Власть холодного железа - Патриция Бриггз

В доме у Адама пахло лимонным очистителем, «винидексом»[34] и вервольфами. Но мне не нужны были обоняние и слух, чтобы сказать, что Адам в доме — и что он очень сердит. Энергия его гнева обрушилась на меня волной.

Из гостиной я услышала шепот:

— Нет, папа.

И меня нисколько не успокоило послышавшееся в ответ низкое рычание. Впрочем, если бы все было в порядке, Бен не позвонил бы. Я очень удивилась, что он вообще мне позвонил: мы с ним не дружили.

На голос Джесси я прошла в гостиную. В большой комнате повсюду сидели вервольфы, но магия Альфы действовала на меня, и я видела только Адама, хотя он стоял лицом не ко мне. И был так прекрасен, что мне потребовались некоторые усилия, чтобы вспомнить: сейчас кризисная ситуация.

В комнате под грозным взглядом Адама на новом старинном викторианском диване, который сменил обломки прежнего старинного викторианского дивана, сжались два человека. На месте Адама я бы не стала тратить деньги на старинную мебель. Хрупкие вещи не слишком хорошо приживаются в доме Альфы.

Одной из этих двоих была Джесси, дочь Адама. Другим — Гэбриэль, подрабатывающий у меня старшеклассник. Он одной рукой обнимал Джесси за плечи и рядом с миниатюрной девушкой казался крупнее, чем на самом деле. С тех пор как я видела ее в последний раз, Джесси выкрасила волосы в голубой цвет, что выглядело приятно, хотя и несколько странно. Обычная обильная косметика стекла с лица, которое расцветили полоски потеков металлически-серебряных теней для глаз, черной туши для ресниц и слез.

В первое мгновение мне пришло в голову самое очевидное. Я ведь предупреждала Гэбриэля, чтобы он был поосторожней с Джесси, и объяснила ему, как опасно приглашать на свидания дочь Альфы. Он выслушал и торжественно обещал вести себя благоразумно.

Но тут я заметила, что под полосками косметики видны еле заметные свежие синяки. А то, что я приняла за краску для ресниц, на самом деле было дорожкой свернувшейся крови, от ноздри до верхней губы. На одном обнаженном плече — красный след от соприкосновения с гравием дороги. Гэбриэль не мог это сделать — а если бы сделал, сейчас был бы уже мертв.

Черт побери, подумала я, холодея. Кто-то сегодня умрет.

Покорная поза Гэбриэля, должно быть, была вызвана тем, что сделал Адам, потому что при виде меня Гэбриэль расправил плечи, поднял голову и посмотрел в лицо отцу Джесси. Не очень умный ход при встрече с рассерженным Альфой, но храбрый.

— Ты их знаешь, Гэбриэль?

Лица Адама я не видела, но его голос сказал мне, что глаза у него сейчас ярко-золотые.

Я сделала еще один шаг в гостиную и едва не опустилась на колени от волны силы — все волки в комнате повалились на пол. Это заставило меня посмотреть на них, и я поняла, что на самом деле их здесь не так много, как я вначале подумала. У вервольфов есть способность заполнять собой все пространство.

На самом деле их было всего четверо. Хани, одна из немногих женщин в стае Адама, и ее муж держались за руки, сжимая их так, что побелели костяшки.

Даррил сохранял бесстрастное выражение лица, но на его смуглом лбу выступило несколько капель пота. В его жилах текла китайская и африканская кровь, отчего получилась необычайная смесь цветов и особенностей внешности. Днем он исследователь в Тихоокеанской национальной лаборатории, в остальное время — второй в стае после Альфы.

Бен, сидящий рядом с Даррилом, кажется бледным, как его волосы, и очень хрупким, но это впечатление обманчиво: на самом деле Бен крепко сшит. Как и Хани, он смотрит в пол, но, опускаясь на пол, он бросил на меня отчаянный взгляд, который я не смогла истолковать.

Бен бежал из Англии в стаю Адама, чтобы уйти от подозрений в многочисленных жестоких изнасилованиях. Я абсолютно уверена, что он не был виновен… но что-то в нем подсказывало мне, что и я первым заподозрила бы его.

— Папа, оставь Гэбриэля в покое, — сказала Джесси с намеком на свою обычную независимость.

Но ни Адам, ни Гэбриэль не обратили внимания на ее протест.

— Если бы я знал, кто они и где их найти, меня бы здесь не было, сэр, — мрачно сказал Гэбриэль; голос у него был как у тридцатилетнего. — Я бы привез Джесси к вам и отправился за ними.

Гэбриэль — самый старший мужчина в доме, где все говорит о бедности. Это вынудило его много трудиться и сделало чересчур взрослым для своих лет. Если раньше я думала, что он проявляет безрассудство, встречаясь с Джесси, то сейчас решила, что Джесси с ним повезло.

— Ты в порядке, Джесси? — спросила я. Мой голос больше, чем я хотела, напоминал рычание.

Она вздрогнула и посмотрела на меня. Потом вскочила с дивана — она старалась держаться не слишком близко к Гэбриэлю, чтобы не давать отцу дополнительных поводов для гнева, — подбежала и уткнулась лицом мне в плечо.

Адам повернулся и посмотрел на нас. Будучи гораздо благоразумнее Гэбриэля (хотя эту свою способность я использую, только когда мне это выгодно), я почти сразу опустила взгляд к волосам Джесси, но увидела я достаточно. Глаза Адама сверкали на стадии перемены, они были желто-ледяными и светлыми, как утреннее морозное солнце. От силы, с которой он стискивал челюсти, по его щекам бежали, чередуясь, белые и красные полосы.

Если когда-нибудь Адама сфотографируют в таком виде, все усилия вервольфов, потраченные в последние годы, пропадут зря. Альфа в таком виде — очень-очень опасное чудовище и никто больше.

Он был не просто рассержен: думаю, в английском языке нет слов, чтобы описать, какой гнев был на его лице.

— Ты должна его остановить, — еле слышно прошептала Джесси. — Он убьет их.

Я могла бы ей сказать, что она может не шептать, когда отец в комнате: он все равно услышит.

— Ты защищаешь их! — сердито взревел он, и я увидела, как остатки человека уступают место зверю. Не будь он доминантом, не будь Альфой, я уверена, он уже переменился бы. Но и сейчас я видела, как его черты начинают расплываться.

Только этого не хватало.

— Нет, нет, нет, — твердила мне в лицо Джесси; она вся дрожала. — Его убьют, если он причинит им вред. Он не должен… не должен…

Не знаю, на что рассчитывала моя мать, когда по совету уважаемого двоюродного деда, оказавшегося вервольфом, отправила меня на воспитание в стаю. Но ведь я не девушка-подросток, не мать-одиночка, которая работает за жалкие гроши и обнаруживает, что ее новорожденная дочь может превращаться в койота. Со мной все вышло неплохо — детство было не хуже, чем у большинства людей. Еще я научилась обращаться с рассерженными вервольфами, и это очень хорошо, часто говаривал мне приемный отец, потому что у меня талант их сердить.