Ловушка для Золушки - Себастьян Жапризо

Это был безумец, но голос его звучал бесстрастно.

— Что вы здесь делаете?

— Ищу, — ответил он, — вас ищу.

— Вы не имеете права без спроса входить в мой дом.

— Это право дадите мне вы.

И так же бесстрастно и деловито он повел свой рассказ.

Он выжидал. Ему было не к спеху. И он хорошо сделал, что выждал. Со вчерашнего дня он знает, почему я убила Доменику. У него даже есть деловой повод, дающий ему право входить в мой дом. Все расходы во время его пребывания на юге, пока он не докажет факт убийства, будут ему оплачены.

Этим поводом был страховой полис, коллективный договор о страховании жизни, заключенный служащими банка, где работала Доменика. В связи с подписанием страхового полиса он и познакомился с ней.

Тут Габриель прервал свой рассказ и спросил, не кажется ли мне, что жизнь — престранная штука? Ведь он ждал три месяца, так как хорошо знал, что один из параграфов страхового договора даст ему право произвести расследование на мысе Кадэ. А когда он узнал о смерти До, он даже заплатил из собственного кармана ее последний месячный взнос по страховке. Если его начальство узнает об этом, непорядочном для страхового агента поступке, то его нигде не будут брать на работу по специальности. Но прежде чем это откроется, он успеет отомстить за свою подругу.

Я немного успокоилась: он старается произвести на меня впечатление, куражится своим упорством. Он ничего не знает. Он объяснил мне, что в Италии дело обстояло бы иначе. И его бы там приняли с распростертыми объятиями. Во Франции До подписала только полис, обязывающий уплачивать по две тысячи франков ежемесячно в течение десяти лет, а Сандра Рафферми заключила уйму различнейших страховых договоров, в общей сложности на десятки миллионов. И если малейший повод к невыплате компанией страховки мог играть роль даже при таком ничтожном полисе, как у До, то итальянские страховые компании заинтересованы гораздо больше в расследовании.

Повод к невыплате? Страховые полисы Рафферми? Меня снова охватила тревога. Я ничего не понимала. Габриеля это как будто удивило. Затем он, очевидно, догадался, что от меня кое-что скрыли. И вот тут-то его лицо на миг осветила усмешка, не веселая, а ироническая.

— Сегодня вечером, либо завтра, если вы помешаете мне делать мое дело, этот дом наполнится ищейками, перед которыми я щенок, — сказал он, стоит мне только пожаловаться в моем рапорте на противодействие, оказываемое мне девчонкой, которая хочет что-то утаить. Я пройдусь еще раз по дому. Советую вам одеться. Потом поговорим.

Он повернулся ко мне спиной и спокойно пошел в ванную, пострадавшую от пожара. На пороге он обернулся и, медленно выговаривая слова, сказал, что у моей приятельницы Мюрно большие затруднения во Флоренции: наследницей в завещании объявлена До.

Всю вторую половину дня я пыталась вызвать Флоренцию. Звонила по всем телефонным номерам, которые нашла в бумагах Жанны. К вечеру добилась ответа. Никто не знал, где искать Жанну, но мне подтвердили, что за десять дней до своего последнего приступа Рафферми просто-напросто составила новое завещание.

Друг Доменики бродил вокруг дома. Он ничего не ел и даже не снял с себя дождевика. Иногда, не считаясь с присутствием Иветты, он, точно следователь, задавал мне всякие вопросы, на которые я была не в состоянии ответить.

Он все ходил вокруг меня, а я не смела его выгнать, боясь привлечь к себе внимание окружающих, и мне чудилось, что меня уносит в круговороте.

И вдруг, когда он шагал перед домом, круговорот во мне кончился, застыв на одной-единственной и безумной мысли: у Мики были те же побуждения — точь-в-точь такие же, что у меня: занять мое место, чтобы вернуть себе наследство!

Я поднялась к себе в комнату, взяла пальто и деньги, которые мне оставила Жанна, переменила перчатки.

Доставая из шкафа чистые перчатки, я увидела револьвер с перламутровой ручкой — мы нашли его в чемодане Мики. Я долго колебалась. Но все-таки я взяла его. Юноша в дождевике у гаража молча смотрел, как я заводила машину. Я уже отъезжала, когда он меня окликнул. Заглянув в окошко, он спросил, не кажется ли мне сейчас, что жизнь престранная штука, ибо погубит меня красивая машина.

— Вы знали, что наследницей станет До, — сказал он. — Знали, потому что вам объявила это ваша тетка. Вы ей звонили из Парижа, когда за вами приехала гувернантка. Это написано черным по белому в завещании. Вы праздновали день рождения До, вернувшись домой, одурманили ее снотворным, заперли в спальне и устроили в ванной пожар.

