Бешеные деньги - Александр Белов

Вторую свечку она поставила у распятия. Третью, чуть поколебавшись, решила зажечь у девы Марии с младенцем Иисусом на руках. У Иисуса было крохотное безмятежное личико. Он был бы самым обычным малышом, если бы не сияние вокруг курчавой головы.

– Господи, – попросила Оля, – сделай так, чтобы все было хорошо. Очень прошу тебя, господи!

Перед уходом она купила в церковной лавке молитвослов в изящном кожаном переплете. Маленькой старушке, которая собирала у алтаря догоревшие свечки, она отдала все деньги, которые остались у нее в кошельке.

Бабулек-с-ноготок изумленно охнула и перекрестила ее:

– Спасибо, дочка, дай бог тебе здоровья.

– До свидания, бабушка, – Оля поклонилась. И вновь перекрестилась. На этот раз у нее это получилось так естественно, что она даже сама удивилась.

33

Белов вернулся в Москву с чувством исполненного долга. В Шереметьеве его встретил Космос. Саша был рассеян и задумчив, машинально поздоровавшись, он замолчал, будто набрал в рот воды. Снедаемый любопытством Космос пытался всячески растормошить друга.

– Белый, ну что там, все на мази? – был его первый вопрос еще в аэропорту, но ответом было все то же молчание.

Кос попробовал подойти с другого боку, но уже в машине:

– Что, брат, неужели сорвалось? – тревожно спросил он, заглядывая другу в глаза. Тщетно. Сашино лицо осталось непроницаемо, как у восточного божка.

О сути переговоров Кос мог только догадываться, но он ждал отмашки: у Фары «под паром» томился драгоценный груз, суливший невиданные барыши. А Белый, скотина, молчал как партизан. Ну, не иголки же ему под ногти засовывать, чтоб раскололся! А еще друг называется! Космос обиделся и вторую половину пути до самого офиса тоже молчал. Дулся, как мышь на крупу.

Так они и проследовали в директорский кабинет: Саша с невозмутимым лицом и Космос, что-то рассерженно бормотавший себе под нос.

– Ну что, Белый? – снова не выдержал Кос.

Ну, не мог он так долго томиться в мучительной неизвестности и все тут!

– Выпьем? – наконец прорезался голос у Белова.

– Водки или шампанского? – по ответу хитрый Кос надеялся определить, как там оно: на щите или под щитом.

Но Белый, гад, и здесь вывернулся:

– Шнапсу. – Он достал из кейса плоскую красивую бутылку. И разлил по рюмкам.

Они чокнулись и выпили. Шнапс отдавал чем-то отдаленно знакомым.

– На самогон похож, – определил Саша.

Он включил радио. Там передавали танцевальную музыку. Что-то ненавязчивое и ритмичное.

– Ну, Сань! – взмолился Космос.

– Кос, скажи… – Саша вопросительно склонил голову.

– Я-то скажу!… – взорвался Космос.

Саша властным жестом остановил его.

– Ты скажи, у тебя какой кошелек?

– Чего? – Космос остолбенел.

Он решительно не понимал, куда клонит Белый. Крыша у него в загранице съехала, что ли?

– Нет, ты покажи, покажи свой кошелек, – настаивал Белый.

– Да пожалуйста! – Космос вытащил пухленький бумажник и кинул его на стол. – Нравится? – как можно ядовитее поинтересовался он.

– Не-а, – помотал Саша головой. – Кос, а ты мой чемодан заметил?

– Его трудно не заметить! – загоготал, несмотря на нервное состояние духа, Космос. Чемодан у Саши, действительно, впечатляет. Не чемодан – сундук на колесах. «Чтобы костюмы не мялись», – объяснял Саша еще перед поездкой, когда они с огромным трудом втиснули сундук в багажник машины.

– Так вот, Кос, – Саша назидательно поднял вверх указательный палец, – теперь нам будут нужны именно такие кошельки! – И он развел руки, как рыбак, рассказывающий о ките средних размеров, выловленном в подмосковном пруду.

Кос мучительно соображал:

– Что-то, Сань, я торможу…

Саша смотрел на него с хитрой доброй улыбкой: прямо Санта-Клаус пролетом над Малаховкой.

– Нет?! – восторженно заорал Космос. Дошло-таки. И пятнадцати суток не прошло.

– Да!!! – заорал Белый.

– Ты гений! – вопил Кос.

– Мы сделали это! – вопил Саша.

– Александр Николаевич! – в дверь заглянула Людочка, от диких криков запамятовавшая, что общаться можно и по громкой связи. – Вам что-то нужно?

– Шампанского! – распорядился Саша и уточнил. – Налейте себе.

– А вам? – растерялась Людочка.

– А мы уж как-нибудь так, по-пролетарски, самогончиком…

Саша плеснул шнапса и они с Косом чокнулись с таким размахом, что пахучий напиток плеснул через край.

