Годы испытаний. Книга 2 - Геннадий Гончаренко

- Товарищ полковник, группа белофиннов окружена. Мы предложили им сдаться в плен. Они ничего не ответили.

- Ваше решение?

- Может, нам блокировать их до утра и затем еще раз предложить сдаться?

- Они уйдут у вас из-под носа не к утру, а часа через два-три. Кого-кого, а финских лыжников я знаю хорошо по 1939 году.

Командир полка умолк.

- Чего же вы молчите?

- Жду ваших указаний…

Комдив недолюбливал командира третьего полка за его нерешительность и неповоротливость. В дивизию он прислан совсем недавно, командовал до этого полком в запасной бригаде, имел самые хорошие аттестации по службе. Вот и проверка его боевых командирских качеств. Нельзя было оставлять финнов до утра. Если лыжники просочатся и пойдут по тылам, они могут посеять там панику. Но по бесшабашному и самоуверенному тону голоса командира полка Канашов понял, что Сизов был уже навеселе.

- Вот вам мой приказ: немедленно ложитесь спать, а трубку передайте вашему начальнику штаба. Пусть он, пока вы будете отдыхать, постажируется. Ему не вредно, как академику.

- Товарищ полковник, но финны ведут себя спокойно, только изредка постреливают, - лепетал Сизов.

- Выполняйте приказ, товарищ майор.

К трубке подошел начальник штаба.

- Здравия желаю, товарищ полковник, - глухо сказал он.

- Здравствуйте. Вам приказываю: пока будет отдыхать командир полка, проследите до конца, чтобы ни один белофинский лыжник не просочился в наш тыл. Предложите окруженной группе сложить оружие, а если откажется…

- Уничтожить, - перебил его начальник штаба.

- Никогда не торопитесь. Б бою это может выйти вам боком. Помните: перед вами опытные и смелые враги. И пришли они не с новогодними поздравлениями. Действуйте. И докладывайте мне о ходе боя.

- Есть, товарищ полковник.

Потекли минуты тревожного ожидания.

3

Не спалось бойцам, хотя было уже далеко за полночь. В одиннадцать в землянку к ним зашел командир взвода младший лейтенант Малахов, поздравил с наступающим Новым годом, пожелал исполнения желаний. Всколыхнули бойцов эти простые слова, взяли за душу. И расселись они кто где мог, достали из вещевых мешков нехитрую солдатскую закуску, поделили между собой положенные фронтовые сто граммов. Младший сержант Еж сказал улыбаясь:

- Выпьем, друзья, по всей, чтобы веселей было…

Чокнулись дружно и выпили. Кто-то предложил:

- Хлопцы, песню!

- Давай нашу, русскую.

- Куралесин, бери гармонь да запевай, а мы подтянем.

- Голос у меня, братцы, того, сел…

- Старшина, дай-ка ему сто граммов. Для артиста не жалко.

Куралесин для приличия стал отказываться, потом безнадежно махнул рукой и выпил. Еж взял его кружку и сказал:

- Наш Фома не пьет вина. Выпьет, поворотит и в донышко поколотит.

Куралесин достал двухрядку, для фасона прошелся по ладам, и вот тихо поплыла полюбившаяся всем песня, родившаяся в заснеженных полях Подмосковья в 1941 году:

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза,

И поет мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза…

В памяти всплывали далекие, но близкие сердцу родные люди, дом, в котором вырос, девушка, которой не решался еще сказать слова любви, а вынашивал их долгие месяцы. И оттого, что родные и близкие сейчас далеко, «а до смерти - четыре шага», и оттого, что враг угрожает Родине, - в горле появляется горький комок, а в сердце вскипает ненависть.

Допели песню, задумались. Лишь один боец ходил по землянке и приставал ко всем:

- Хлопцы, а хлопцы, да шо вы оглохли? У кого часы е? Мэни скоро напарника на посту зменить треба…

- Ну, чего пристал с часами? - крикнул басовитым голосом боец Охапкин. - Не видишь, о деле люди спорят.

Вошел Сенька Галушко - ротный повар, прозванный Черпаком за высокий рост, длинную тонкую шею и крупную голову. Недавно он был в командировке в прифронтовой деревне и женился на белобрысенькой девушке, фотографию которой показывал всем при удобном случае.

Куралесин, хитро подмигивая товарищам, спросил у Галушко:

- Ну как, женатик, семейные дела? Скоро на крестины?

- Гляди, в кумовья набивается. Веселый будет кум, с музыкой, - сказал Бузунов.

Еж открыл глаза, поманил к себе пальцем молодого бойца.

- Время хочешь знать? - сказал он, глядя куда-то в потолок. - Точно скажу, как по кремлевским, ровно минута в минуту: двадцать четыре ноль-ноль…

Молодой боец наморщил лоб гармошкой и поглядел недоверчиво на бревна накатника, куда смотрел Еж в невидимые ему часы.

