Другая половина мира - Михаил Ахманов

— Молодой сахем отправился к Владыке Юга, чтобы встретиться в бою с его сыном Дженнаком, как то положено среди светлорожденных. Ему не повезло…

— Хмм… Видно, он был плохим воином?

— Клянусь Тайонелом, нет! Из лучших в северных землях! Говорят, был он крепок, как дуб, и стремителен, как лесная кошка, хитер и ловок в воинском деле… Но Дженнак победил его, и теперь он — наследник Очага Одисса, а у нашего сагамора стало одним сыном меньше. Пришло для него время собирать черные перья… да и для меня тоже…

— Кажется, этот Дженнак отбрасывает длинную тень… — задумчиво пробормотал О'Каймор, не слушая причитаний кормчего. Ему чудилось, что он уже слышал про младшего сына одиссарского ахау, что было совсем не удивительно — от Хайана до Ро’Кавары насчитывалось два соколиных полета, ничтожное расстояние для людской молвы и быстрого судна. Корабли меж этими двумя портами ходили часто, и сам он не раз торговал в одиссарских землях, в отведенных для кейтабцев местах. Торговал, но не грабил; у сагамора Джеданны было сильное войско, быстрые галеры и арбалеты, стрелы из которых пробивали любой доспех. Склонившись к накамцу, О’Каймор потряс его за плечо:

— Когда из Одиссара в Тайонел пришла весть о смерти вашего сахема?

— Пять дней назад… передали барабанным боем… и мы почти сразу отправились в путь… за телом Эйчида…

Тидам выпрямился и кивнул Хомде:

— Прикончи его. Без мучений! И всех остальных тоже.

Не слушая воплей накамских моряков, он уставился на погребальный челн, размышляя об удивительных обычаях светлорожденных, чьи сыновья, достигнув зрелости, должны были доказывать свое право на жизнь в смертельном поединке. О’Каймору, человеку трезвого ума и практического склада, подобная традиция казалась нелепой, однако он подозревал, что возникла она не на пустом месте. Он кое-что знал о людях со светлой кровью, но немногое — то, что было записано в трех первых Книгах Чилам Баль, и то, о чем рассказывали Странствующие жрецы, из коих треть или половина наверняка были поддельными — одиссарскими, арсоланскими или атлийскими шпионами. Он же был кейтабием, а в большинстве эйпоннских Уделов кейтабцев не слишком жаловали, в силу чего Морское Содружество из века в век оставалось в странной позиции — не то седьмая из великих держав, не то временное объединение купцов-разбойников, самовольно присвоивших себе благородные титулы. Но в одном вопросе существовала полная определенность: никто из Шестерых не ступал на кейтабские острова, и в жилах их властителей не текло ни капли божественной крови. По этой ли причине или потому, что кейтабцы издревле являлись пиратами и грабителями, им не доверяли; кроме Рениги, ни в одном из портовых городов Ринкаса и Бескрайних Вод не имелось кейтабских кварталов и постоянных поселений.

К тому же, хотя Морское Содружество торговало со всеми странами и землями — исключая Мейтассу, не имевшую выхода к океану, Острова всегда оставались как бы сами по себе — слишком сильные, чтоб их можно было захватить, и слишком слабые, чтобы их военная мощь представляла серьезную угрозу для Великих Очагов Эйпонны. Но, как не раз отмечал О’Каймор, плававший и в Арсолану, и в Коатль, и в Одиссар, и в далекий Сеннам, людям во всех этих державах тоже не слишком многое было известно об обычаях светлорожденных, что правили ими по воле Шестерых; далеко не всякий даже видел своих владык. Мог ли он, подозрительный чужеземец, не то купец, не то разбойник, знать большее? Вот если бы на захваченном судне оказался благородный тайонелец, попавший к нему в плен… в почетный плен, разумеется… вот тогда бы они поговорили… Или потомок богов не пожелал бы толковать с кейтабским пиратом?

Раскурив новую скрутку из табака, О’Каймор решил: все-таки хорошо, что на паруснике нет никого из Дома Тайонела. Разумеется, он не отказался бы взглянуть на зеленоглазого отпрыска божественного корня, но сколь часто любопытство не доводит до добра! Ну, по крайней мере он избавлен от нелегких проблем — сохранить жизнь пленнику или тайну расправы с накамским судном… Нет, хвала Шестерым, что на этой посудине оказались самые обычные люди, каких не жаль переправить в Великую Пустоту!

