Сороковник. Части 1-4 - Вероника Горбачева

— Обедать к нам приходят, — разъясняет парнишка мои сомнения, высказанные вслух, — человек пять-шесть у дядьки всегда столуются. Покушать любят хорошо, чтоб спокойно было, по-домашнему, сами-то холостяки. А у нас тут тихо, не то, что у других. Ну, это он тебе завтра сам обскажет. А ты здесь надолго? — Поколебавшись, уточняет: — Уйдёшь… или остаться решила?

— Уйду, — отвечаю, и сразу в носу начинает щипать. Что за притча: я ещё толком здесь не работала, на этой чудесной кухне, не обжилась, а мне уже и уходить обидно!

— Жаль, — говорит он. И непонятно, чего ему жалко: того, что придётся вновь искать на моё место замену, или меня, бестолковую.

От открытого огня жарко, к тому же кажется, что вся я пропахла чесноком, даже волосы. Распахиваю настежь дверь — проветрить, и выхожу на воздух. Отяжелевшая Нора волочётся следом.

Уже темно, на крюки под скатами крыши вывешены лампы. Я таких ни разу не видела, даже гадать не берусь, масляные или керосиновые? Керосинки-то я ещё помню, застала в детстве, но если здешние мастера ваяют их по собственным образцам, могу и не узнать. Свет падает и из окон дома, и от дальних фонарей, протянувшихся частой цепочкой вдоль улицы. В общем, заблудиться трудно даже при желании. Человек шесть Васютиных гостей, здоровущих, под стать хозяину, степенных, расположились на крылечке, кто стоит, кто сидит, крутят цигарки. Переговариваются, временами похохатывают, в мою сторону не глядят. Хорс нахально оттесняет моего собакина, требует внимания. Чешу его за ухом.

— Ишь, ластится, паразит, — доносится с крыльца насмешливое. Я так и замираю: вот тебе и не глядят! — И Васюты не боится…

— А главное, что она его не боится, — подхватывает другой, а кто — в тени не разберёшь. Настораживаюсь: кого это мне надо бояться — Васюту или Хорса? — Ведь он, паразит, на прошлой неделе оборотня заломал, и хоть бы что. Только крепше стал.

Кто — Хорс или Васюта? С обоих ведь станется.

— А ей что! — вмешивается ещё один. — Она вчера на Цветочной улице ящера уложила!

— Врёшь!

— Не вру! С полщелчка! Из забора штырь одной рученькой выдернула и, как на рогатину, насадила. Так что — смотри, лапы не распускай! Это тебе, брат, не Ольга!

— Так-то, брат, — вздыхает ещё кто-то. — Богатырка! Бывает же на свете такая красота!

Да это они обо мне, что ли?

Сзади, словно сгусток тьмы, появляется в дверях Васюта: ей-богу, он, я его снова спиной почуяла. Хорс виновато отступает. Так кого из вас мне бояться, мальчики?

И тут откуда-то с дальнего конца улицы доносится вскрик, словно от боли. В ночной тиши пустынного квартала его хорошо слышно. Потом короткий вопль, прерываемый уханьем-смехом. И в ответ немедля рявкает Хорс, да так гулко, что у меня звенит в ушах.

Не могу понять, почему Васютина спина маячит перед глазами: он ведь только что сзади стоял! Да он просто сделал шаг вперёд и закрыл собой весь обзор.

— Хорс, а ну, тихо! Слушать!

Муромцы на крылечке уже все на ногах, подобрались. Там, за забором, в уличном полумраке вновь слышится крик.

— Пацан, — быстро определяет один из гостей. — Хлипковат, подранили. Чего, робята, разомнёмся?

Слава богу, хоть тут нормальные люди! Вот куда от ящера нужно было бежать!

— Чур, мой, — вклинивается Васюта. — Мне мальца учить надо.

— Копьё, дядечка? — подскакивает Янек.

— Дротика хватит. Сам пойдёшь.

Янек ныряет в какой-то закуток поблизости.

— Вы ему поможете? — я пытаюсь потрясти Васюту за плечо, но тут как чёртик из табакерки, выскакивает Янка, с дротиком наперевес. В глазах — азарт.

— Дождись, — советует Васюта, не обращая на меня внимания. — Сюда его гонят, мимо не пройдёт. Поди, для гостьи нашей представленье устроено.

Да что происходит? Опять какой-то новичок попался монстру? Здесь что — каждый вечер такие шоу, после которых людей по кусочкам собирают? И причём здесь я, и о каком представлении говорит Васюта? Всё это мелькает в голове за считанные секунды, а напротив распахнутых ворот уже виден силуэт парнишки, действительно субтильного. Он неумело отмахивается сабелькой от угловатой нескладной тени с неестественно длинной конечностью. Тень картинно взмахивает рукой — и становится видно, что наращена она за счёт полуметровых лезвий-когтей. Шаг монстра составляет мальчишкиных четыре, только тень не торопится.

Росомаха бессмертный? Нет же, любимец моих дочек не таскал помятую шляпу и замызганный свитер, чьи оранжевые полоски видны даже отсюда.

Раз, два, Фредди придёт за тобой…

Нелепо сидящий на пацане кожаный нагрудник больше сковывает движения, чем защищает. Где, в каких кошмарах и на какой улице Вязов он напоролся на свой персональный страх? С юными родителями насмотрелся?

Янка приплясывает на месте в нетерпении. Тем временем Фредди коротко замахивается и подаётся вперёд, и даже я с моей близорукостью вижу, как легко, словно давешний нож в хлеб, когти вонзаются в грудь жертвы, пропарывая нагрудник, и затем выходят со спины. Всплёскиваются фонтанчики крови из ран и изо рта мальчишки. Монстр, довольный, высвобождает руку и оборачивается к нам. Его жертва, постояв немного, словно в недоумении оглядывается — и рушится наземь.

И только тогда со свистом летит Янкин дротик. Сила броска так велика, что пригвождает железнорукого к забору.

Боже.

Одних детей, как волчат, натаскивают на нежить, других ради этой охоты калечат. Взрослые смотрят и обсуждают.

— Молодец, хлопец, — доносится с крыльца. — С одного удара пришпилил!

Кажется, мне становится плохо. Иным не могу объяснить, что уже сползаю, цепляясь за Васютино плечо. Он подхватывает меня… и тащит прямо на место бойни. Я слабо трепыхаюсь.

— Смотри! — требует он.

— Ты, — я задыхаюсь — ты его нарочно подставил! Янка нарочно ждал!

— А как же, — говорит Васюта. — Этих дурней только так и учить!

Он встряхивает меня.

— Нет, ты смотри!

Не в силах глянуть на искалеченного ребёнка, я отворачиваюсь.

— Кому говорю! — шепчет Васюта зло, — дура! Я ж для тебя стараюсь!

Ошеломлённая, поворачиваю голову.

Фредди уже нет. Янек выдёргивает из дощатого забора дротик и деловито обтирает тряпицей. Я перевожу взгляд на того, кто недавно был жив.

Тело парня истаивает быстро, точно так же, как недавно мой раптор. И минуты не проходит, а на мостовой даже следов крови не остаётся.

— Всё, — говорит Васюта. — Этот вернулся.

Он разворачивает меня к дому. Фактически волочёт, я едва успеваю ногами перебирать, чтобы не упасть.

— А почему… — пытаюсь спросить.