– Сань, что, может, отпразднуем, я пацанов подтяну? – предложил Космос, но Саша отрицательно помотал головой:

– Не-а, брат. Я сейчас домой. Я ж Ольке так и не звонил. Она там, наверное, с ума сходит.

– Ну-ну, – Кос понимающе ухмыльнулся.

– Вы уж там оторвитесь за меня, лады?

– Вот в этом можешь не сомневаться! Й-ех!

Чувства переполняли Космоса, и, сделав радио чуть погромче, он начал свой танец. Это был танец победы. Нечто среднее между чечеткой и лезгинкой. Саша не выдержал и, смеясь, присоединился к вошедшему в раж другу. В Сашином исполнении победа смахивала на сиртаки с элементами вольной борьбы.

По ящику давали сериал. Изо дня в день богатые плакали и никак не могли остановиться. Оля смотрела на их страдания краем глаза, почти с самого начала фильма запутавшись в бесконечных персонажах, говорящих одно и то же и к тому же одинаковыми фальшивыми голосами. Каждую мелочь они обсуждали до головокружения. Оля сидела с ногами на диване, читая «Трех мушкетеров». С тех пор, как Саша уехал, книги более серьезные были ей не по силам. Три мушкетера и тысячесерийный фильмец как фон – то, что надо женщине, чтобы не дергаться.

– Вы положили эту бумагу в сейф? – бубонил телевизор и сам себе отвечал.

– Да, я положил эту бумагу в сейф, – но содержательный диалог этим только начинался.

– А вы уверены, что положили эту бумагу в сейф?

– Конечно, я уверен, что положил эту бумагу в сейф.

– Я сама видела, как он положил эту бумагу в сейф.

– Вы не видели, кто-нибудь положил эту бумагу в сейф? – на экране появлялся очередной персонаж, и диалог начинался по-новой:

– Я сам положил эту бумагу в сейф.

– Он утверждает, что положил эту бумагу в сейф.

– А я видела, как он положил эту бумагу в сейф.

Разговор шел на свежий виток, с трагической уже ноткой, давая очередную возможность высказаться всем присутствующим:

– Так почему же этой бумаги в сейфе нет?!

Этого Оля так и не узнала – раздался длинный непрерывный звонок.

– Сашка! – она вскочила, бросилась к двери. «Три мушкетера» упали на пол, но, кажется, не обиделись. А уж «богатым» и вовсе было ни до кого – они оставались вполне самодостаточными.

Сияющий Саша стоял на пороге и все давил и давил на кнопку звонка. Прямо пожарная тревога!

– Сашка! Ты! – она обхватила его за шею, мелкими поцелуями покрывая такое родное улыбающееся лицо. Он подхватил ее на руки, оторвавшись, наконец, от звонка, внес в прихожую.

– Олька! Соскучился дико! – смеялся он, пытаясь поймать ее губы.

Хлопнул дверью и поцеловал. Сладко-сладко, долго-долго.

– Саш, ты ж голодный, – уже отбивалась она.

– Уж-жасно, – подтвердил он и сделал вид, что хочет съесть свою любимую вкусную женушку.

– А чемодан? – вдруг вспомнила она.

Саша хлопнул себя ладонью по лбу:

– Блин, он там! – Чемодан терпеливо ждал за дверью.

Ужинали при свечах. Оле почему-то казалось, что Саша страшно голоден, она все подкладывала и подкладывала ему кусочки жареной свинины. Сама не ела, сидела напротив мужа и все никак не могла наглядеться.

– Оль, все! – Саша решительно отодвинул тарелку. – Больше не могу, честное слово. Только чай и…

– Что и? – игриво спросила Оля.

– Оль, – серьезно сказал он, не принимая игривого тона, – помнишь наш разговор в китайском ресторане?

– Помню, конечно. Я все наши разговоры помню, – она испытующе, исподлобья посмотрела на мужа.

– Ты тогда говорила о…

– О ребенке? – Оля стала серьезной.

– Именно. Так вот, думаю, что сейчас настал тот момент, – торжественно продолжал Саша, – когда мы можем вернуться к этому разговору.

– И?

– И приступить немедленно к реализации данной программы!

– А чай? – растерянно спросила Оля.

Саша медленно встал. Оля, как сомнамбула, поднялась тоже, потянулась навстречу. И уже ничего в мире не существовало. Исчезло, сгинуло, испарилось. Остались только он и она. И остывший чай в фарфоровых чашках.

34

Март девяносто третьего выдался в Москве премерзейший. Природа, похоже, сходила с ума. В начале месяца все вдруг принялось таять так стремительно, будто готовился великий потоп. Зато потом вдруг резко похолодало, и дороги заодно с тротуарами превратились в сплошной ледяной каток. Особенно гадким был ветер, пронзительный и колючий. Ледяные надолбы посыпали какой-то въедливой дрянью, отчего лед превращался в крошащуюся коросту, а жижа от подтаявшего льда портила обувь на раз, хоть отечественную, хоть фирменную.