Друзей моих прекрасные черты. Воспоминания - Борис Николаевич Пастухов

Новых Вам творческих удач, дорогой «Малаховский принц» из команды молодости нашей, здоровья и счастья.

Александре Николаевне – нежный привет».

Александра Пахмутова и Николай Добронравов – гордость комсомольцев разных поколений. Их любили и любят.

Никогда не забудется, потому что такое бывает раз в жизни, комсомольский съезд, заседание, на котором выступал руководитель Дмитровского коммунистического союза молодежи. Перед началом этого заседания всем делегатам были вручены болгарские гвоздики. И вот на трибуне Александра Пахмутова. Она говорит о молодежи, о впечатлениях, с которыми они с Добронравовым вернулись из недавних командировок, и встречах на ударных стройках. Вдруг в зале без всяких команд начинается движение. Делегаты из последних рядов передают впереди сидящим болгарские гвоздики, и к концу ее выступления весь этот вал роскошных красных гвоздик обрушивается на трибуну съезда, и в них буквально утопает Александра Николаевна Пахмутова.

Когда я вспоминаю наши встречи и разговоры с Александрой Николаевной, то у меня возникает какая-то невольная досада, что я при всем желании не могу передать их искреннюю душевную интонацию. Ведь порой не так даже важно, о чем говорит человек, важно, как он говорит. Понимаю, что эта невозможность передать особенную задушевную интонацию Александры Николаевны мучает не только меня, но многих профессиональных и даже очень хороших журналистов. И только иногда что-то такое у некоторых получается. Что-то такое слышится мне в большом интервью Татьяны Федоткиной в газете «Московский комсомолец», которое я сам прочел с большим интересом и удовольствием. Не знаю, попалось ли оно в свое время на глаза читателям этой книги, и потому привожу его здесь.

Песни бы делать из этих людей!

Нет, какое же это все-таки удовольствие: сидеть в большой (по советским понятиям, и крошечной по российским масштабам) гостиной и любоваться на эту легендарную пару.

Она – изящная, живая, со вспыхивающими то и дело глазами, разговаривая о музыке, все время вспархивает к роялю, и тот послушно отвечает ей то модненьким хитом, то фрагментом симфонии Шостаковича, смотря о чем идет разговор. И становится абсолютно ясно: они с инструментом одно целое, оторви ее от клавиш, и она умрет, как умирают от недостатка воздуха.

Он галантный, бесконечно интеллигентный, по ходу разговора на безупречном литературном языке без малейшего употребления сленговых или просто невыразительных словечек в подтверждение своих мыслей постоянно цитирует наизусть поэтов золотого, серебряного и советского веков. Он напоен словом как водой, из которой, как известно, человек состоит на 80 процентов.

Она при всем своем обаянии строгая, внутренне абсолютно логически выстроенная, без малейшей небрежности, как ее собственный Концерт для трубы с симфоническим оркестром.

Он несколько мягче и романтичнее.

Им обоим не скрыть, как любят они друг друга. Смотришь и веришь: да, она действительно его мелодия, а он ее «нежность». Да, по-другому и не может быть, если она – Александра Пахмутова, а он – Николай Добронравов.

Я знаю, что в день нашей встречи они до глубокой ночи репетировали новогодний мюзикл, который по тем фрагментам, которые удалось услышать, обещает стать настоящим прорывом в области детских музыкальных спектаклей, а все утро провели на похоронах своего товарища, композитора Георгия Мовсесяна.

– Аленька (так Добронравов называет супругу. – Т. Ф.) вышла к микрофону и заплакала, и Кобзон тоже плакал, – вздыхает Николай Николаевич. – Мы не были близкими друзьями, но Александра Николаевна так за Жорика Мовсесяна сражалась, когда его не хотели принимать в Союз композиторов, говорила Кабалевскому: «Будет праздник, пойдут люди по Красной площади, что они будут петь, если не «Священные слова «Москва за нами» мы помним со времен Бородина»?» А Кабалевский Алю очень любил, но тут вскричал: «Как можно? Это Союз профессиональных композиторов, да песенникам в чистом виде надо доказывать всей своей жизнью»… А Аля в ответ: «Если вся страна поет, это тоже на полу не валяется! Кто-то чемоданами пишет, а народ их знать не хочет!» Она и Шостаковичу, случалось, возражала, как-то говорит ему: «Вы так плохо к песне относитесь!» А он: «Нет, ну почему? Есть хорошие песни. Например, у Шуберта!»

Пахмутова улыбается:

– Да, Шостакович был строг. Он понимал, что такое Союз композиторов, он все свои произведения коллегам показывал, новую симфонию обязательно в два рояля, в последний раз Евгений Нестеренко пел его цикл на стихи Микеланджело, Шостаковичу было интересно, что думают о его новом сочинении коллеги.

– Александра Николаевна (мне хочется все-таки начать разговор с вопроса, который я мечтала задать моей собеседнице долгие годы), а почему женщины так редко пишут музыку? В области поэзии хотя бы Цветаева с Ахматовой и Ахмадулина оборону держат, а вот музыкальную нишу полностью оккупировали мужчины. Неужели женщинам Богом не дано?

– Почему? Я думаю, что пол – не главное. И женщин-композиторов не так уж мало. А что касается меня, так это спасибо Советской стране. Конечно, в царской России был другой идеал женщины, ее воспринимали как хранительницу очага, а потом началось. Женщины тоже что-то могут! И они со страстью начали это доказывать. Сейчас, например, в консерватории много женщин, которые пишут музыку.

– Пишут-то, может быть, и пишут, да знают только вас.

– Это потому, что я писала песни. Просто жизнь моя пришлась на очень яркое время в самой нашей стране: выиграли войну, сказали правду о ГУЛАГе, запустили первый спутник… И тогда народ понял: «Да мы все можем!» Началась целина и Братская ГЭС… На мерзлой земле палатки. Днем люди работают, вечером и ночью поют. Мы были влюблены в этих людей, писали для них. Потом космос пошел. И песня совпала с тем, что нужно государству, а значит, государственным телеканалам, радио. Сегодня в лучшем случае я преподавала бы музыку внукам Абрамовича.

– Вы считаете, что настолько все плохо? Кстати, Абрамович не предлагал?

– Ой, я вас умоляю, – отмахивается она, – но сегодня это большая опасность – недостаточность образования, стремление принизить человека. Сегодня принято ругать телевидение, но оно делает то, что ему заказано. Эти сериалы, окровавленные тела, женщин с размаха бьют по лицу, и обязательно блондинки с пистолетами…

– Мы выписываем «Литературную газету», – задумчиво вступает в разговор Добронравов, – и вот там как-то видим, через всю страницу написано: «Порабощенному народу надо давать только развлекательное искусство. Йозеф Геббельс». Хочется верить, что к нам это не относится. Но нет сил не спросить: «Что же вы делаете, господа?» Стриптиз в классических операх на сцене Большого театра. И