История России с древнейших времен до наших дней - Александр Боханов

Последнее крупное нападение кочевников-печенегов произошло в 1036 г. (до этого Русь уже более десяти лет жила в мире и покое). В это время Ярослав оставил Киев и находился в Новгороде. Видимо, этим обстоятельством, а также тем, что не стало великого воителя Мстислава, и решили воспользоваться печенеги.

Известие о нашествии врагов и о том, что они обступили Киев со всех сторон, пришло к Ярославу в Новгород в то время, когда он был занят обустройством своей земли. Именно в это время он «поставил» в Новгороде сына Владимира, назначил и нового епископа. Великий князь срочно собрал войско, и снова это были варяги, новгородская дружина и новгородские «вои» – ремесленники, смерды. Ярослав сначала пробился в Киев, а затем уже вышел в чистое поле для решающего сражения. Как обычно, в центре княжеского войска встали ударные силы – варяги, а на фланге выступали киевляне и новгородцы. Весь день длился бой, и лишь к вечеру русы стали одолевать печенегов, и те побежали «розно», т. е. кто куда. Многие из них были убиты, многие утонули в окрестных реках, спасаясь от преследователей вплавь. От этого поражения печенеги так и не смогли оправиться. После 1036 г. их набеги на Русь практически прекратились. В 1037 г. Ярослав в ознаменование блистательной победы над печенегами на месте битвы заложил храм – собор Святой Софии. Он был наименован так же, как и главный собор Константинополя, и в этом была своя политическая символика: Русь как бы подчеркивала свое государственное равенство с великой империей и одновременно свою религиозную и духовную преемственность по отношению к ней.

Этот год стал знаменательным и в другом смысле: по мнению ряда исследователей, в первую очередь А. А. Шахматова, в это время зарождается русское летописание, создается древнейший летописный русский свод. Его связывают со строительством Софийского собора, который сразу становится не только религиозным, но и духовным центром страны. Правда, существует и иная точка зрения, согласно которой первый летописный свод появился на исходе X в. и вобрал в себя древние сказания о походах Олега, крещении княгини Ольги и т. п. Нам представляется, что если такой свод и существовал ранее XI в., то это вовсе не исключает появления его новой, наиболее полной редакции именно после 1036 г. в связи с объединением Руси, с установлением нового государственного порядка, который нуждался в идеологическом обрамлении. К тому же, вероятно, в это время появился и первый свод законов – «Русская Правда» Ярослава Владимировича. Время возникновения этого памятника исследователи датируют довольно широко: от 1015–1016 гг. (М. Н. Тихомиров, С. В. Юшков) до 30-х г. XI в. (Б. Д. Греков, А. А. Зимин, Л. В. Черепнин).

Полагаем, что исторически более обоснована вторая точка зрения. Дело в том, что до 1036 г. в связи с расколом Руси фактически на два государства не мог быть принят общерусский свод законов, так как распространение его норм упиралось бы в политические перегородки. Но это был свод не Ярослава и Мстислава, а одного Ярослава, и нормы распространялись на все государство, а таким оно стало лишь после смерти Мстислава в 1036 г. Относительно того, что там в значительной мере преобладают нормы взаимоотношений жителей Руси с варягами и колбягами, т. е. лицами пришлыми, которые, по мнению приверженцев более ранней даты «Русской Правды», буйно проявили себя именно во время новгородских событий 1015–1016 гг., и жители Новгорода получили от Ярослава в благодарность за поддержку эту грамоту, заметим, что варяги и далее активно участвовали в междоусобице на Руси; они входили в войско Ярослава и во время последующих военных событий сражались на стороне Ярослава против Мстислава. Так что регулирование их отношений с местными жителями касалось не только Новгорода, но и других местностей Руси. Кстати, это подтверждается и самой «Русской Правдой», нормы которой относятся ко всей территории Руси, не ограничены каким-то одним регионом и действуют на всей ее территории как единого государства, каким Русь и стала после 1036 г. К тому же сомнительно, что в период, наиболее сложный для Ярослава, т. е. в 1015–1016 гг., у него и у его соратников было время и желание для кодификационной работы. Таким образом, и в этом смысле вторая половина 30-х г. стала переломной. Наконец, следует обратить внимание и на то, что в летописи под 1039 г. упоминается впервые имя митрополита Руси Феопемпта.

