, возможно, зря не доверяю торпедам, тем более что приказано прибор использовать. Но вина за то, что я сделал это, равно как и ответственность, полностью лежала на мне; командир субмарины имеет беспрецедентную возможность использовать «слепую» тактику, впервые примененную величайшим из моряков – лордом Нельсоном. Но этот путь казался также очень заманчивым выходом из сложившейся ситуации, поэтому я и решил пойти по нему.