Живущие в ночи. Чрезвычайное положение - Питер Абрахамс

Перевод Т. Редько

КНИГА ВТОРАЯ

Когда треснет сук

Глава первая

Карл Ван Ас был на редкость высоким, красивым мужчиной, лет под сорок. Он быстро поднимался по служебной лестнице и знал, что ему надо только по возможности избегать неприятностей — и в один прекрасный день он станет одним из могущественнейших людей в стране. Но почему-то эта перспектива не рисовалась ему столь же заманчивой, как несколько лет назад. В те дни — особенно когда он служил мелким дипломатом в Лондоне, в Париже, в Вашингтоне — мысли о блистательной карьере кружили ему голову, как забористое вино, они наполняли его бодростью и энергией. Но теперь успехи не приносили прежнего удовольствия, его неотвязно преследовало странное чувство уныния, затаившееся в глубине сознания, словно хищный зверь: малейшая оплошность — и он растерзает неосторожного. Теперь ему все время приходилось бороться с этим унынием. Отчасти его душевное состояние объяснялось событиями последних лет. Изгнание его страны из Британского содружества — именно таково было значение слов «добровольный выход» — нанесло ему болезненный удар, и не только ему, но и группе других людей, которых дела тесно связывали с их коллегами из Содружества.

На международных конференциях в Париже или Вашингтоне мелкие и крупные дипломаты Содружества выступали единой командой, которая хорошо знала правила игры и вела ее по четко разработанному плану. В этом проявлялся дух свободы, которому завидовали остальные дипломаты; и было приятно сознавать свою принадлежность к элите. Разумеется, их сближало и многое другое: и то, как они работали и как развлекались, и то, как они перебрасывались словами и шутками, понятными лишь посвященным. Речь шла как будто о сущих пустяках, многие из которых казались даже бессмысленными вне определенной среды, — и однако все это, вместе взятое, дополняло поразительно яркое проявление того, что они отчетливо видели, хотя и называли расплывчатым словом «дух» Содружества. До изгнания Южная Африка составляла неотъемлемую часть этого целого. Карл Ван Ас вспомнил свою последнюю поездку в Организацию Объединенных Наций. До той поры изгнание было лишь чисто политической акцией. Но в Нью-Йорке и позднее в Вашингтоне он в полной мере осознал его значение. На первый взгляд ничто как будто не изменилось. Никто не допускал прямых выпадов или грубостей — даже представители афро-азиатских государств, которые предлагали исключить их страну из Организации Объединенных Наций. Они только ясно давали понять, что Южная Африка уже не является членом их команды. Много раз ему случалось заходить в комнату, где шел шутливый или серьезный разговор; появление его замечали, но тут же делали вид, будто он для них не существует. Его присутствие игнорировали даже белые члены Содружества — австралийцы, новозеландцы, канадцы; англичане скрывали свои чувства более искусно, но даже и их смущало его присутствие.

Услышав скрип двери, он поднял глаза и увидел свою секретаршу, высокую, не очень красивую, но поражающую своей животной чувственностью девицу. У нее были резкие черты лица и крупная, ширококостная фигура типичной крестьянки. Ван Ас не любил своей секретарши и даже не давал себе труда скрывать это. Она стояла во главе группы молодых экстремисток, которые требовали оскоплять всех мужчин, вступающих в интимные отношения с женщинами других рас. Ван Ас знал, что пренебрежение, которое он даже не пытался скрывать, как ни странно, породило в ней горячую симпатию к нему. Между ними в самом деле не было ничего общего — даже взаимного притяжения противоположностей. Она не любила думать, не любила читать, не выказывала ни малейшего интереса к тому, что происходит в мире. Закончив рабочий день, она приходила домой, переодевалась и тут же шла на пляж, где вместе с подругами валялась на песке, подставляя лучам солнца натертое маслом тело, чтобы оно покрылось ровной позолотой загара. Затем они расходились по домам; непомерно много ели, непомерно много пили и предавались плотским утехам, чтобы чувствовать пульс жизни! Так идут дни, почти не отличаясь друг от друга… Он подавил в себе закипающее чувство возмущения всем, что воплощала эта девица. В его душе шевельнулось легкое сомнение: может быть, он несправедлив к ней, может быть, его негодование порождено одиночеством, сознанием того, что он отрезан от всего мира — и как отдельная личность и как гражданин страны? Ведь в сущности — если не принимать всерьез ее пропаганду оскопления — она никому не причиняет зла.

