Аэроплан-призрак - Поль д'Ивуа

Его автомобиль мчался вдоль стен и решеток, из-за которых виднелись вершины роскошных деревьев. Слева раскинулся на горных уступах лес. Это парк Бабельсберг, частная собственность императора.

Автомобиль резко затормозил около монументальной ограды, которой обнесена императорская резиденция. Фон Краш поднес к губам свисток и подал сигнал, который в германской армии означает: «Прекратить огонь».

Из маленького павильона вышел солдат. Отдав честь мнимому шоферу, он открыл ворота.

Теперь автомобиль продолжал свой путь по Потсдамской дороге.

Проехав некоторое расстояние по лесу, агент остановил машину у железной решетки, отгораживающей часть окружающего леса. Немец вышел из машины и отстегнул большой решетчатый четырехугольник в ограде, весь увитый зеленью, так что это место изгороди ничем не отличалось от остального.

Проехав через это отверстие, он старательно запер за собой проход и снова сел за руль.

Теперь ему приходилось ехать по едва заметной тропинке. Спуск был довольно крутым. Сквозь густую листву деревьев раза два мелькнули крыши зданий и снова исчезли.

Автомобиль, наконец, выехал на поляну, окруженную столетними буками.

В центре поляны находилось квадратное низенькое здание с плоской итальянской крышей, напоминающей террасу. Оно было окружено глубокой канавой, чем-то напоминающей крепостной ров; канава была заполнена прозрачной зеленоватой водой.

Узенький мостик, перекинутый через этот ров, и вымощенная камнем дорожка обрывались у двери странного жилища.

Фон Краш окинул все это инквизиторским взором. Затем невольно улыбнулся, глядя на ров и на дом с крепкими железными ставнями на окнах.

Он затрубил. От звука странный дом словно ожил. Двери распахнулись. Появилось сразу несколько человек, которые, перейдя через ров по мостику, выложенному плитами из камня, подошли к фон Крашу и обменялись с ним несколькими фразами.

Фон Краш предоставил им возможность заниматься автомобилем, а сам направился к дому и исчез за массивной дверью. Переступив порог, он очутился в прихожей с голыми стенами. В каждой из них была дверь, укрепленная, подобно входной, железом. Все это напоминало тюремные камеры, предназначенные для содержания преступников.

И в самом деле, здание это было построено в 1787 году и предназначалось для ужасного Отто Вурмгаузена, дворянина-разбойника, который после десяти лет преступной жизни был обезглавлен.

Агент с невозмутимым видом подошел к одной из дверей. Открыв ее, он очутился в комнате, стены которой были отделаны темным дубом.

Радостно вскрикнув, Маргарита бросилась в объятия отца. В комнате находились еще два человека. В них легко было узнать Лизель Мюллер и бухгалтера Тираля.

Звонко расцеловав розовые щеки Маргариты и пожав руки остальным, фон Краш произнес с улыбкой:

— Ну что же, господин Тираль, вы довольны по-прежнему?

Тираль с любовью и нежностью взглянул на Лизель.

— Как же мне не быть довольным… Благодаря вам, благодаря вашему доктору моя Лизель снова здорова, она узнала меня, своего отца!..

Бедный Тираль смотрел на обманщика так, как смотрят на величайшего благодетеля. Но тот прервал его:

— Ах, милый Тираль, вернуть разум — это еще не все. Надо подумать о будущем этой прелестной девушки.

— О ее будущем? Но разве я вам не доверил…

— Вы говорите о местонахождении драгоценных камней, открытом вами в Америке? Настало время заняться этим… Красивой девушке богатство очень кстати… Я обещаю, что займусь вами. Сегодня ночью мы покинем этот дом.

— Этой ночью?

— Именно! По Хафелю и Эльбе одно суденышко доставит нас в Гамбург. А оттуда мы отправимся прямо в Соединенные Штаты, в Нью-Йорк; и вы предпримете путешествие в те края, где покоится в земле ваше богатство. Как уже было условлено, в вашем распоряжении будет пятьсот тысяч марок, которые я вам дам.

— Ах, — пробормотал растроганный бухгалтер, — в счастливый день встретился я с вами!

— Ну что об этом говорить! Ведь вы же мне все вернете в тот день, когда заграбастаете свое сокровище.

— Мы его разделим по-братски! — страстно воскликнул Тираль.

— Довольно об этом. Мы уезжаем сегодня ночью, и я предлагаю вам заняться укладкой вещей. Нам едва хватит времени.

Он ласково подтолкнул Тираля к двери. Тот сжал обе его руки и голосом, дрожащим от глубокого волнения, произнес:

— Моя жизнь принадлежит вам!

Сказав это, порывисто вышел.

Лизель хотела последовать за ним, но фон Краш удержал ее.

— Ну, малютка Лизель, — сказал он цинично, — я тебе обещал найти средство отомстить за твою мать. Я передал в твои руки того, кто был к ней безжалостен. Поступи с ним, как сама захочешь.

— А как же сокровища? — робко спросила креолка.

— Сокровища? Они — твои. Забери их себе. Ты же мне и возвратишь мои пятьсот тысяч марок!

— Как? Вы не хотите взять часть богатства?

Агент топнул ногой с превосходно разыгранным нетерпением.

— Сколько раз нужно это повторять? Ты служила мне терпеливо и верно, Лизель. Теперь — моя очередь послужить тебе. Ты все-таки считаешь, что кое-чем мне обязана. Прекрасно, моя славная, я желаю получить свою долю немедленно — позволь мне поцеловать твою руку.

И, поднеся к губам руку креолки, он заглянул ей в глаза.

— Ты плачешь, Лизель?

— О нет! Но ваша доброта меня ошеломила… Чем я могу когда-либо отблагодарить вас!

— Ах! В сущности, единственное сокровище в мире — это красота!.. — сказал фон Краш.

И резко прервал себя, как будто внезапно понял, какого рода признание вырвалось у него в минуту забытья, и уже вполне сдержанно закончил:

— Ну, ступай за своим отцом… Ступай, красавица, и забудь старого друга, с которым скоро расстанешься навсегда.

Он повел ее к дверям, с ласковой настойчивостью заставив уйти.

Несколько мгновений фон Краш стоял на пороге, затем повернулся, запер дверь, бросился в одно из кресел и залился беззвучным смехом.

Он совсем было забыл о присутствии Маргариты. И даже вздрогнул от неожиданности, когда она подошла к нему со сверкающими глазами и насмешливо произнесла:

— Вот как! Вы решили увлечься этой девчонкой?!.

Фон Краш быстро взял себя в руки и холодно взглянул на дочь:

— Моя дорогая девочка, я всегда был для тебя превосходным отцом, но у меня нет никакого желания быть твоим рабом.

— Да кто же об этом говорит, — несколько растерялась молодая женщина, сбитая с толку тоном отца.

— Так как ты сама вызвала меня на объяснение — я тебе даю его, предупредив, что не хочу больше возвращаться к этой теме.