Тайны Лубянки - Александр Хинштейн

Один из новоявленных приятелей Баткина – некто Боречка Штейнберг, франт и жук – так прямо и объявил дамам, которых сажал на пароход: «Вы, конечно же, знаете, что Петр Николаич и Миша спрятаны тут же, – и, наслаждаясь их оторопью, крикнул вдогонку: – Так не забудьте же сказать Мише и Петру Николаичу, чтобы привезли мне вытяжки из семенных желез доктора Кали-ниченко». Стоящий рядом начальник погранотдела Ульрих лишь улыбнулся в щеточку усов…

Их вояж не заладился вообще с самого начала. На первом же пропускном пункте контрольная комиссия нашла в одной из кают смертоносный груз – полтора мешка большевистской агитации. Разом набежали на судно полицейские, оцепили корабль. На берегу столпились соглядатаи. Колыхались на волнах полицейские лодки.

Ни одного пассажира на землю не выпускали. Объявили, что «Жан» задерживается до особого распоряжения. Попов и Сеоев узнали об этом от капитана, воровато вбежавшего в их темницу.

– Что же нам делать? – растерянно протянул Попов. – Сейчас, небось, начнутся обыски.

– Сволочь Баткин, – Сеоев разразился гневной тирадой на осетинском языке, смысл которой понятен был, впрочем, без перевода…

И все же им повезло. Капитан успел спрятать нелегалов, и полиция их не нашла. А вскоре, подкупив полицейскую стражу, старший брат Сеоева вывез их в Константинополь.

На этом, впрочем, везение их и кончилось. Люди, которых Бат-кин называл своими верными друзьями и помощь которых гарантировал, встретили шпионов безо всякого энтузиазма. По эмигрантской колонии ползли уже слухи о найденных на корабле прокламациях, о красных лазутчиках, проникших в Константинополь, благо пассажиров того злополучного рейса перетаскали на допросы во французскую контрразведку. Все тайные службы стояли на ушах, разыскивая беглецов.

Вдобавок оказалось, что деньги, которые Баткин должен был переслать в Константинополь на их обустройство, до адресатов почему-то не дошли. (Уже потом выяснилось: хоть и не все, но дошли. Только многочисленная родня Баткина – отец, сестра, брат – беспардонно их себе присвоили.) Без связи, без копейки денег Попов и Сеоев оказались в положении Робинзона, выброшенного на необитаемый остров, за которым вдобавок охотится племя дикарей: и не каких-нибудь Пятниц – а самых что ни на есть взаправдашних людоедов.

Там-то, на острове, а точнее на одной из конспиративных квартир, и встретил их старый сеоевский друг, бывший унтер Петр Слюсаренко – активный участник движения «возвращенцев».

«Я сразу заметил, что оба товарища находятся в крайне тяжелом положении, в большом унынии, граничащем с отчаянием, – писал потом Слюсаренко. – Однажды, когда Миша был близок к помешательству или сумасшествию, тов. Попов в отчаянии прошептал, что, кажется, мы погибли…»

При таких обстоятельствах попытки внедриться в белоэмигрантскую среду заранее смахивали на самоубийство. В лучшем случае с ними просто никто бы не стал разговаривать. О придуманном на Лубянке мифическом союзе монархистов-подпольщиков пришлось забыть. Самим бы уцелеть. Попов принимает вынужденное решение: возвращаться назад. С ним решается ехать и Слюсаренко.

Верный Баткину человек – некто Соломон Казас (его Баткин тоже дал на связь) долго тянул время, отговаривался трудностями и проблемами. Он никак не хотел доставать Попову русский загранпаспорт. Лишь через месяц, после бесконечных посулов и уговоров, паспорт был наконец изготовлен, но состряпали его настолько топорно, что он не выдержал и первой проверки.

Слюсаренко пришлось собираться в Севастополь одному. Но люди Баткина вновь срывают планы чекистов. Перед самым отплытием французы переворачивают пароход с гордым названием «Альбатрос» вверх дном. Они с пристрастием допрашивают Слюсаренко, но документы у того в полном порядке, и его приходится отпустить.

Ревет пароходный гудок – предвестник разлуки, музыкальный шедевр эмиграции. Слюсаренко стоит на палубе. Ветер развевает его волосы. Он хорошо помнит инструкции, данные при расставании Поповым:

– Сразу же требуй аудиенции у председателя Крымского ГПУ, и упаси тебя бог объяснять что-либо кому-то другому. Для меня это – вопрос жизни и смерти…

Это-то как раз Слюсаренко понимает отлично. Ведь и Попову, и ему теперь окончательно ясно: никакого однорукого террориста Болговского в природе не существует. Это лишь наживка, выдуманная Баткиным и союзными контрразведками специально для ГПУ…

22 июня Петр Слюсаренко после долгих скитаний и мытарств пробился наконец на прием к главному крымскому чекисту.