После горделивой позиции Владимира I, не желавшего мириться с политико-церковным давлением Византии, а потому пытавшегося утвердить собственного ставленника на высший церковный пост в стране, после длительной междоусобицы начала XI в. и раскола страны единого иерарха для двух ее равноправных частей просто не могло быть по политическим соображениям. После 1036 г. объединенная Русь смогла наконец обрести собственного митрополита. Однако в это время положение великого князя было несколько иным, нежели Владимира, поставившего, по существу, в 987–989 гг. Византию на колени. Ярослав Владимирович лишь утверждался как великий князь Руси, он нуждался не только в широкой идеологической поддержке внутри страны, но и в благожелательном политическом климате за рубежом. Поэтому и последовало приглашение из Константинополя митрополита, что сразу же нормализовало русско-византийские отношения в «послесмутное время» и стабилизировало международные связи Руси.

Все указывает на то, что объединение Руси Ярославом стало поворотным пунктом во многих отношениях. Принятие первого на Руси свода законов, упорядочение церковной организации, начало составления нового летописного свода были теми чертами государственной, религиозной, культурной жизни Руси, которые как бы подчеркнули этот знаменательный поворот.

«Русская Правда», если говорить точно, не являлась абсолютно первым российским сводом законов. До нее существовал «Закон Русский», который упоминается в договорах Руси с Византией X в. Отечественные историки неоднократно обращались к сопоставлению норм «Закона Русского» и «Русской Правды» и выявили, что так называемый «Закон Русский» предшествовал «Русской Правде» и питал ее своими идеями. Делались попытки сопоставить нормы «Закона Русского» не только с «Русской Правдой» Ярослава, но и с византийскими правовыми нормами, а также с некоторыми ранними судебниками «варварских» европейских государств, в частности с Салической правдой франков времен короля Хлодвига (481–511), с германскими правдами – Саксонской, Фризской, Тюрингской, Баварской, Алеманнской (начало IX в.), а также с англосаксонскими правдами (VII–VIII вв.). Специальное исследование в этой области истории Древней Руси предпринял петербургский ученый М. Б. Свердлов, который путем реконструкций и сравнений выявил, что «Закон Русский», отразившийся в договорах Руси с Византией в 911 и 944 гг., воспроизводил нормы обычного устного права восточнославянских племенных конфедераций, которое регулировало общественную жизнь возникшего на исходе IX в. единого государства Русь. Эти нормы, однако, одной ногой еще стояли на почве разлагающихся родоплеменных отношений, но другой сделали уже шаг в развивающееся раннефеодальное общество с его начавшейся социальной дифференциацией населения, усилением центральной власти. Так, в договорах нашли отражение нормы наказаний за те же преступления, что позднее появились в «Русской Правде». Любопытно сравнение наказаний за убийство. В договоре 911 г. говорится, что если кто-либо убьет «христианина» (т. е. грека) или русина (т. е. жителя Поднепровской Руси), «да умрет» там, где сотворил убийство. Если же убийца убежит, то его имущество (в случае, если это будет «имовитый», т. е. зажиточный, человек) получают ближние родственники убитого, кроме той части, что останется его жене. Если же убийца будет «неимовит» (бедный человек), то его надлежит искать и по нахождении предать смерти. Эта же норма повторяется и в договоре 944 г. В этом случае совершенно очевидно, что договоры воспроизводят нормы кровной мести за убитого, свойственные родоплеменным отношениям, но уже появляется возможность для богатого человека после бегства откупиться своим имуществом. Это черта уже нового нарождающегося общества, где имущественное расслоение дает богатому человеку определенные выгоды. В «Русской Правде» аналогичная статья идет первой; она, естественно, не упоминает греческую сторону, дает обобщающую характеристику русского общества: «Убьеть мужъ мужа…», также допускает кровную месть, но ограничивает ее лишь близкими родственниками (брат, отец, сын, дядя). Если мстителей не окажется, то убийца должен заплатить 40 гривен «за голову».

Таким образом, традиция, пришедшая из родоплеменного быта и зафиксированная в «Законе Русском» первой половины X в. (который также уже допускал возможность откупа за убийство), трансформировалась и подверглась законодательному ограничению в XI в. Любопытно, что лишь в наиболее древней германской правде – Саксонской – сохраняется право кровной мести за убийство, хотя наряду с этим допускается и «вергельд» – штраф, между тем как в позднейших германских правдах речь идет лишь о денежном штрафе. И другие статьи «Закона Русского» и германских правд во многом близки по своему значению, как близки им и статьи «Русской Правды» Ярослава, восходящие к 30-м гг. XI в. За увечье, побои также следовало наказание вирами – штрафами. Первый русский писаный закон, как и правды других народов, касался прежде всего вопросов общественного порядка, защищал людей от насилий, бесчинств, драк, которых было так много на Руси, особенно в смутные годы.