Он вызвал помощника и велел содрать с челна серебряные пластины — они тянули весом на девятьсот или тысячу одиссарских чейни и, разумеется, куда больше пригодились бы живому О’Каймору, тидаму из Ро’Кавары, чем мертвому Эйчиду, сахему-неудачнику. Весь груз, меха, горшки и воск, уже переправили на драммары, и «Сирим», повинуясь командам Ар’Чоги, отправился к востоку, в открытое море. «Тофал» развернулся следом и, отойдя на полсотни локтей от парусника, залил его жидким огнем.

О’Спада, тидам-сагамор Ро’Кавары, города Морских Врат, древний, горбатый, высохший, словно панцирь краба, скрестив ноги сидел на тростниковой циновке. В неофициальной иерархии Островов и прочих кейтабских территорий он считался третьим человеком — хотя, когда дело доходило до флотилий, кораблей, удачных набегов и не менее удачной торговли, он по праву был первым. Номинально выше его стояли властители Сиркула и Т’Рениги, обширных государств на материке, бывших колоний Морского Содружества. Но Сиркул не имел выхода к морю и являлся горной страной; знать ее еще помнила о своем кровном родстве с кланами Гайяды, но основное население, полудикие горцы, относилось к арсоланским племенам. По большей части эти сухощавые бронзовокожие люди почитали различных демонов, тогда как поклонение Шестерым было привилегией сиркульского тидам-сагамора и его вельмож.

Что касается Т’Рениги — или Рениги, как ее чаще называли, — обширных территорий, протянувшихся по южному берегу Ринкаса и дальше, до самого устья Матери Вод, величайшей реки Нижней Эйпонны, то потомков заселивших ее некогда кейтабцев уже не стоило считать мореходами — или тем более авантюристами, способными плавать к неведомым берегам, торговать или отправляться в набеги. Мягкий климат и щедрая почва способствовали земледелию, а горы — рудным разработкам; в результате Ренига являлась теперь крупнейшим поставщиком бобов какао, курительных листьев и драгоценных камней. И хоть в этой стране был торговый флот и боевые корабли, ее властитель, разумеется, не мог тягаться с О’Спадой в морских делах!

Имелось еще пять тидам-сагаморов, обитавших на Островах, и целая сотня вождей помельче, но ни один из них не владел такой обширной землей, как восточная Кайба, ни один не мог похвастать таким великолепным городом, как Ро’Кавара, ни у одного из них не было такого сильного флота, таких превосходных кораблей и отличных мореходов!

Мигнув морщинистыми веками, старый ахау оторвал взгляд от шумной городской суеты и уставился на большую книгу, сверкавшую лакированным деревянным переплетом у левого его колена, затем перевел взгляд на лицо О’Каймора. Они сидели на открытой террасе дворца, построенного, по майясскому обычаю, на искусственном холме и возвышавшегося над всей Ро’Каварой; под ними убегали к морю узкие кривые улочки, теснились хижины, крытые пальмовым листом, пятнами ярких тканей пестрели маленькие площади и огромные базары, забитые повозками, тентами, навесами, торговыми рядами, харчевнями, приютами для странников и иноземных купцов, лавками и мастерскими. Казалось, вся Ро’Кавара непрерывно и радостно что-то празднует или кружится, гремит, звенит в круговращении вечной ярмарки; но весь ее пышный и многолюдный коловорот, стекавший к побережью, замирал у стены из плотно посаженных пальм, переплетенных колючей лианой. Эта живая ограда отделяла гавань. За ней тоже хватало народа, но там царил полный порядок: у пирсов покачивались быстрые драммары, некоторые корабли были вытащены на песок, вдоль них прохаживались воины, а подпиравшие пальмовую стену массивные коробки складов, возведеных из известняка, тянулись к востоку и западу бесконечной чередой, огибая бухту. Внешний ее рейд тоже был полон: там торчали мачты двух сотен судов и морских плотов, приплывших с Гайяды, Йамейна, Пайэрта, архипелагов Иантола или Байгима, из Юкаты, Т’Рениги, Коатля, Арсоланы, Одиссара и десятка других стран, больших и малых, известных и никому не ведомых. Воистину, город Морских Врат был местом, где пересекалась тысяча путей! И, хвала Шестерым, это приносило неплохие доходы!