Умри в одиночку - Сергей Самаров

– А откуда он пришёл? – невинно спросил Док Доусон, желая для себя выяснить, насколько далеко тянутся ходы под холмом.

– Он пришёл из-под соседнего холма… Там нас даже тепловизор не увидит. А если и увидит, то для стрельбы, тем более ночной, будет далековато. До нас отсюда, с вершины, будет больше километра, а я не видел у федералов «дальнобойки»…[10]

– Ты разговаривал с их командиром? – ехидно спросил полковник Доусон.

– Я разговаривал со своими глазами. Так мы идём или снова спать ложимся?

– Идём, идём… – согласился Док.

Сначала идти им пришлось недалеко. Шли в полной темноте, придерживаясь руками за стену. Но слышали друг друга, потому что каждый шаг гулко отдавался в длинном и узком коридоре, не имеющем поворотов и ответвлений. Через пять минут Берсанака, идущий первым, остановился и на несколько секунд, чтобы правильно сориентироваться, включил слабый фонарик, аккумуляторы которого сели почти полностью, а свет мог ещё понадобиться, и потому Гайрбеков берёг оставшийся заряд.

– Пришли…

Луч фонарика пошарил по стене, отыскивая управление механизмом поднятия оконной рамы, и тут же погас. Но Берсанака, хорошо, видимо, знающий обстановку, решительно шагнул вперёд, едва слышно заскрежетал металл, и в помещение вошла струя свежего воздуха, и одновременно стало светлее. Не настолько светло, чтобы всё вокруг видеть, но всё же светлее, потому что под открытым небом полной темноты, как в глухом помещении, никогда не бывает. И этот свет вошёл через низкое, как и в других бункерах, на щель похожее, но широкое окно, дающее возможность проводить осмотр прилегающей территории на значительном пространстве.

Берсанака начал вручную приводить в действие какой-то механизм. Металлические шестерни, видимо, были хорошо смазаны при консервации, и потому механизм даже не поскрипывал, только слышалось лёгкое шевеление. Но неполную темноту частично закрыл какой-то прибор. Щёлкнул выключатель, и на приборе вспыхнул зелёный индикатор.

– Посмотрим… – сказал Гайрбеков. – Ждут они по-прежнему или смотались?..

– Что там? – нетерпеливо спросил полковник, шагнув ближе.

– Пока никого не вижу… Но они же не толпой собрались. Наверняка рассредоточились по всему периметру, чтобы не пропустить нас. Дураки любят ждать, когда в разгар лета снег пойдёт… Пусть ждут… Вот, есть первый… Сидит в засаде под кустом… Дальше можно не смотреть… По всему подножию холма залегли… Наверняка… Пусть сидят. Будет гарантия, что их не окажется там, где мы выйдем… Что скажешь, Гойтемир?

– Пора идти…

– Что скажешь, Док?

– Хорошо. Идём…

– Твой фонарик…

– Это уже не фонарик… Это дубинка, и не более…

– Ладно. Пойдём в темноте. Свет нам ещё понадобится.

Механизм подъёма ПНВ зашевелился снова. Только на сей раз Берсанака опустил прибор, выключил его и лишь после этого закрыл окно. Темнота снова стала полной.

Теперь они шли в обратном направлении, но недолго. Док Доусон уже привык к передвижению в темноте и ориентировался правильно, понимая, что единственный бетонный коридор пересекает середину холма. Но как раз приблизительно в середине этого коридора шаги впереди стихли, буквально на две секунды загорелся и тут же снова погас фонарик, и раздался тихий скрип. Берсанака привёл в действие механизм потайной двери.

– Как ты шёл здесь без фонаря… – сказал Гайрбеков с некоторым даже восхищением.

– На ощупь… – ответил Гойтемир достаточно скромно. – Несколько раз ошибался, и приходилось возвращаться.

– На ощупь лучше всего идти на четвереньках. Так надёжнее и падать не так высоко, – заметил полковник, который как раз перед этим споткнулся и ударился скулой о стену. Бетон мягкостью подушки не отличался. Кажется, разодрал кожу до крови. – По крайней мере, есть вероятность того, что голову себе не разобьёшь…

– За мной, направо… – скомандовал Берсанака. – Через десять шагов будет винтовая лестница. Спускаемся до следующего горизонта, там за коридором будет вторая лестница, на нижний горизонт… Там я предупрежу…

И опять начался основательно уже надоевший путь в темноте. Полковник Доусон удивлялся, как не блуждает Берсанака в этих переходах, как помнит, где следует поворачивать, каким образом открыть потайную дверь, сколько шагов до лестницы. Но, если Гойтемир пришёл к ним самостоятельно, значит, и он тоже помнил. Но, если помнят эти двое, должен запомнить и полковник. Конечно, чеченцы изучали переходы не в темноте. Но они не профессиональные разведчики и не имеют такой тренированной памяти, как он. Док даже не задумывался, зачем ему необходимо было запомнить переходы. Это тоже была профессиональная привычка. Берсанака ни разу словом не обмолвился о существовании подземных коммуникаций. Значит, желал сохранить их в тайне. А любая тайна, даже тайна союзника, профессионального разведчика всегда интересует. Его не интересуют переходы, например, от села к селу, что они совершали до этого. Там он даже маршрут не старался запомнить, хотя маршрут автоматически записывал спутник контроля, и полковнику не было надобности дублировать надёжную и точную космическую технику. Но здесь он имел твёрдое желание знать. Кто знает, может быть, придётся и это использовать в своей дальнейшей практике. Неисповедимы пути разведчиков…