— Вы совсем спятили!

— Вы предвидели все, кроме двух возможностей: во-первых, что со всем прочим вы можете потерять и память и забыть даже свой замысел выдать себя за Доменику; во-вторых, что спальня может не загореться. Да, да, она не загорелась!

— Я не желаю вас слушать! Убирайтесь!

— Знаете ли вы, чем я занимался эти три месяца? Изучал дела о пожарах со времени основания моей страховой компании. Расположение дома, направление ветра в тот вечер, сила взрыва, очаги огня в ванной — все указывает на то, что этот сволочной поджог не коснулся бы спальни Доменики! Огонь уничтожил бы только часть дома, против ветра он не мог бы распространиться. Вам пришлось разжечь его снова, в гараже, под ее спальней.

Я взглянула на него. Он понял по выражению моих глаз, что я поддаюсь его доводам. Он схватил меня за плечо, но я высвободилась.

— Отойдите, раздавлю!

— И сожжете эту машину, как сожгли первую? Так вот, на этот случай даю вам совет: не перебарщивайте, не теряйте головы, действуйте осмотрительно, когда будете пробивать бак машины. Иначе человек наблюдательный это может потом заметить.

Я рванулась вперед. Заднее крыло моего «Фиата» отбросило Габриеля, он упал. Я услышала крик мадам Иветты.

После операции я плохо справлялась с машиной, ехать быстро мне было трудно. Я видела, как сгущаются сумерки и по берегу бухты зажигаются огни Ля-Сьота. Если Серж Реппо уходит с работы в пять часов, как летом, я его уже не найду. А надо помешать ему заговорить.

На почте его не оказалось. Я опять вызвала Флоренцию. Жанну я не застала. Когда я снова села за руль, была уже ночь, было холодно, а у меня не хватило духу даже поднять верх машины.

Некоторое время я ездила взад и вперед по Ля-Сьота в надежде найти Сержа Реппо, вернее, надеялось на это одно мое «я». Второе «я» было занято мыслями о Мики и о Жанне. Не могла она так ошибиться, не могла меня обмануть. Серж солгал. Мики ничего на знала. Я — До, и убила я ни за что, за наследство, которое от меня ускользало и которое досталось бы мне без убийства. Попросту, если бы я подождала. Смешно. Надо бы смеяться. Почему же я не смеюсь?

Я вернулась на мыс Кадэ. Я заметила издали стоящие перед домом машины с зажженными фарами. Полиция. Остановившись у обочины дороги, я попробовала еще раз собраться с мыслями, составить какой-то план, еще раз продумать всю историю с пожаром.

И вот что тоже смешно. Три месяца подряд я без устали старалась доискаться истины, переворошила все, вела расследование под стать этому храброму страховому агенту, но достигла большего в этом деле, к которому он относился с таким страстным интересом, куда ни глянь — всюду была я. Я была следователем, убийцей, жертвой, свидетельницей — всем в одном лице. А что произошло в действительности, не откроет никто, если этого не откроет китайский болванчик с коротко остриженными волосами — сегодня вечером, завтра или никогда.

Я шла пешком. У дома заметила белую машину с откинутым верхом, привязанный сзади чемодан, забытый на сиденье шарф… Жанна здесь!

Наглухо застегнув пальто, нащупывая рукой в перчатки лежавший у меня в кармане револьвер Мики, я медленно пошла прочь. Я спустилась на пляж; Сержа там не было. Я снова поднялась на шоссе; его не было и там. Сев в машину, я вернулась в Ля-Сьота.

Я нашла его через час на террасе кафе, где он сидел с какой-то рыжей девушкой. Увидев, что я выхожу из машины, он с досадой оглянулся по сторонам. Я шла прямо на него, и он встал. Он даже сделал два шага мне навстречу — два последних шага шкодливой кошки. Я выстрелила в него с расстояния в пять метров, промахнулась, пошла вперед, разрядила в него мой маленький револьвер. Он упал ничком на мостовую у тротуара. Выпустив четыре пули, я еще дважды нажимала на собачку, но безуспешно. Впрочем, это уже не имело значения: я знала — он мертв.

Раздались крики, топот бегущих ног. Я села в «Фиат». Включила мотор в бушевавшем вокруг людском потоке, который, казалось, вот-вот меня затопит. Толпа расступилась перед машиной. Я говорила себе: теперь Жанну никто не тронет, она возьмет меня на руки, будет баюкать, пока я не усну, и я ни о чем не буду ее просить, скажу только, чтобы она любила меня по-прежнему. Мои фары сметали с пути шакалов, и они разбегались в разные стороны.

Жанна стояла, прислонясь к стене, в столовой виллы, спокойно ожидая, чуть бледнее, чем всегда.