Политика воина - Роберт Каплан

Разумеется, у нас могут возникнуть военные конфликты не только с группами воинов, но и с великими державами, такими как Китай. Но, вместо того чтобы выставить против нас своих солдат, тем самым соглашаясь играть по нашим правилам, противник может предпочесть использовать против нас компьютерные вирусы или натравить своих союзников-воинов с Ближнего Востока, снабдив их военными технологиями и при этом отрицая всякую связь с такими международными террористами. Россия тоже может в стратегических целях использовать международных террористов и преступников для ведения необъявленной войны. Именно потому, что США имеют военное превосходство над любой группировкой или государством, нам следует ожидать ударов по нашим наиболее уязвимым местам вне границ международного права.

Бдительность требует, чтобы мы помнили троянцев из «Илиады» Гомера. Они вызывали зависть у всего мира: урбанизированные, цивилизованные, обладающие величественными зданиями и сельскохозяйственными угодьями, желающие лишь того, чтобы их оставили в покое, и убежденные, что благодаря своему богатству и преуспеянию всегда могут найти приемлемое решение. Но на них напали враги из-за моря, которых подтолкнули к войне их греческие боги, – боги, которые со своими интригами и вспышками гнева – вечное отражение человеческой иррациональности. «Три тысячи лет не изменили человеческие нравы, – пишет классицист Бернард Нокс, – мы по-прежнему поклонники и жертвы жажды насилия» [9].

Философ и участница Сопротивления Симона Вейль написала в 1939 г., перед тем как нацисты захватили Францию, что «Илиада» представляет собой «идеальное зеркало» нашего коллективного жизненного опыта; она показывает, что «сила как в прошлом, так и сегодня остается в центре истории человечества» [10].

Соединенные Штаты – миролюбивая торговая республика, которая обычно старалась избегать войн. Но ее лидеры должны оценить описание Гомером защитников Трои в ожидании атаки на греков на рассвете:

Гордо мечтая, троянцы на месте сраженья сиделиЦелую ночь. И огни их несчетные в поле пылали,Словно как на небе звезды вкруг ясного месяца яркоСветятся, видные четко в то время, как воздух безветрен [11].

Как минимум в одном аспекте войны Античности были более цивилизованными, чем наши. Целью войны в античные времена обычно было убить или взять в плен вождя противника и посадить его в клетку на всеобщее обозрение. В силу примитивного состояния технологий единственный способ добраться до вождя противника и его ближайшего окружения – пробиться сквозь толпу воинов его армии, а это неизбежно означало кровавые битвы и невероятную жестокость. Но начиная с эпохи Просвещения западные лидеры освобождали себя от возмездия и предпочитали наказывать друг друга косвенно, уничтожая армии противника и, со времен Гранта и Шермана, заодно причиняя страдания гражданскому населению. Но неужели более благородно убивать тысячи высотными бомбардировками, чем топором и мечом? В Косове наши авиаудары оказались гораздо более эффективными против гражданских, нежели военных объектов. Однако технологии высокоточного наведения, при которых пули можно направлять на конкретные объекты, как боеголовки, сделают удары по вождю противника более эффективными. В будущем спутники смогут отслеживать передвижения конкретных лиц с помощью их нейробиологических характеристик, так же как сейчас это делают компьютерные томографы на расстоянии нескольких сантиметров. Мы изобретем заново античную войну; скоро станет возможным убивать или брать в плен виновников жестоких преступлений, не причиняя вреда подвластному им населению, которое во многих случаях тоже является их жертвами [12].

Не было бы более гуманным осуществить покушение на Милошевича и его ближайшее окружение, чем десять недель бомбить Сербию? В будущем такие покушения станут возможны. Поскольку многие из потенциальных врагов США живут в странах, не столь технологически развитых, как Сербия, там может не оказаться подходящих объектов для бомбардировок, таких как, например, электростанции и предприятия по очистке воды. Единственной целью станет преступный вождь или воин. В Восточном Афганистане, где скрывается Усама бен Ладен, удар по его «инфраструктуре» означает лишь уничтожение нескольких палаток, сотовых телефонов и компьютеров, причем все возможно немедленно заменить [13].

