Цицерон и его время - Сергей Утченко

Речь в защиту Публия Квинкция, как уже отмечено, — первая из сохранившихся до наших дней судебных речей Цицерона. Но если верить самому оратору, то это не первое его выступление в процессах. Что же касается дела Квинкция, то оно имело чисто гражданский и частный характер и возникло в результате весьма неблаговидных действий компаньона этого молодого, неопытного человека. Нам точно не известен исход процесса, но, судя по тому, что уже в следующем году Цицерон был приглашен защищать члена самого рода Росциев, можно предположить, что защита Квинкция принесла успех молодому адвокату.

Дело Росция вызвало гораздо более широкий резонанс в римском обществе. Это объяснялось прежде всего тем, что оно имело определенный политический оттенок. Подобное значение процесса, его связь с общим «положением дел в государстве» подчеркивались самим Цицероном в первых же вступительных фразах его речи.

Суть рассматриваемого дела заключалась в следующем. В конце 81 г. на улице Рима был убит Секст Росций, богатый землевладелец из города Америи (Умбрия). Два его родственника, Т. Росций Капитон и Т. Росций Магн, которые и были, по всей вероятности, организаторами этого убийства, заключили сделку с весьма влиятельным человеком, любимцем и отпущенником Суллы — Л. Корнелием Хрисогоном. Целью сделки был захват имущества погибшего и лишение права на него законного наследника, т.е. Секста Росция–сына.

Имя убитого, хотя он и был сторонником Суллы, включили задним числом в проскрипционные списки. Вследствие этого наследство Росция пошло с молотка, и его купил за бесценок с торгов сам Хрисогон. Три поместья убитого он отдал Капитону, а остальные десять предоставил в аренду Магну. Секст Росций–сын был безжалостно изгнан ими из своих же владений. Беззаконие творилось столь открыто и цинично, что вызвало крайнее возмущение жителей Америи. Тогда окончательно распоясавшиеся Капитон и Магн попытались лишить жизни и Секста Росция–сына; когда же им это не удалось, против законного наследника было выдвинуто обвинение в отцеубийстве.

Сложность процесса, и в частности защиты Росция, состояла в том, что в интересах обвиняемого следовало не обходить, а всячески подчеркивать хотя и косвенное, но вместе с тем решающее участие Хрисогона в этом деле. Вот почему как ни старался Цицерон доказать, что высокий покровитель Хрисогона, т.е. Сулла, ничего не знал, да и не мог знать, будучи занят делами огромной государственной важности, о недостойных действиях и поступках своего любимца, как ни стремился он превознести «ум, военную силу и счастье» Суллы, «воскресившего и упрочившего величие римского государства», тем не менее разоблачение Хрисогона требовало определенного гражданского мужества. Кроме того, оно всегда могло быть расценено, независимо от субъективных намерений Цицерона, как замаскированный выпад против самого всесильного диктатора.

Поэтому едва ли можно согласиться с точкой зрения некоторых современных ученых, что защита Росция не подвергала Цицерона никакой опасности. Его речь и последовавшее затем оправдание Росция принесли ему сразу успех и громкую славу. Но в этом–то и состояла опасность. Видимо, более прав Плутарх, когда он считает, что отъезд Цицерона из Рима был вызван боязнью мести со стороны Суллы или, вернее, его окружения, а ссылки на нездоровье и советы врачей — лишь удобный, но все же предлог.

Цицерон отсутствовал два года. За это время он посетил Афины, Малую Азию и Родос. В Афинах, где он был вместе со своим братом Квинтом и Титом Помпонием Аттиком, он слушал знаменитого в то время философа, представителя так называемой третьей Академии — .Антиоха Аскалонского. На Родосе он познакомился с Посидонием и продолжал заниматься со своим старым учителем Аполлонием Молоном, под руководством которого он и выработал окончательно стиль своего красноречия — стиль, объединяющий некоторые элементы двух школ ораторского искусства: строгого аттикизма и пышного, многословного азианизма.

Годы учения заканчивались. Существует известный анекдот, приводимый Плутархом. Однажды Аполлоний Молон, не знавший латинского языка, попросил Цицерона произнести речь по–гречески. Выслушав молодого римлянина, знаменитый профессор долго молчал и наконец сказал: «Хвалю тебя, Цицерон, и удивляюсь твоему искусству, но скорблю о судьбе Греции: единственное наше преимущество и последняя наша гордость — образованность и красноречие — и это теперь благодаря тебе отвоевано у нас римлянами».

