Гувернантка (СИ) - Тур Злата

    Но тем не менее, сейчас я могу оказаться на улице из-за ее «чистой» любви к искусству гадить людям.

Глава 22

     И только я об этом подумала, как мысли начали материализоваться. Не успели мы с Машулей разложить картинки с французскими словами, как нарисовалась мадам Троицкая. От ее фальшивой улыбочки мое сердце екнуло и будто провалилось куда-то вниз.

    - Ой, вы занимаетесь? Какие молодцы! – начала источать мед Алина. – Но ничего ж страшного не произойдет, если вы ненадолго прерветесь. Машенька, ты сейчас с Шурой съездишь в одно место, а у нас с Яной Викторовной есть одно дело дома. А потом мы закажем суши с роллами и обойдемся без обеда.

     Я уж думала Алина совсем кукушка, но нет. Она знает, что для Машули обед в столовой с прямой спиной и ножами –вилками по-прежнему не доставляет особого удовольствия. А вот потрескать за обе щеки что-нибудь в неформальной обстановке – это просто праздник. А роллы мы любили обе. Особенно в кафе с ярко выраженным японским колоритом. Там она без напоминания садилась ровно, натягивала на мордашку непроницаемое выражение самурая (наверно, отголоски японских аниме просачивались сквозь мое воспитание), вооружалась палочками и самозабвенно погружалась в процесс.

     Но даже не знаю, как Алина угадала насчет суши с роллами. Может, Машуля когда-то похвасталась? Или она в телефоне мужа отчеты увидела?

   У меня была карточка, которую Руслан выдал на повседневные расходы  - оплатить занятия, спектакль или музей, кафешка.

   Правда, эта мысль быстренько испарилась: под ложечкой уже так противно тянуло от дурного предчувствия, что я практически не сомневалась – меня ждет большая задница.

    - Я поеду без Яны? – недоуменно спросила малышка.

    - Да, Машенька! Яна мне нужна дома.

    Машуля вопросительно уставилась на меня, требуя подтверждения. Но мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть.

    - Поезжай солнышко, - от расстройства мой голос вдруг охрип, и я прокашлялась. – Французский никуда не убежит. Только переоденься.

    В горле стоял ком. Впервые с момента моего появления в этом доме мы расстаемся с Машулей. И самое страшное – сейчас, кажется, навсегда. И как ребенку дать понять, что я люблю ее, что я ее не бросила? Записку написать не могу – она еще не научилась читать. Телефона у нее нет. А при Алине сказать, что я ее очень люблю, тоже не вариант…

    - Ну ладно, - не заподозрив ничего плохого, согласилась малышка. А я поняла, что должна сделать.

    Когда Машуля побежала к машине, я позвонила Шурику и попросила дождаться меня. Извинившись перед Алиной, я метнулась в комнату и достала свою самую дорогую вещь. Бусы, подаренные Русланом. Подаренные с любовью. Так пусть эта любовь и вернется к нему. Только опосредованно. Смахнув невольно набежавшие слезы, я сфотографировала их на память, прижала к сердцу, а потом поцеловала. Совсем как тот кусок янтаря, который оставила Руслану.

    Вот и все. Я больше не солнечный Янтарик. Судьба жестоко шутила надо мной, безжалостно отбирая все то, что я люблю. Но жить нужно дальше.

    Как угорелая кошка, я выскочила во двор и занырнула в машину.

    - Машуля, мы с тобой первый раз расстаемся. И я хочу, чтоб вместо меня с тобой был талисман, , который будет тебя охранять. Носи его в сумочке, а дома спрячь. Чтоб никто не видел. И это будет мой самый –самый рыжий секретик.

    - Ян, ты чего? – малышка встревоженно посмотрела на меня. – Это ж твои бусы. И они очень красивые, и ты в них красивая. И наверно, дорогие.

    - Солнышко, они очень дорогие, и я дарю их тебе, чтоб ты не сомневалась, что я люблю тебя. Возвращайся скорей.

    Давясь слезами, я чмокнула малышку в носик.

     Шурик, очевидно, проинструктированный, сколько должен возить ребенка, подавленно молчал, понимая, что больше меня не увидит.

    - Будьте осторожны! – напутствовала я и скрепя сердце пошла получать черную метку.