Сов. секретно

Харьков, ГПУ, Евдокимову

«Баткин оказался провокатором. Посланный в Константинополь Попов едва не попал в контрразведку и теперь скрывается от поисков. Необходимо для их выручки 3 тысячи лир. Подробный доклад и письма нарочным посылаю. 23 июня 1922 года.

Предкрымполитуправления Ротенберг43».

Крым. Апрель – май 1922 г.

А что же сам Баткин? Мы оставили нашего героя аккурат в тот момент, когда, нашпигованный инструкциями, осененный знамением Артузова, уезжал он из Москвы в Крым.

В Симферополь они прибыли все вместе: Баткин, Попов, Сео-ев. Прямо с вокзала Попов отправился в местную чрезвычайку. Никаких денег в Москве им не дали. Сказали, что все средства получат они на месте у крымских товарищей. Только и в Симферополе с деньгами возникли проблемы.

– Уральцев, зампред ГПУ, так прямо и заявил, – озабоченно рассказывал Попов своим подельникам тем же вечером: – На капиталы не рассчитывайте. Финчасть пуста.

Сеоев молчал, выстукивая пальцами барабанную дробь. Молчал и Баткин. По его лицу блуждало некое подобие улыбки.

– Что воды в рот набрали? – Попов вскочил со стула, нервно заходил по комнате. – Надо что-то делать. Без денег все предприятие теряет смысл…

– Не суетись, – Баткин снова улыбнулся чему-то своему. – Уральцев твой еще на месте?

– Ну да.

– Пошли к нему.

– Что толку? – не понял Попов. – Денег-то от этого не прибавится.

– Пошли, – он накинул на плечи люстриновый пиджак. – Объясню по дороге…

…Все складывалось как нельзя лучше. Само по себе складывалось, без посторонней помощи. Уж теперь-то он развернется на всю катушку.

И Баткин объяснил оторопевшему чекисту Уральцеву суть своего хитроумного плана. Если денег нет, говорил он, их нужно заработать, потому что, в сущности, они просто валяются под ногами, надо лишь не лениться подбирать.

Схема его была несложной. Ежедневно пограничники снимают с прибывающих в Крым кораблей уйму контрабанды: всевозможного конфекциона, золота, драгоценностей.

За возврат товара импортеры готовы были платить любые деньги и, чего там греха таить, нередко проторяли дорожку к сердцам суровых пограничников.

– Все равно ведь берут, – горячился Баткин, – а мы этот процесс систематизируем. Этакая экспроприация экспроприаторов. Пусть уж лучше нам платят, чем всяким мздоимцам, и мы эти деньги пустим на дело.

Уральцев молча слушал его. Предприятие попахивало авантюрой. В конце концов, где гарантия, что этот еврейчик будет возвращать все деньги полностью и часть барыша не осядет в его карманах? Проверить-то невозможно. Но, с другой стороны, деньги и впрямь нужны.

– Я доложу о ваших предложениях председателю, – сказал он наконец. – Решающее слово за ним.

Председатель Крымского ГПУ Александр Ротенберг с предложениями такими неожиданно легко согласился.

Отныне у Баткина были полностью развязаны руки.

В коммерцию он бросился, точно в омут с головой. Ежедневно к нему на квартиру приходили теперь капитаны, контрабандисты, «жучки». Чуть ли не за неделю слава о всемогущем Баткине разнеслась по всему Симферополю.

«В десять дней я выручил сумму в 677 турецких лир, – признавался он потом на допросе. – Технически делали так: я сообщал, какой груз какого импортера подлежит снятию, он снимался на ВКП, затем я сообщал, что получено, деньги и цены проданного товара, так что возможность контроля была полной».

Баткин, конечно, хитрил. Никакого контроля за ним не велось. Всеми операциями занимался он единолично, и надо было быть болезненно честным, чтобы не поддаться соблазнам и искушениям.

Особой честностью он не страдал никогда. Напротив, вся его жизнь – одна сплошная авантюра. Нежданно свалившаяся свобода кружила голову, пьянила почище водки.

Еще в Москве он сумел убедить Артузова, что для успеха операции из России следует выпустить людей, на которых он укажет, – родственников влиятельных в эмиграции фигур. С их помощью, уверял Баткин, Попову будет проще внедриться в белую колонию. Артузов, на свою беду, такое добро ему дал, не предполагая даже, какую бурную коммерцию развернет теперь Баткин.

Всего за месяц он умудряется отправить в Константинополь уйму народа. Всякий раз Баткин заявляет чекистам, что свобода этих людей – залог благополучного исхода дела.