Если путь по прямой от вершины главного холма до выхода из подземелья был около километра, как ещё раньше предупреждал Гайрбеков, то под землёй этот путь лёг, пожалуй, втрое длиннее. Дело осложнилось ещё тем, что на второй винтовой лестнице подвернул ногу и чуть не покатился по ступеням Гойтемир. И после этого начал сильно хромать, хотя слова жалобы от него спутники не услышали. Но звуки шагов, эхом отдающиеся под бетонными сводами, явственно показывали, что с ногой у Гойтемира, кажется, появились проблемы не меньшие, чем у самого полковника Доусона. Это настроения никому не прибавило, но заставило ступать более осторожно. Даже Берсанака пошёл медленнее, понимая, что покалечить конечности в темноте очень просто, несмотря на то что дорогу он, как казалось, видел даже в темноте.

Но, чем путь утомительнее, тем большее удовольствие получаешь, когда он подходит к концу. У полковника Доусона уже нога начала снова кровоточить, потому что шёл он неуверенно и постоянно напрягая мышцы. А Гойтемир хромал всё сильнее и сильнее, как говорил «голос» его шагов. Но вот наконец остановился ведущий Берсанака и с облегчением сообщил:

– Пришли…

– Надо проверить, что там, – сказал Док Доусон.

– Здесь нет окон, – ответил Гойтемир. – Здесь что-то увидишь, только когда дверь откроешь. А дверь под камнем. В камне дверной глазок не поставишь…

– Что у тебя с ногой? – спросил Берсанака холодно и даже с некоторым раздражением, должно быть, не любил работать с инвалидной командой, а сейчас из трёх человек он один остался здоровым.

– Подвернул… Промахнулся в темноте…

– В каком месте болит? – спросил Док.

– В ступне. Каждый шаг с болью… Как будто на иголки наступаю…

– Ахиллово сухожилие?

– Нет… В подъёме…

– Сними башмак, покажи ногу…

– Что ты увидишь?..

– Руки увидят…

Гойтемир послушно прислонился к стене, снял башмак и стал придерживать ногу двумя руками, давая полковнику возможность провести ощупывающий осмотр, не наклоняясь сильно и не приседая, чтобы не потревожить свою рану. Должно быть, полковник Доусон что-то понимал в медицине. Он, чтобы сориентироваться, сначала положил руку Гойтемиру на плечо, потом до ноги добрался, прощупал её жёстко и твёрдо и сразу давил пальцами туда, где боль была наиболее сильной. Но Гойтемир ни звука не издал, хотя, конечно, боль чувствовал.

– Мне трудно сказать точно без рентгена, – сказал, наконец, Док Доусон, – но, похоже, перелом лодыжки. Не самый опасный перелом, но на две недели ты сильно ограничен в передвижении. А лучше бы вообще соорудить какой-то лангет, чтобы нога срослась правильно. А тебе хорошо бы полежать хотя бы несколько дней.

По движению, передавшемуся даже ноге, полковник понял, что Гойтемир повернул голову и опасливо посмотрел в темноту, туда, где стоял Берсанака. Впрочем, относительно опасливости взгляда – это могло Доку Доусону только показаться, в свете его собственных опасений. Гойтемир вполне мог посмотреть, ожидая, что Берсанака предложит ему несколько дней не покидать подземелий. Но Гайрбеков молчал, ожидая решения самого Гойтемира. И тот решение принял:

– Сейчас не время отлёживаться. Я пойду…

– Ну-ну… – сказал Берсанака. – Я открываю дверь. Приготовить оружие…

Короткий лаз, ведущий на свежий воздух, не мог пропустить сразу больше одного человека. Дверь, или, точнее, даже не дверь, а, можно сказать, большой наклонный люк, называемый дверью, поднималась и сдвигалась в сторону хорошо смазанным приводом и не издала при открытии ни звука. Но сразу принесла звуки извне, и звуки эти не могли не заставить замереть и насторожиться. Разговаривали по крайней мере четыре-пять человек. Это сразу, автоматически подняло руки с оружием в боевое положение, но не заставило Берсанаку с собратьями вернуться в подземелье и закрыть вход. Разговаривать и обсуждать варианты поведения никто не стал даже шёпотом. Берсанака, обычно посылающий вперёд Гойтемира, на сей раз вошёл в его положение и в разведку отправился сам, молча сделав предупреждающий жест за спину: оставаться на месте.