— К вам пришел служащий из отдела картотек, — доложила секретарша.

— Он принес все что нужно?

— У него с собой два туго набитых портфеля.

— Отлично. Угостите его чашкой кофе, и пусть он обождет немного. Если я задержусь у доктора Снеля больше чем на пять минут, позвоните. Понятно?

— Да, сэр. — Она бросила быстрый взгляд на свои часы и вышла.

Ван Ас поднялся, открыл потайную дверь и, пройдя через узкий коридорчик, очутился перед кабинетом доктора Людвига Снеля, начальника управления внутренней безопасности в провинции Наталь. Постучав, Ван Ас вошел. В комнате было не то что прохладно, но попросту холодно: Снель всегда ставил ручку кондиционера в крайнее положение.

Снель был высокого роста, костлявый и седовласый, с изборожденным морщинами, словно дубленым лицом. Казалось, он всегда пребывал в полном изнеможении. Только в его необычайно лучистых глазах светилась жизнь.

— Я слушаю вас, Карл.

На какой-то миг Ван Асу почудилось, будто он снова слышит голос Яна Смэтса.

— Вы сказали, чтобы я заглянул к вам сегодня утром, сэр.

— Ах, да.

Снель вытащил какое-то письмо из кипы бумаг, лежавших на столе, и пододвинул его к Ван Асу. Тот взял письмо и, читая его на ходу, подошел к окну. Машинально он повернул ручку кондиционера с «холодно» на «прохладно». Он знал, что речь пойдет о письме. Поздно вечером ему звонил домой личный секретарь министра. Прошла целая неделя после убийства человека, именовавшего себя Хансом Кэтце, но на самом деле оказавшегося Вестхьюзеном, человеком, которого более года назад зарегистрировали цветным, — но до сих пор в расследовании этого дела не достигнуто никаких результатов. Туземец, который был вместе с Кэтце-Вестхьюзеном, бесследно исчез, и это обстоятельство порождает серьезное беспокойство в стране, в партии и даже в правительстве. Насколько министру известно, в руки полиции попал пропуск этого туземца — Ричардё Нкоси. Поэтому министр не в состоянии понять, почему этот туземец до сих пор не задержан. Несколько заднескамеечников убедили не поднимать этот вопрос в парламенте до конца недели. Министр предполагает, что этот срок окажется достаточным для расследования.

Карл Ван Ас положил письмо на стол, и Снель небрежным движением водворил его на прежнее место. Он не желает признавать важность этого письма, угадал Ван Ас. Более того, он выражает протест. Ван Ас почувствовал сильную симпатию к Снелю — одному из немногих государственных служащих, которые выросли под руководством Яна Смэтса. В те дни белый человек боролся за нечто большее, чем спасение своей шкуры, и весь мир с уважением прислушивался к голосу страны, чьим рупором были Смэтс и Хофмейр. Именно потому, что Снель и несколько его единомышленников сравнивают те времена с этими, именно потому, что они не скрывали и не скрывают своего мнения от властей предержащих, — их и перевели из Претории и Кейптауна, где они занимали важные посты, и такое захолустье, как Наталь. И вот теперь этот Снель, который некогда сосредоточивал в своих руках больше власти, чем многие члены кабинета, кроме самых влиятельных, вынужден сносить упреки политикана, не видящего дальше собственного носа и защищающего лишь свои корыстные интересы.

— Я полагаю, вам уже известно об этом письме, — пробурчал Снель.

— Да, сэр. Вчера вечером мне звонил секретарь.

— Типичная глупость! — Снель даже не скрывал своего презрения.

— Извините, сэр.

На лице Снеля показалось слабое подобие улыбки.

— Вы тут ни при чем, молодой человек… Интересно, долго ли вы еще сможете — я пользуюсь вашим любимым выражением — «избегать неприятностей»?

— Не знаю, — спокойно ответил Ван Ас. — Думаю, столько времени, сколько мне будет надо.

— Ну что ж… Только не поддавайтесь моему влиянию, молодой человек. В конце концов мы потерпели неудачу: это и привело к нынешнему положению вещей. Мне было бы досадно, если бы я вообще утратил влияние на вас, но каждый раз, когда я говорю что-нибудь неприятное, помните, что мы потерпели неудачу. Если бы не это, они бы не пришли к власти и страна двигалась бы другим курсом.

— Некоторые утверждают, что наш нынешний курс неизбежен.