За те два года, что Цицерон путешествовал, в Риме произошли важные события. В 79 г. Сулла добровольно сложил с себя диктаторские полномочия, удалился в свое поместье, где вскоре и умер (78 г.). Созданный им режим тоже оказался недолговечным, политическая обстановка после его смерти заметно изменилась. Цицерон возвращается в Рим, но не спешит пока принять участие в политической жизни, занимая некоторое время выжидательную позицию. По этой причине он даже удостаивается таких прозвищ, как «грек», «ученый», причем то и другое, по свидетельству Плутарха, в устах римской «черни» звучало как бранные выражения. Выжидательная позиция Цицерона, его временный «абсентеизм» объяснялись, по–видимому, событиями сугубо личного порядка: вскоре после своего возвращения с Востока он женится на Теренции, девушке из почтенного римского рода, принесшей ему к тому же достаточно солидное приданое. Судя по некоторым известным нам штрихам и деталям, это был союз, заключенный не столько по любви, сколько по трезвому расчету, однако он длился тридцать лет, и Теренция подарила своему супругу сначала дочь, а затем и сына.

* * *

В 76 г. Цицерон был избран квестором. Это избрание можно рассматривать как начало его общественно–политической карьеры. В качестве квестора он отправился в Сицилию, которой управлял в то время пропретор Секст Педуцей. Местом пребывания Цицерона был город Лилибей в западной части острова, а главной задачей, которая встала перед ним, — организация бесперебойного снабжения Рима хлебом. С этой задачей Цицерон справился блестяще, более того, он сумел внушить уважение сицилийцам и заслужить репутацию честного, добросовестного и неподкупного правителя. Не будучи от природы склонен к преуменьшению собственных заслуг, Цицерон считал, что слава о его мирных подвигах в Сицилии далеко перешагнула границы острова. Однако в самое ближайшее время ему пришлось в этом глубоко разочароваться.

Возвращаясь из своей провинции в Рим, он задержался ненадолго в Сиракузах, где пытался разыскать могилу Архимеда. Однако никто из жителей не знал, где похоронен знаменитый ученый. Проявив большую настойчивость, Цицерон все же разыскал гробницу Архимеда, хотя сделать это было не так просто: она сплошь заросла терновником. Этот, казалось бы, достаточно наглядный пример бренности человеческой славы все же мало в чем убедил молодого, полного энергии и честолюбивых надежд римлянина. Как только он вступил на территорию Италии и повстречал своего знакомого, он рассчитывал сразу же услышать от него восторженные отзывы о своей деятельности в Сицилии и был глубоко уязвлен, когда выяснилось, что знакомый даже ничего не знает о ней. Но на сей раз он получил хороший урок. «Убедившись, — писал он позже, — что римский народ имеет весьма тупой слух, но острое зрение, я перестал заботиться о том, что будут люди обо мне слышать, но решил жить постоянно в городе, на виду у граждан и как можно ближе держаться к Форуму».

И он, вернувшись в Рим, действительно стремился полностью реализовать им же самим намеченную программу. Он выступал защитником в ряде процессов, был доступен каждому и в любое время, его постоянно видели на Форуме. После квестуры Цицерон вошел в состав сената, где вскоре тоже приобрел репутацию выдающегося оратора. Занятый планами своей дальнейшей и столь счастливо начатой политической карьеры, Цицерон, кстати сказать, вовсе не стремился к должности народного трибуна, скорее даже избегал ее. Следующим этапом на его пути был эдилитет, которого он и достиг без особых трудов в 70 г. В качестве эдила он, однако, не прославился чрезмерной щедростью; общественные игры — организация их на свой собственный счет фактически входила в обязанности эдила — были проведены им три раза и с весьма скромной затратой средств. Но зато в то время, когда он еще искал эдилитета, к нему обратились его старые друзья–сицилийцы с просьбой взять на себя защиту их интересов и выступить обвинителем против бывшего наместника Верреса, который в течение трех лет грабил и притеснял жителей этой провинции с неслыханной наглостью и жестокостью.

Веррес был весьма колоритной личностью. Еще в бытность свою квестором в Галлии он присвоил себе казенные деньги. Как легат, Веррес был бичом всей Малой Азии, но с особой свирепостью и еще небывалым размахом он начал действовать в Сицилии, став наместником острова. За три года своего хозяйничанья он так разорил эту цветущую некогда провинцию, что, по словам того же Цицерона, ее было совершенно невозможно восстановить в прежнем состоянии.