  Наверно, так идут к эшафоту приговоренные к казни. Глотая картинки окружающей действительности, давясь последними глотками воздуха. Как оказывается, я привыкла к этому, пусть и чужому, дому. Я была занята весь день, общение с живой, искренней девчушкой доставляло огромное удовольствие, помноженное на любовь к ее отцу. Иногда я ловила себя на мысли, что закутываюсь в кокон самообмана – передаю через Машулю свою чувства Руслану. Но этот самообман был безвредным, позволяющим как-то выжить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

    А если говорить о материальной стороне – здесь все было вообще замечательно. Я не платила за жилье, с меня не высчитывали за еду, между прочим, очень вкусную. Хватало на кредит, и кое-что удавалось отложить.

    И тут же понимаю, что сама себе заговариваю зубы, лишь бы не думать о той пустоте, которая вот прямо сейчас поселится в душе и будет разъедать ее ржавчиной обид и чувством ненужности.

    Главное, пережить вот это унизительное – мы в ваших услугах больше не нуждаемся. Хорошо хоть то, что я не старая нянька, вырастившая три поколения господских детей и выдворенная из дома по причине немощи…

    Яна, соберись! Надо это просто пережить. Не первый раз жизнь носом в грязную лужу макает. Я выдохнула, втянула живот, выпрямила спину и приготовилась достойно встретить отставку – как индеец с невозмутимым лицом встречает свою кончину.

    Но как я себя ни уговаривала, обида обжигала душу, будто ее намазали кайенским перцем.

    Я шагнула в гостиную, где, словно злая кошка, вышагивала Алина.

    - Яна, - натянутая улыбка должна была, наверно, подсластить горькую пилюлю. – Вы прекрасно справлялись со своими обязанностями. Но сейчас как раз тот случай, когда слишком хорошо – это нехорошо. Маша очень привязалась к вам. Но вы же понимаете, что рано или поздно, вам придется расстаться? И тогда для ребенка это будет еще более тяжелым ударом. Я не хочу травмировать дочь, поэтому мы вынуждены с вами попрощаться. Вы меня понимаете?

    Я несколько мгновений просто смотрела на нее, делая вид, что удивлена таким поворотом. Хотелось выиграть время на «подумать». Нужно что-то сказать, чтоб жизнь ей медом не казалась, а в голове, как назло – вакуум. И чтобы не выглядеть глупой гусыней, я должна хоть как-то отреагировать. И тут меня озаряет – напоследок хоть намекну, что я все знаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍   - Это, конечно, ваше дело, но мне кажется, что интересы ребенка должны быть выше личных мотивов. И да, Алина Сергеевна, если вы признаете, что я прекрасно справлялась со своими обязанностями, то я надеюсь, что вам не составит труда дать мне рекомендацию. Ведь вы меня не предупредили заблаговременно, чтобы я как-то позаботилась о будущем.

   Я вежливо улыбнулась, надеясь, что совесть хотя бы немного, но помучает ее.

       Несмотря на всю свою прожженность, Алина на миг смутилась. На щеках выступили красные пятна, и мне доставило хоть  небольшое, но все же  удовольствие это видеть. Конечно, несоразмерное с потерей, но зато я не проглотила молча. Правда, покраснела она не от того, что куснула совесть, а от того, что она предвкушала дальнейшее мое унижение.

    - К сожалению, я не могу этого сделать, иначе окажу другим работодателям медвежью услугу. Ведь вы и в другом месте будете так стараться, и опять вас уволят. Я считаю, вам лучше уехать домой к себе, откуда вы там приехали, устроиться в школу и любить самозабвенно чужих детей, раз своих не завели. Понимая, что для вас увольнение стало неожиданностью, я решила компенсировать. Вот. На первое время хватит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

    Она протянула мне конверт, до того лежавший на журнальном столике и не смогла скрыть злорадную улыбку, которую пыталась выдать за вежливое сочувствие.

    Удар под дых. Я надеюсь, что про детей она сказала для пущего эффекта. Не добралась же она до моей медкарты? В предоставленной справке таких деталей не было… Не знаю, как я сдержалась, чтоб не заплакать прямо тут же. Я взяла протянутый конверт.