- Брешешь, - сказал он, косясь с обидой на Ежа. - Тоби шутки, а мэни дило. Чоловика на посту зменять.

- Собаки брешут… Ты без году неделя здесь, а мы уже третий месяц загораем. И весь распорядок немца доподлинно изучили. Каждый день он в это время снаряды на нашу голову кидает. Понял? Запомни, парень, немец точен, как часы.

До слуха доносились глухие артиллерийские взрывы. Земля недовольно гудела, и с потолка струйками тек песок.

Вошел командир взвода младший лейтенант Малахов.

- Товарищ младший лейтенант, скажите, пожалуйста, сколько время.

- Десять минут первого. А где Гаврилов?

- Его к командиру роты вызвали.

Младший лейтенант ушел. Взгляды молодого бойца и Ежа встретились.

- Ну что я тебе говорил?

- Неточность, на десять минут, - подчеркнул безусый боец.

- Любишь точность - спроси у нашего лихого разведчика Куралесина. У него на каждой руке часы. Эх, парень, не дал ты мне подумать толком…

Невеселые мысли одолевали Ежа. Сегодня он получил печальные вести из дому: голодают… Матрена свой свадебный полушалок выменяла на две меры картошки. Мать жены тяжело болела. А где сейчас лекарств редких достанешь? Пробовала раздобыть Матрена - не смогла. Нужны большие деньги. А откуда они у нее? В конце письма была приписка: «Да ты не огорчайся, не я одна так бедствую, в каждом доме полно горя с этой войной. Бабы - народ крепкий, выдержим. Главное, чтобы с весны армия одолела Гитлера, и ты скорее вернулся домой. Тогда все наладится»… Еж гордился женой и знал, что многие жены и матери тоже так думают. Но все же не мог он отогнать от себя назойливых мыслей, теребивших душу.

«Пишет вот так, успокаивает, а сама не раз принималась плакать. Это видно по последним, неровным строчкам, по недописанным буквам». Вот и Иван Веревкин - годами он постарше Ежа - подпер голову руками, и все глядит в землю, и сидит не пошевельнется. Еж догадывался, о чем он сейчас думает: пятерых детей оставил жене. И Матвей Куранов, литейщик из Запорожья, о семье заронил горькую думу. Жена с тремя сыновьями неизвестно где. До войны она знаменитой трактористкой была. Орден Трудового Красного Знамени за успехи имеет. Может, работает в колхозе каком-нибудь, в эвакуации? А у Дмитрия Кочеткова - горе что камень тяжелый висит. Галину-жену расстреляли немцы. Две дочери у Дмитрия, а где они сейчас? Кто ему мог сказать об этом? Немцы их село оккупировали, Может, и дети погибли? Еж бросал украдкой взгляды на приунывших, пожилых сверстников и думал свою горькую думу, изредка прислушиваясь к шумному говору молодых бойцов. Их легкое суждение о бабах, сальные шутки бередили его сердце не меньше, чем понурые головы и опечаленные лица бойцов старшего поколения.

- Где умному горе, там дураку веселье, - проворчал Еж.

- Ну ты вот умный и знаток по женским делам. Расскажи нам, Ефим, как ты свадьбу справлял, - подмигнул Куралесин, потирая руки.

Вошел молоденький безусый боец.

- А ты иди, иди, с поста меняй. Тоби еще рано о свадьбе думать. Тоже мени жених найшовсь, - махнул рукой Павленко.

- Значит, о свадьбе, братки? - вопросительно поглядывал на товарищей Еж, закладывая табак в правую ноздрю. - Апчхи» апчхи, будем живы, не помрем.

- О свадьбе давай рассказывай, - сказал Мухетдинов.

- Так вот, говорю я, с женитьбой нельзя торопиться. Иного спроси, как он женился, так и не вспомнит. А почему? Да потому, что такое важное в жизни событие за обыденный случай у него сошло. Не было в той любви такого, чтобы она душу ему всколыхнула до дна. Не по хорошу мил, а по милу хорош.

Вот, помню, родной брат отца, мой дядя, трудно женился. Чтобы ударить метко, нужна разведка. Сколько мы деревень объездили в поисках невесты - счету нет!

- А что в вашей деревне девок хороших не было? - спросил Куранов.

- Были… Да, знаешь, как: «Ближняя ~ ворона, а дальняя - соколена». Поедем этак верст за десять. Батька мой с братцем где-либо поблизости замаскируются, а мне - задание: «Узнай, что да как. Дома ли хозяин и хозяйка? Что делает невеста? Какое у нее настроение…» И чтобы вам известно было: раньше-то и жениться в деревне не принято было когда не попадя. Только осенью поздней и зимой разрешалось, в мясоед. Иначе батюшка и венчать не станет.