Поскольку войны будущего будут отличаться точными ударами по командным пунктам, попадание в компьютерный центр часто будет означать уничтожение политического руководства. Закон, запрещающий политические убийства, действующий со времен войны во Вьетнаме, будет либо отменен, либо его научатся обходить [14].

Станут войны будущего бескровными или нет, в нашей манере вести их все равно будет просматриваться Античность. В Косове, с нашей точки зрения, война оказалась бескровной: погибли тысячи гражданских лиц (преимущественно албанских косоваров), но войска НАТО не понесли никаких потерь. Если бы противник сбил десяток самолетов НАТО, Клинтон, возможно, был бы вынужден остановить войну. Наше желание воевать сродни древнеримскому: профессиональные, получающие жалованье легионеры не хотели сражаться против воинов, жаждущих посмертной славы. Римляне избегали непосредственных боевых столкновений, предпочитая дорогие систематичные осады противника, в ходе которых их собственные потери оказывались минимальными [15]. У римлян также была защита – громоздкие шлемы, нагрудники, наплечники, поножи, хотя все это и уменьшало их маневренность. США – не первая великая держава, которая не любит нести потери.

«Если за военные действия не придется платить, – задается вопросом Михаил Игнатьев, – то какие останутся демократические ограничения для применения силы?» [16]. Публику интересует только масштаб потерь; это вызывает дебаты, имеющие демократическое значение, поскольку они выходят за пределы медийного и интеллектуального сообществ. Когда начались воздушные бомбардировки Косова, я был в Нью-Мехико и Колорадо и обратил внимание, что все работающие телевизоры были настроены на развлекательные программы, преимущественно на игровые шоу, а не на CNN, постоянно ведущий репортажи с места боевых действий. Я думаю, Соединенные Штаты могут неделями бомбить любые места на планете и публика не станет против этого возражать, если американцы не будут нести потери и это не повлияет на биржевые котировки.

После окончания холодной войны большинство западных лидеров, действуй они сами по себе, постарались бы избегать интервенций, не имеющих стратегического значения, из-за связанного с этим риска, если бы не медийное и интеллектуальное сообщества. Поскольку в медийной элите господствуют космополиты, которые живут в мире, гораздо более широком, чем национальное государство, у них есть тенденция ставить универсальные нравственные принципы выше государственных интересов. «Большинство журналистов, – говорит Уолтер Кронкайт, – чувствуют очень слабую привязанность к установленному порядку. Думаю, они предпочитают быть на стороне человечества, а не на стороне власти и государственных институтов» [17]. В руках прессы тема прав человека – высший уровень альтруизма – становится мощным оружием, способным подтолкнуть нас к войнам, в которые, возможно, нам не следует ввязываться [18].

Когда пресса находит информационный повод, она способна сформировать и изменить общественное мнение, как это было в Боснии и Косове, где медиа проявляли исключительную активность, в то время как публика, как показали опросы, оставалась индифферентной. Медийное и интеллектуальное сообщества – касты профессионалов, не менее различимые, чем сообщества военных, врачей, страховых агентов и т. д., и не более репрезентативные для американского общества. Как бывает и в других профессиональных группах, их члены зачастую больше подвержены влиянию друг друга, нежели тех, кто находится за границами их социальной сети. Сталкиваясь с равнодушной публикой, эта псевдоаристократия способна формировать мнение западных лидеров так же, как античная знать влияла на своих императоров. Перед аргументами прессы трудно устоять. Аргументы в защиту прав человека, выдвигаемые медиа в их самом экстремальном виде, имеют характерный душок инквизиции.

Телевизионные корреспонденты, работающие на месте катастроф, таких как израильские бомбардировки Бейрута в 1982 г. и голод в Сомали десятью годами позже, демонстрируют бесстрастное туннельное зрение, при котором на место анализа выходят голые эмоции: их не интересует ничто, кроме кошмарного спектакля, разыгрывающегося у них на глазах, – а ведь с этим надо же что-то делать! Медиа олицетворяют классические либеральные ценности, которые имеют отношение к личностям и их благосостоянию, в то время как внешняя политика часто связана с отношениями между странами и другими большими группами. Таким образом, медиа с большей вероятностью проявят воинственность, когда речь идет о нарушениях прав и страданиях отдельных лиц, нежели в том случае, когда возникает угроза жизненным интересам государства.