Берег мертвых незабудок - Екатерина Звонцова

почему их боги не помогли, раз за разом находили в проповедях место попрекам. «Вудэн слишком близко. Он навлекает дурное. Чем поможет почитание жизни, когда по соседству славят смерть?» А когда отец ругал их, жрецы жаловались верховному королю. Тому самому, что теперь приехал соболезновать. Тому, чьей любимой фразой было: «Нужно потерпеть». Терпеть король велел всем сразу: жрецам, осуждающим перемены, графу, злящемуся на клевету, и народу, боящемуся за себя. И что удивительно… все терпели. До этого прилива, в который вдруг начались яростные шторма, сгнила от неизвестной болезни половина полей и сразу очень много младенцев, в том числе у рыбаков, родилось с морской хворью.

– В этом ты в отца, человек дела, ― грустно отозвался король. ― Но сейчас я благодарен за это. Что я хочу сказать, мой мальчик, кроме «прости старика»? Я помогу. Помогу отстроить разрушенное. Усилю столичную стражу. Дам солда…

– Нам нужнее хлеб, фрукты и мясо, хотя бы солонина, ― тихо, но веско оборвал Вальин. ― И ваши пироланги для наших больниц. И ваш приказ им не уходить.

Прежде он не понимал, как просить об этом, не смел. Он никогда не обсуждал беды своих ― не своих! ― подданных с верховным королем. Средства, помощь и пищу, если в графстве чего-то вдруг не хватало, просил отец. И король давал, так как его земли были самыми изобильными на континенте, недостатка он не знал ни в чем, но все равно это казалось Вальину каким-то… унизительным. Побираться. Почти вслух говорить: «Да, мы вырастили мало пшеницы», «Да, мы поймали мало рыбы». «Да, мы слишком много болеем, вместо того чтобы хорошо трудиться на благо Цивилизации».

– Конечно, ― без промедления отозвался король, вот только тон его звучал неуверенно. ― И это тоже. Но…

– Сначала пища и врачи, ― поспешил повторить Вальин. ― Потом солдаты. И вы должны обещать это публично, иначе люди не успокоятся. Фиирт идет, беда ведь в этом.

– Мой мальчик… ― повторенное в который раз обращение, тем более нелепое, учитывая, что верховный король разговаривал с Вальином второй раз в жизни, резануло слух. Но одернуть или скривиться было бы верхом неприличия. ― Боюсь, бед у тебя куда больше. Но я понимаю. С этой ведь все началось…

Вальин кивнул, не найдя сил даже в мыслях крикнуть: «Потому что вы должны были вмешаться раньше!» Бед у графства действительно было больше, чем непогода, неурожаи и хворь, но, предотврати отец это, катастрофа вряд ли случилась бы. Просто он не смог, да и момент упустил. Подданные теряли лодки. Боялись голода. Не понимали, как больные дети будут работать. Люди задавали отцу и баронам вопросы, но не получали внятных ответов, потому что ни у кого их не было. Отец лишь обещал в фиирт накормить всех голодных, открыв хранилища, ― а вот на вопрос «Дальше, дальше что?» все чаще повторял за королем: «Нужно потерпеть. Это „дальше“ настанет, тогда и решим». Поначалу народ покорно уходил с замкового двора сам, но постепенно перестал. Вскоре гнать его пришлось страже. Потом в стражу стали кидать камни, но она пока еще не стреляла и не рубила, лишь грозила. Может, зря, ведь теперь все закончилось.

У Вальина не укладывалось в голове: все-таки как, как народ забыл доброту Остериго Лучезарного так скоро? Почему именно теперь внял обиженным чиновникам и нелояльным баронам, завистникам ди Рэсов и тем жрецам, которым проще было охаять Вудэна, чем признать неласковость Вирры-Варры? Ведь не своими словами кричала толпа о том, что выкидыш Ширханы и последующее ее бесплодие ― кара за блуд супруга. О том, что граф с поганой любовницей осквернил город и вот-вот бросит подданных на произвол фиирта, сбежав к королю. Что запасов в хранилищах не хватит на всех, лучше уже сейчас прийти и опустошить их, пока не пришли другие. Но сначала ― уничтожить источник скверны. Разрушить храм, что вознесся выше светлых, даже кафедрального храма Справедливости. Боги потеряли терпение. Тех, кто исполнит их волю, они наградят или хотя бы пощадят.

– Так вы пообещаете? ― глухо спросил Вальин и кивнул на балкон. ― Сейчас.

Говорили они в уцелевшей зале восточного крыла, под злой гомон во дворе. Там не сражались, нет, но и не славили имена правящих. Дворцовая стража и гвардия снова не стреляли, лишь грозили. И в какие-то мгновения Вальину казалось, что он собственной кожей чувствует страх солдат за жизни. А вот сам не боялся уже ничего.

– Да. ― Король оправил плащ, точно собирался выйти немедля. Поднял подрагивающие руки, провел кончиками пальцев по незабудковому венцу. ― Да, я пообещаю все, что тебе необходимо, если они станут слушать. Но они здесь и все еще не доломали твой дом, значит… станут в этот раз, станут как миленькие!

Шутка была чудовищна, и Вальин не смог, да и не захотел поддержать нервный, почти истеричный, сыпучий смех короля. Он только сжал зубы от новой волны солдатского страха. Они боялись, конечно, боялись. Ведь больше они не знали, чего ждать от десятков и сотен добродушных крестьян и виноделов, художников и купцов, чиновников и своих же братьев ― воинов лесной, береговой и городской стражи.

Вчера, старательно подогретая, толпа стихийно устремилась туда, на мыс Злой Надежды. Но еще в пути ее встретила другая ― та, что собиралась защищать как графскую семью, так и храм. Никто никому не уступил. Две толпы прошли бойней по улицам, докатились, сшибаясь и бранясь, до побережья. Там в бойню вступила береговая стража, и кровь пролилась в воду, и песок усеяли трупы, и море, чья пена покраснела, вдруг заволновалось страшнее, чем когда пожирало рыбацкие лодки. А потом пришло и дурное знамение ― над волнами разнесся такой вой, что люди, кто еще стоял, упали навзничь. Никто пока не смог этого объяснить.

Говорили, это напоминало рев кита, если бы кит был размером с сотню китов. Говорили, кровь еще явит суть позже, и Вальину тоже так казалось: не сможет море простить столько пустых смертей. Но тогда люди, кроме, может, жрецов, не думали об этом ― просто лежали, оглушенные воем. А в город уже врывалась королевская гвардия и, как могла, наводила порядок. Увы, король опоздал. И поздно узнал, что часть сражающихся сразу откололась и устремилась к замку графа.

Вальин не застал начало: у него выдался день без богослужений, и что-то потянуло его в дальнюю бухту, где с Сафирой они строили замки. Там, сев на краю пляжа,